Господа Помпалинские - Страница 16
— К сожалению, это бывает очень редко! Она всегда молчит, как рыба, и я подозреваю, qu elle est affreusement bête! [238]
— Что ты, Мстислав! Зачем так оскорблять княжну. Она в самом деле не очень разговорчива, но совсем не глупа… Наконец, ты расшевелишь… развеселишь ее…
— La belle affaire! [239] Мне самому нужно, чтобы меня веселили и развлекали. Я уже не так молод, chère maman, чтобы заниматься возрождением разных горбатых Г алатей…
Графиня поморщилась:
— Что за выражения, Мстислав! Я заметила, как только речь заходит о княжне, ты начинаешь говорить ужасные вещи…
— Parce-que cela me donne des nausées, rien qu’à penser! [240]
Графиня недовольно помолчала, а потом сказала с внезапной решимостью:
— Parlons franchement. Est-ce que je vous parle, mon cher, d’un mariage d’amour? [241] Разве моральный и жизненный опыт не учит нас покорно и с готовностью приносить свои симпатии и антипатии в жертву более святым и высоким интересам и обязанностям? Я считаю, что женитьба на княжне Стефании и есть такой высший, святой долг и обязанность.
Княжна принадлежит к одной из знатнейших польских фамилий, а по матери она в родстве с несколькими аристократическими семействами Европы… Кроме того, за ней дают огромное приданое… Старшие ее сестры уже замужем и получили свою долю, но Стефания получит, по-моему, вдвое больше их обеих… par manière de compensation je crois…[242] и я нахожу это вполне справедливым… Так вот… parlons franchement… может быть, ты считаешь, что Помпалинские вознеслись уже так высоко, что вполне могут пренебречь такой партией и несколькими миллионами злотых в придачу?..
Последние слова были сказаны с легкой иронией. Мстислав почувствовал это и оживился.
— Я прекрасно знаю, chère maman, — насмешливо, в тон ей, ответил он, — что ты всегда с некоторым пренебрежением относилась к семье моего отца…
— Пренебрежением?.. Нет, — сказала графиня, перебирая бахрому на мантилье. — Просто я принадлежу к старшему поколению, лучше знаю историю семьи и не обольщаюсь на этот счет… Parlons franchement… Помпалинские sont des parvenus…[243]
— Chère maman, — повысил голос Мстислав и встал с шезлонга.
— Des parvenus, — флегматично повторила графиня… — Замужество мое было мезальянсом… Но я не ропщу… Я давно приучила себя терпеливо сносить удары судьбы, даже самые жестокие… Но что удивительного, если мне хочется, чтобы ты занял более высокое положение в обществе, чем было дано твоему отцу… и мне…
— Oh! Chère maman! Если даже замужество уронило тебя во мнении света, твои личные качества снискали тебе общее уважение.
— Мне помогло происхождение… — сказала графиня, поднимая голову и не обращая внимания на горечь, звучавшую в голосе сына. — Смело могу сказать, что только благодаря женитьбе на мне твоего отца и безукоризненным манерам, такту и превосходному savoir — vivre графа Святослава Помпалинские получили доступ в высшее общество… Только это более или менее уравняло их со старинными дворянскими родами… Но это очень узкий и замкнутый круг, шоп cher! N’y entre pas, qui veut
— Mais puisque, благодаря тебе, chère maman, nous y sommes entrés déjà [244], почему же я должен жертвовать собой из-за самой уродливой и безобразной женщины, какая только есть на свете?..
— Потому, mon cher, что после нашей с твоим дядей смерти Помпалинские опять скатятся вниз, окажутся там, где были, то есть среди de riches parvenus [245], у которых деньги в долг берут, но на порог гостиной не пускают и дочерей за них не выдают… Неужели ты думаешь, что граф Август с сыном или брат твой Цезарий сумеют продолжить начатое нами?.. Non, mon cher[246], граф Август для наших знатных знакомых— всего лишь предмет насмешек; Вильгельм — c’est un joli garçon [247] и ничего больше… к тому же… il se ruinera[248]. А что до Цезария, ты сам прекрасно знаешь, какой это тяжелый крест для всех нас… Entre nous[249], его слабоумие и неотесанность объясняются только наследственностью… конечно, со стороны отца. И n’y a que toi, mon cher[250], из всей нашей семьи, ты один можешь выполнить эту священную, благородную миссию, от тебя зависит честь или бесчестье имени Помпалинских, которое ты всегда принимал близко к сердцу…
Помолчав немного, графиня продолжала;
— Прости меня за горькую правду. Мне тоже было нелегко ее высказать, но для материнского сердца нет преград. Оно все преодолевает. Oui [251], дорогой Мстислав, тебе необходимо жениться на Стефании. C’est une occasion [252], который может больше не представиться. Неужели ты думаешь, что княгиня стала бы желать и даже добиваться замужества, если б бедная Стефания была хоть чуть-чуть красивей? Будь уверен, что нет. Нашелся бы какой-нибудь князь или граф de vieille roche а на Помпалинского никто и смотреть бы не стал. Я вижу, тебя это оскорбляет. А мне… думаешь, мне это не боль* но, не унизительно? Одному богу известно, сколько я бессонных ночей провела, думая об этом, сколько слез пролила! Но теперь я смирилась и не ропщу больше… но это не значит, что я разучилась трезво смотреть на вещи и не желаю для сына лучшей доли…
Графиня встала с важным и величественным видом, как мать, исполнившая тяжелый долг. Но, прощаясь, сказала уже ласково и примирительно:
— Ну что, убедила я тебя, Мстислав? Теперь ты понял, что надо поступиться своей антипатией, кстати, совершенно неоправданной, ради вещей более важных? Ради собственного счастья, наконец?
По лицу Мстислава было видно, что гнев и раздражение борются в нем с почтением, какое всякий благовоспитанный сын обязан питать к матери. Последнее победило, и, прикоснувшись губами к холеной руке графини, он сказал небрежно, с легким неудовольствием:
— Chère maman, я уже давно перестал верить в любовь, счастье и тому подобные absurdités [253], да, наверно, и никогда не верил. Женщины мне тоже давно безразличны. Но все-таки я не понимаю, зачем нужно добровольно обрекать себя на жестокую пытку — жить под одной крышей с княжной. C’est une aversion enfin, une aversion qui est plus forte que moi…[254] Я ничего не могу с собой поделать…
Графиня нахмурилась, и в ее ласковых глазах сверкнул гнев. Но она хорошо знала сына: когда дело касалось его прихотей или желаний, тут и гнев и ласка оказывались бессильны — все доводы разбивались о каменную стену его упрямства. Оставалось ждать и исподволь, потихоньку добиваться своего. И нежная мать, озабоченная будущим любимого дитяти, сдержалась и кончила ласково:
— Надеюсь, ты еще одумаешься и господь бог в бесконечной доброте своей вразумит тебя и наставит на путь истинный… А пока au revoir, cher enfant[255]. Пусть покой и уединение помогут тебе сосредоточиться и довершат начатое мной.
Вернувшись к себе, графиня несколько минут быстро ходила по комнате, наморщив лоб и сосредоточенно обдумывая что-то. Вскоре явился присланный по ее приказу Павел.
— Paul, — безо всякого вступления начала графиня, продолжая ходить по комнате. — Мстислав должен быть сегодня с тобой в Большом театре.