Господин следователь. Книга 4 (СИ) - Страница 7

В общем, беда с детками из девятнадцатого века, ничего-то они не понимают.

— Иван Александрович, а вас кто-то сглазить пытается, — заявила Нюшка.

— Сглазить? — удивился я. — Как это — сглазить?

— А вот, гляньте, что у крылечка нашла.

Нюшка протянула кусок бересты, на котором лежал какой-то волосяной шарик, размером не то большой грецкий орех, не то с небольшое яблоко.

— И что это за хрень?

— Это не хрень, а штука такая, через которую порчу наводят, — авторитетно заявила маленькая кухарка. — Наступили бы на такой шарик, то сразу бы заболели, а потом и вовсе померли. Я его даже в руки брать побоялась, щепочкой на кору замела.

Волосяной шарик и на самом деле выглядел очень мерзко. Не то, чтобы я его испугался, но в руки бы не взял. Противно.

— И что с ней теперь, с порчей?

— Надобно ее в проточной воде утопить, с молитвой. Вода на себя всю порчу примет. Но лед на речке. Еще можно в землю закопать, чтобы земля взяла. Земле ничего не страшно.

— Плюнь, — посоветовал я. — Во двор выбрось, или в печку кинь.

— В печку нельзя — всю порчу по ветру разнесет.

Я с удивлением посмотрел на Нюшку. Вроде бы, умная девчонка, а в какую-то фигню верит? Стоп. А сам-то чем лучше? Кто недавно к бабке ходил, чтобы та больной зуб заговорила? И ведь помогло. Скорее всего — эффект плацебо, самовнушение, отчего зуб перестал болеть.

Только подумал о плацебо, как зуб, словно услышав крамольные мысли, дернулся, заныл, а я мысленно возопил: «Нет, не плацебо, не плацебо, наговор бабушкин помог!».

Фух, отлегло. Нет уж, если помогло, не стоит сомневаться.

Потом, очень осторожно (чтобы больной зуб меня не подслушал!) пообещал себе, что как приеду в Москву, обязательно отправлюсь к настоящему зубному врачу.

— А ты этот шарик в печку брось, с молитвой, — посоветовал я. — Если с молитвой, то никакая зараза не возьмет, не то, что порча. Мы с тобой люди крещеные, чего нам бояться?

— А ведь и верно, если с молитвой, так в печку, — повеселела Нюшка и пошла жечь эту гадость.

Кстати, если это и впрямь попытка навести на меня порчу или сглаз (даже в мое время хватает дураков, что в это верят, что уж говорить про девятнадцатый век?), так кто постарался? Явно, что не мужчина, а из женщин? Неужели Татьяна Виноградова? Батюшка у нее, насколько знаю, пусть и отстранен от службы, но болтается в городе, а дочка в гимназии учится. Про то, что отец совершил кражу, там не знают (даже если Абрютин и сообщил родственнице, та не проболтается), а если бы и узнали, то вряд ли устроят обструкцию барышне. Нет, не верю, что Татьяна решится на подобную дичь. Хм… А если соседка?

— Аня? — позвал я кухарку. Та гремит на кухне дровами, посудой и ухватом, значит, не услышала, пришлось пойти самому. — Ань, — повторил я. — Ты не обратила внимания — в шарике волосы старушечьи, седые или нет?

— Да я и не рассматривала, — пожала плечами девчонка, отвлекаясь от дела. — А что?

— Если старушечьи, так может, соседка наша быкует? — предположил я.

— Быкует? — не поняла Анька.

— Быкует — значит козлится, — пояснил я. — Марья Ивановна ни с того, ни с сего здороваться перестала, отворачивается, словно я перед ней виноват, хотя сама у нас как-то дрова воровала.

— А, так это она ворует? — оживилась Нюшка. — А я-то думала — какая зараза дрова крадет? Заметила, что убывают. Поймать бы, да это ночью надо сидеть.

— Ага, она самая, — кивнул я. — Я ее как-то во дворе застал, бабка уже вязанку приготовила. Мол — у вас дров много, а у нее мало.

— И что вы сделали? — заинтересовалась девчонка.

— Что тут сделаешь? — пожал я плечами. — Вязанка небольшая, под суд за такое не отдашь. Дрова отобрал, да и отправил с богом.

— Надо было поленом по хребту дать, — уверенно заявила кухарка. — Чтобы знала в следующий раз, что чужое брать нехорошо. Ну, впредь красть не станет.

— Ань, да ты что? Бить старуху из-за охапки дров?

— Не бить, а уму-разуму поучить, — менторским тоном сказала Нюшка. — Сегодня охапка, завтра охапка, так, глядишь, всю поленницу утащит. Но дело-то не только — сколько украла, а в том, что нельзя брать чужого. А поленом можно не до смерти бить, а так, чтобы почувствовала! Если до старости дожила, не понимает, можно и поучить. Первый раз по хребту, а на второй раз, если поймают, можно и по башке! У нас, в деревне, всегда так делают. Если кто-то ворует, поначалу не больно бьют, для внушения. Во-второй раз попался — тут можно и от души. А в третий…

Что в третий, девчонка не договорила, но и так ясно. Нравы, однако. Во мне немедленно проснулся судебный следователь. Что это за самосуды проходят в деревне, где и всего-то пятнадцать мужиков? Надо у исправника поднять рапорта за прошлые годы.

— Анна, кого еще в вашей деревне убили? — строго спросил я. — Про конокрада знаю, а еще кого ухайдакали?

— Да никого не убили, не ухайдакали, — фыркнула Нюшка. — Я ж говорю — можно убить, если чужое берут. Обычно, умному человеку одного вразумления хватает. Но в нашей деревне не помню, чтобы воровали. Если, раньше, при царе Горохе? А вообще, Иван Александрович, идите-ка вы к себе, латынь учите, у меня в печи горшок с гречкой, а пламя большое — не услежу, убежит, останемся оба без завтрака.

Дожил, что называется, до светлых дней. Собственная прислуга выставляет с кухни. Но на кухне она в своем праве. Даже мой батюшка, уж на что он покруче меня и в должности, и в чине, да и в опыте общения с прислугой, с кухаркой не решается спорить.

Нюшка принесла тарелку с дымящейся гречневой кашей и ломоть хлеба. Вот ей, в отличие от хозяйки, не предлагал составить мне компанию. Простите, есть разница между дворянкой, пусть и сдававшей жилье с пансионом и крестьянской девкой. Социальное неравенство никто не отменял. Хотя, по правде-то, слегка смущало, что сам завтракаю здесь, а прислуга на кухне.

Каша вкусная, простил девчонке все, даже неуважение к хозяину.

— Спасибо, очень вкусно, — поблагодарил Нюшку.

— Ой, скажете тоже, — зарделась маленькая кухарка. — Вы чай будете пить или кофия натрескались?

— Не кофия, а кофе, — поправил я Нюшку. — И не натрескался, а налопался.

— Лопают телята, а вы трескаете, как не в себя. Небось, натрескаетесь своего кофи… кофе, а потом весь день в уборную бегаете.

Выпороть бы ее, так нечем, подходящего ремня нет. На Нюшку нужно что-то такое… сверхпрочное. Ремень бы из крокодиловой кожи. К тому же, сам виноват, что поставил прислугу вровень с собой. А ведь мог бы предвидеть, что с подростками нельзя допускать панибратских отношений. Как-никак, некоторый педагогический опыт имеется.

— Ладно, тащи чай, — распорядился я.

Нюшка ушла, а я призадумался — что же такое меня смущает? Было ведь что-то такое, этакое, когда мы разговаривали о краже дров… Девчонка сказала, но я отвлекся и мы принялись беседовать о кражах и наказаниях.

Так, попытаюсь «отмотать» разговор назад. Стоп. Дошло.

— Аня, а почему ты сказала, что Марья Ивановна больше не станет красть?

Маленькая кухарка, выставив на стол чашку и вазочку с сушками, посмотрела на меня честным взглядом. Примерно так смотрит в глаза хозяина нашкодивший кот. Но коту-то поверить можно, ему бы поверил, а вот девчонке нет.

— Анна⁈

— Н-ну, я в полешко пороха засыпала.

— Пороха⁈ — офигел я.

— Иван Александрович, вы чай-то пейте, а не то остынет, — заботливо посоветовала девчонка. — Может, вам еще свежего хлебца принести с вареньем? Наталья Никифоровна говорит, что вы так любите.

— Анна, ты мне зубы не заговаривай, — сурово сказал я. — А если бы у Марьи Ивановны печь разнесло? Этак бы и ее убило, пожар мог бы быть?

— Иван Александрович, нешто, я совсем дура? Я же не бомбу делала, — возмутилась Нюшка. — Зима на дворе, печь разворотит, даже если пожара не будет — возни много. Не каждый печник согласится зимой печку класть, а если и сложит, так она сохнуть долго будет — дня три, а то и дольше. Сразу-то печку топить нельзя.Это, почитай, неделю бабке дома не жить. Я и всего-то еловое полено взяла — маленькое, чтобы само в руки просилось, и кора у него легко отстает. Потом пороха сыпанула, кору на место поставила, ниточкой примотала. Я-то это полешко запомнила, не возьму, а воровка, если не сейчас, так завтра утащит. А там, в печке, ниточка прогорит, а потом порох вспыхнет. Страшного ничего не произойдет, печка на месте останется, но полыхнет здорово! Воровка в следующий раз подумает — а нужно ли наши поленья красть?