Горящий рукав - Страница 71

Этот исторический угол, с круглым фасадом бывшего Благородного собрания, многое уже видел – но немало и увидит еще! Когда я сюда переехал, над бывшим Благородным собранием торчали буквы: "Кинотеатр

"Баррикада". И мы иронизировали: на таком красивом углу, кроме

"Баррикады", ничего не придумали! И вот – дождались! Здание уже давно закрыто фанерой с нарисованным фасадом – будет отель. Зато напротив, на моем углу, появилось бистро "Барракуда". Тоже – не придумали лучше названия для знаменитого исторического угла! Вместо

"Баррикады" вылезла "Барракуда". "Баррикада" – "Барракуда"! И все!

Нюхнул на прощание петербургского воздуха. Горький! На всем

Карельском перешейке в это невероятно засушливое лето горят леса, но гарь скапливается почему-то в городе. Грязные слезы текут. Ну все, надо возвращаться. Здесь тебе уже нечего ждать.

Поезд был набит возбужденной молодежью с огромными рюкзаками. Песни, разговоры… Но лучше не слышать их! "Ну, короче, он… я, короче… реальная рыба!" Прощай, племя, младое, незнакомое!

Вышел на комаровскую платформу уже затемно. Шел в толпе.

– Валерий Георгиевич!

Вздрогнул, оглянулся. Катит чемодан на колесиках Дима Константинов.

Приятный молодой человек. Тут вообще в Комарово, надо сказать, осталась какая-то приятность, осадки интеллигентности. Публика хоть и незнакомая в основном, но воспитанная, культурная. Сразу не уничтожить это. Дима подошел.

Помню, лет пятнадцать назад позвонил мне его отец, Владимир

Константинов, который вместе с Борисом Рацером составлял весьма успешный тандем драматургов.

– Извините, мы не знакомы, но не могу вам не позвонить. Мы с сыном

Димой оказались тут в доме отдыха и случайно почти взяли в библиотеке вашу книгу, прочитали мгновенно – и не могу удержаться, звоню вам… замечательно!

Так что жизнь не совсем зря прошла. И вот ее отзвуки… Дима. Хороший мальчик. Несколько раз помогал нам переезжать с дачи, вез на своей машине. Но сейчас – что я с ним пойду, буду жаловаться?

– Вы откуда-то издалека? – Я кивнул на чемодан его.

– Нет, из города.

– Хорошо! – кивнул я.

Видно, привез что-то дельное. И я сейчас пойду рядом с ним и буду жаловаться на жизнь? У каждого свое. Время покупать холодильники, время ломаться им!

Пошли по дорожке.

– Купил кое-что по хозяйству, – вежливо Дима объяснил. Понимал, что нельзя молча идти, надо разговаривать. – Еще холодильник новый купил, – он улыбнулся, – но дотащить не смог. Привезут завтра.

– Дима! – воскликнул я. – А старый вы куда?

Он удивленно на меня глянул:

– Ну, вынесу куда-нибудь. А что?

Мостиками через лесные канавы, заметил я, старые ржавые холодильники лежат!

– Дима! А не могли бы вы мне старый ваш холодильник отдать?

– Очень меня этим обяжете, Валерий Георгиевич! Может, потом в музее он будет стоять – с табличкой: "Холодильник, который подарил Дима

Константинов Валерию Попову".

– "…который жил в "будке" Ахматовой! – подхватил я. – Вот так и пишется история литературы!

Мы засмеялись. Постояли на развилке.

– Так я вас завтра жду, Валерий Георгиевич. Только не очень рано.

Тележка имеется?

– Есть!

По аллее сосен, вдыхая дивные запахи, я вприпрыжку бежал. Топая, взошел на террасу, зажег свет. На месте сдохшего, маленького, обцарапанного новый ослепительный холодильник сиял!

Дима уже привез? Каким образом? Стоял оторопев.

Жена вышла потягиваясь.

– Это… как? – Я показал на холодильник.

– А-а-а. Это Саша Болонин привез, с каким-то мужиком. – Она зевнула

– Я спросила у Саши, сколько должны, а он говорит: "Нисколько.

Подарок". И сам сияет.

– Есть! – Я кулаком в холодильник стукнул, едва не проломил. – Есть еще жизнь на земле!

А есть еще и вторая жизнь! И у писателя этих "вторых жизней" навалом!

…За окном торчали из пушистых болот тоненькие березки. Вольготно развалясь на полке, наблюдал я чахлые северные леса – раньше не знал, что они такие чахлые, и вот узнал. Задрав ноги в теплых носках, лениво мяли с моим другом и коллегой Сашей Мелиховым любимый вопрос: почему литература сейчас такая "не наваристая"? Потому что никто не хочет вариться! В наши дни можно стать писателем, ничего не пережив, – пережевывают давно написанное, из жеваной бумаги книги лепят и заполняют ими полки. Живое изгоняется, если вдруг и явится по недосмотру. Живое неуправляемо, непредсказуемо, а нужны серии, просчитанные на компьютере, – легко делать и легко продавать. Книга должна обходиться как можно дешевле – так что не до жизни им, успевай лепить! Высказал я накипевшее – и куском белой курицы закусил! Глянул, приподнявшись, в окно… Станция. Тихий дождь моросит. Ничего сейчас не зависит от тебя! Единственная серьезная проблема: курицу сейчас доесть или на вечер оставить? Люблю купе. От своих проблем уехал, к чужим еще не доехал. Счастье!

…Мы-то всерьез книги пишем, не как молодежь. Ее стиль – обо всем судить высокомерно, через губу, так они себе создают величие. Жалко их. Что они видели, кроме голубого экрана? И на предложение рвануть на Север ответили только мы, два старикашки, а молодежь все в своих проектах, жеваную бумагу жует! А перед нами – Север. И хоть удастся только его нюхнуть, все равно – ощущение бескрайности жизни обожжет!

Нет ничего горячей!

Правда, Александр со своей полки свою теорию гнет: "Первичны идеи, а материя вторична, надо начинать с идеи, а материал подбирать!" -

"Нет! Жизнь богаче любой идеи, идея только кастрирует ее!.. Только образ рождает идею, но никогда идея – образ! Это уже не я, это Чехов сказал". – "Знаю! – Саша азартно приподнялся. Но…"

Тут с мягким скрипом дверь отъехала, вошла добродушная наша проводница:

– Чайку?

– М-м-можно! – сказали мы с Александром в унисон. Наши непримиримые противоречия не исключали согласия в некоторых приятных вопросах. Чай!

По программе Публичной библиотеки направили нас в малые города

России, но сперва мы оказались в довольно большом – Архангельске.

Проснувшись утром в гостинице, я сразу же стал рваться к морю – видел и Черное море, и Красное, и Желтое, а вот Белого не видел.

Вместо этого целый день были выступления в разных КБ, которых и в

Питере полно – и люди похожие. Никуда ты уже не вырвешься за привычный круг! Ходили по берегу широкой Двины, от устья дул мощный ветер, сумрачный горизонт заштрихован был кранами – за ними Белое море, но туда не попасть, закрытые предприятия.

За хмурой ширью лежал низкий длинный остров. Местная библиотекарша сказала, что предприятий на острове нет, все островитяне работают в

Архангельске, зимой ходят по льду, в пургу – по натянутой веревке, а летом добираются кто как может. Шли высокие волны. Да – два раза в день пересекать это пространство, в темноте утром и в темноте вечером, наверное, страшно.

Ночью я выехал на поезде в Онегу – маленький городок в Онежской губе

Белого моря, при впадении реки Онеги. С Ольгой Сергеевной, библиотекаршей Публички, с которой мы немало уже ездили, маялись ночь в общем вагоне. В четыре утра, широко зевая, нас встретили две хмурые местные библиотекарши, отвели в затхлую обшарпанную гостиницу. В номере вошел в туалет – унитаз грязный, с потеками. Не знал, что такие гостиницы еще есть. Так знай!

Чуть рассвело, вышел на улицу… Улицы, собственно, нет: низкие длинные бараки плавают в тумане на большом расстоянии, как корабли.

Выбрел наконец на главную улицу: три каменных дома, в одном из них кафе. Серые стены с искусственной зеленью.

– Не открыто еще! – разгибаясь и поправляя волосы запястьем, юная уборщица сказала мне.

Вернулся. В темном номере ждал ужас: все резко озарялось красными вспышками. Пометавшись, нашел: на телефоне мигала красная лампочка.

Насколько знаю я, во всем мире это означает непринятое важное сообщение! Сердце прыгало. Чуть угомонив его, позвонил портье (если можно так назвать человека за стойкой, что дал мне ключ), и он ответил, слегка заплетаясь: