Государево дело (СИ) - Страница 12

– Да уж, отец из него куда лучше, чем муж, – немедленно соглашается будущая царица. – Имейте это в виду, милочка!

– Простите?! – широко распахнула глаза девушка, но шведка уже повернулась к Пушкаревой:

– Мария, дитя моё, подойдите.

– Да, Ваше Величество!

– Я так поняла, что ваш дом совсем рядом?

– Именно так.

– А где сейчас ваш благородный отец?

– Насколько я знаю, он сейчас командует стрельцами, охраняющими покой Ваших Величеств.

– Мы желаем его видеть.

– Я немедленно передам ему Ваш приказ.

– Прекрасно.

Когда мы с детьми вернулись к Катарине, она с непроницаемым лицом сидела за столом и вела какую-то беседу с братом и сестрой Вельяминовыми. Мне показалось, что они обсуждают предстоящий брак Никиты и княжны Марьи Долгорукой, впрочем, увидев нас, они замолчали.

– Надеюсь, вы не скучали? – скользнул я глазами по странной троице.

– Ну что вы, Ваше Величество. Мы прекрасно провели время! А вы?

– О да! Мы читали большую книгу, и рассматривали в ней картинки.

– Вам так понравилось?

– Более чем. Вам нужно было присоединиться к нашему сообществу.

– Может быть, в другой раз?

– Решено! Ну что же, нам очевидно, пора. Если у вас нет возражений, то мы, наверное, отправимся домой?

– Хорошо, я, правда, хотела прежде встретиться с одним человеком…

– И с кем же?

– С полковником Пушкаревым. Я уже послала за ним. Кстати, вот и…

Стремительно вошедший в горницу Анисим, поклонился нам большим обычаем, но как только он распрямился, я сразу понял, что случилась какая-то неприятность.

– Говори! – коротко велел я.

– Беда, государь. Народ сюда идет большой толпой и со всех сторон к ним люди присоединяются. Скоро не одна тысяча будет!

– С дрекольем идут?

– Да нет, с иконами.

– А в чем беда-то?

– Долго колья из тына повынимать?

– Думаешь, взбунтуются?

– А хрен его знает, надежа! – честно признался стрелецкий голова. – Но лучше бы вам в Кремль вернуться, от греха подальше!

Я на секунду застываю, пытаясь понять что происходит, затем, решительно стряхиваю с себя оцепенение и начинаю отдавать приказы:

– Все быстро собираемся! Детям с бабами одеваться и в кареты! К каждому возку приставить по паре стрельцов на запятки и на облучок! Нам с Никитой коней….

– Вздень кольчугу, государь, – пробасил Вельяминов.

– К черту!

Дом быстро наполнился суетой и криками, но через несколько минут всё было исполнено. Катарина и Машка с детьми и няньками сидели в карете, мне подвели коня, а успевший нацепить на себя бахтерец и мисюрку[17] Никита, ругаясь во всё горло, командовал охраной и попавшимися под руку стрельцами. Свистнули кнуты кучеров, и поезд медленно двинулся в сторону выезда из слободы.

– Иоганн, а вы куда? – крикнула мне Катарина, приоткрыв занавеску.

– Я здесь. Просто с седла мне лучше видно обстановку!

– Но я надеялась, что вы останетесь с нами, – нервно воскликнула она.

– Не бойтесь, я буду рядом. Кстати, а что вы хотели сказать Анисиму?

– Да так, ничего. Это терпит.

– Как знать, моя дорогая, как знать!

– Все настолько серьезно?

– Это Россия, сударыня. Здесь всё серьезно!

– Ну ладно. Я просто хотела ему сказать, что приятель нашего сына Петер – сын той самой Гертруды. Ну вы помните, служанку вашей безвременно скончавшейся кузины?

– Да, а в чем дело?

– Мне хотелось увидеть его реакцию, и заодно и вашу!

– О чём вы, моя госпожа? – недоуменно восклицаю я, но тут пазл складывается у меня в голове, и я с изумлением смотрю на жену. – Да неужели?

– Неужели, что?! Или точнее, кто?

Я никак не могу решить, что мне хочется больше всего. Толи разозлиться, толи рассмеяться от услышанного. Покойная кузина – герцогиня Елизавета тогда обратилась ко мне с жалобой на Анисима, якобы обесчестившего её служанку. Поскольку Пушкарев был женат, то прикрыть этот грех не мог, и мне пришлось дать девушке приданное, чтобы выдать её замуж за конюха Гюнтера. Уж не знаю, как там сложилась их дальнейшая жизнь, но судя по всему, Петька вполне мог быть сыном ушлого стрельца. Или даже…

– Государь, где Алёна? – невежливо высовывается из-за спины Катарины встревоженная физиономия Машки.

– А разве не с вами?

– Нет!

– Вот, блин! Да где же она?

– Здесь я, – раздается сзади звонкий голос и я, обернувшись, вижу Вельяминову.

Но, Боже мой, в каком виде! Девушка переоделась в мужской кафтан с нашитыми на груди шнурами и шаровары. На голове – лисий малахай, на поясе лёгкая сабля. Всё это, подбоченившись, восседает на крепком коньке ногайской породы, а из ольстров[18] торчат рукояти пистолетов.

– Ты с ума сошла?

– Будешь гнать – не уйду!

– Боже ж мой, говорила мне мама, что девки до добра не доведут… Держись рядом, горе моё, и смотри, чтобы с седла не стащили!

Перепуганные дети мало что поняли из разговора взрослых и только Петер сунул руку под шапку и задумчиво почесал затылок.

– Мой принц, вы не знаете, о чём толковали ваши благородные родители? – тихонько спросил он у приятеля.

– Нет, – пожал плечами Карл Густав.

– Не бери в голову… братец, – загадочно улыбнувшись, ответила Машка. – Я тебе потом расскажу.

Как не торопились возницы, а прорваться на дорогу в Кремль царский поезд не успел, и пришлось встать перед волнующейся толпой народа. Цепь стрельцов пока что кое-как удерживала её напор, но подходили все новые москвичи, и скоро стало ясно, что пройти не удастся. В первых рядах местных жителей и впрямь было немало людей с иконами в руках, но у тех, что дальше, определенно случались дубины.

– Может плетями? – неуверенно спросил Никита и оглянулся на свою не слишком многочисленную челядь верхами. – Ежели вместях с рейтарами ударим, то…

– То вас сомнут, и начнется настоящий бунт, – хмуро отозвался Михальский.

Его хоругвь почти вся была с нами, но он довольно трезво оценивал её шансы в столкновении с москвичами.

– А сейчас какой? – огрызнулся Вельяминов.

– Пока не дошло дело до сабель – всё ещё можно поправить. Но если станем прорываться, то неизбежно прольется кровь.

– Да вы охренели! – не выдерживаю я. – Чай не на войне. Какая ещё кровь? Мне только этого недоставало!

– А что делать?

– Надо попробовать поговорить. Чего они хотят-то?

– Просят защитить веру православную…

– А кто её угнетает?

– Да про царицу Катарину они! – с досадой пытается объяснить Корнилий, но я его прерываю.

– Знаю я, про что они! Но не сейчас же её в купель окунать! Ладно, сейчас я сам поговорю…

– Да ты что, надежа! – всполошился Пушкарев и схватил моего коня за поводья. – Сейчас какой-нибудь аспид из пистоли стрельнет, и поминай, как звали! Не пущай его…

– Но-но-но! – изумляюсь я от такой наглости. – Сейчас у меня кто-то другой, а не бунтовщики плетей попробует!

Пока мы препираемся, происходит новое событие, которое нам пока не видно. С другой стороны в толпу народа запрудившую улицы на скаку почти что влетают несколько всадников. На всех монашеские одеяния и черные клобуки и только один выделяется белым клобуком иерарха Восточной церкви. Москвичи в недоумении начинают оборачиваться, а некоторые с руганью браться за дреколье, но поняв, кто перед ними, опускаются на колени.

– Опомнитесь, православные! – мощным басом кричит Филарет и, вздев вверх длань с двумя перстами, размашисто благословляет свою буйную паству.

– Оборони нас, Владыка! – начинают плакать, только что рвавшиеся в драку люди, протягивая руки к своему патриарху. – Не дай ввести в геенну огненную!

– Что вы удумали, детушки! – продолжает Романов, и, почти распихивая своих сторонников, упорно движется вперед. – Сказано, всякая власть от Бога, а вы что же бунтовать?! Всех прокляну до десятого колена! И храмы закрою! И не велю попам причащать, ежели сей же час не покаетесь и не разойдетесь!