Горячие ветры севера - Страница 9

- Спасибо, белочка. Сама-то хоть поела? Гелка кивнула на бегу и скрылась за отвалом подле покосившегося домишки, где раньше жил Карапуз. - Золото, а не девка, - переполнявшее меня умиление просилось поделиться хоть с кем угодно, а чем Белый плох для такого случая? - Просто чудо, - отозвался голова и вдруг скривил гаденько губы. - А правда парни болтают, Молчун, ты с Гелкой как с бабой живешь? Вот тебе, старый, и имперская пенсия! Только размякнешь, высунешь краешек души из-под заскорузлого панциря одиночества, а тебе тут же - на - ведро помоев! И кто? Белый, которого уважал я, пожалуй, побольше чем кого иного. Это что ж про меня треплют по закоулкам остальные? Сам не заметил, как на ногах оказался. В руках - ворот рубахи Белого. Даром, что он на полголовы выше, да в плечах шире, да в драке, верно, не такой олух и корд на поясе. - Счастье твое, падаль, - прорычал, не узнавая собственного голоса. - Что не маг я. Я б тебя горсткой пепла развеял к хренам собачьим! Голова перетрухнул. Еще бы! Хотел просто уязвить, а может через стыд приневолить к делу, к которому добром не уговорил. А вышло-то еще хуже. - Ты это, Молчун... Ты что... Тише... Тише... Побелевшие губы слова выплевывали судорожно, неохотно. А за оружие и не подумал схватиться. - Пошел прочь, голова, - пальцы разжались, давая хлипкому полотну медленно выскользнуть на свободу. Белый плюхнулся задом на лоток. - Убирайся и никогда ко мне не приходи больше. Слышишь? Никогда! Я развернулся и пошел в дом. Хотелось плюнуть в перекошенную страхом рожу, но гнев уже уступал место брезгливости. Всяк меряет людей по себе. И приисковая братия ничуть не лучше любой другой толпы. - Молчун, ты что - расстроился? Слова Белого позади доносились слабо сквозь барабанный бой пульсирующей в висках крови. - Молчун, ты что? Я ж так ляпнул... Источенная непогодой дверь, знакомая до каждой трещинки, каждой отколовшейся щепочки с громким стуком захлопнулась, едва не оборвав петли. Дверь-то в чем виновата? Я прижался к ней спиной и затылком, словно Белый станет ломиться следом. Вот еще глупости. Наверняка, он уже ушел. В доме аппетитно пахло свежеподжаренными лепешками и горячей похлебкой на дичине, но есть не хотелось. Прошла охота. Хотелось найти побольше тютюнника и выкурит подряд трубок пять. Или лучше глотнуть полным горлом обжигающего хлебного вина. Такого, как варят веселины на зависть соседним народам. А еще хотелось бросить все к стуканцовой бабушке, достать припасенный на черный день мешочек с горстью топазов и рвануть куда глаза глядят. На юг. Поближе к границам Империи, где тепло, цветут яблони и вишни, где люди не превратились еще в каменных крыс. Так и сделаем. Прокормиться я везде прокормлюсь. И дочку не обижу. Самоцветов, если разумно их тратить, до конца жизни хватит, еще и на приданое Гелке останется. Вот только, как добраться до благодатных краев, чтоб не попасть в лапы разбойникам, отрядам сидов-мстителей, охотникам за живым товаром? Ведь и без этих препятствий дорога обещает быть куда как нелегкой. Припасов наготовить надо. Вертишеек накоптить побольше, лепешек впрок нажарить. Сапоги лишний раз прошить. И Гелкины башмаки тоже, а то девка босая бегает - бережет обувку. Значит решено. Буду готовиться уходить. Ловчая снасть у меня в углу, подле самой двери всегда стоит. Перекинув лямку подсумка через плечо, с петлей на палке под мышкой, я ушел, не дожидаясь возвращения Гелки. Трудно будет ей объяснить, почему к еде не притронулся. Ладно, вечером поговорим. За беседой с Белым я и не заметил, что солнце поднялось довольно высоко, впилось жадными лучами в измученную землю. Не хорошо так говорить о небесном огне, подателе жизни, но в это лето ведет он себя как лютый стрыгай-кровопивец. Высасывает из почвы, из растений, из живых тварей последние крохи жизни. И не верится, что скоро наступит яблочник, удлинятся ночи, поползут тяжелые дождевые тучи из восточных пределов, а за ним и златолист с частыми дождями, завершает который Халлан-тейд - грустный праздник прощания с теплом. Сегодня я надумал сходит к дальнему распадку - лиги две с половиной по самым скромным прикидкам. Ручей промыл там глубокий овраг, обнажив розовый камень костяка холмов. Две прохладные даже в разгар лета шершавые стены с частыми глазками полупрозрачного кварца и ярко сверкающими вкраплениями пластинок слюды. Снег там держался этой весной дольше, чем в любом другом месте. И был выше, почти вровень с оврагом. Значит, есть шанс найти невымерзший тютюнник на узкой полоске намытой вдоль ручья земли. Как раньше мне в голову не пришло поискать там? Может потому, что тяжелые воспоминания отворачивали мои ноги прочь от этого места? Дело в том, что на полпути к Холодному распадку, как называл я его для себя, стояло дерево, а на нем - грубо сбитый помост с когда-то ярко-желтыми, а теперь уж точно выцветшими на солнце, тряпицами по четырем углам. Последнее прибежище Лох Белаха. Путь мой лежал мимо красной скалы, давшей имя нашему прииску. Посмотришь чуть наискосок - точно злой веселинский жеребец прижал уши, готовясь нести всадника в горячую схватку. Ветер, дожди да морозы лучше всякого ваятеля прорисовали и раздутые ноздри, дрожащую от возбуждения губу, скошенный в сторону круглый конский глаз. Покидая поселок для охоты, я всегда приближался к Красной Лошади, словно здороваясь-прощаясь всякий раз. На удачу, что ли? Нет, все-таки жизнь многому учит, чему отец с матерью вразумить не могут. Еще десять лет назад я таким не был. Остался бы стоять, разинув рот, и схлопотал бы бельт промеж глаз. Сейчас, еще не успев толком осознать, кого вижу у скалы, я покатился в сторонку под прикрытие валунов и сухих бодыльев полыни. А уж оттуда, осторожно приподняв голову, пригляделся повнимательнее. По дороге, ведущей к прииску гуськом двигались всадники. Где же человек Белого, обязанный следить сегодня за дорогой? Видит ли опасность? Успеет поднять тревогу? В том, что вооруженные пришельцы несут новую беду, сомнений быть не могло. Серые, соловые и светло-каурые кони ступали осторожно, мягко ставя точеные копыта на растрескавшуюся землю. Те, кто сидел в седлах, внешне производили впечатление расслабившихся путников, но почему-то сомнений не было - каждый в мгновение ока выхватит дротик из притороченного к седлу чехла или узкий меч. Вид этих дротиков, масть лошадей, а также нечто смутно знакомое в сбруе сразу натолкнули на мысль о перворожденных. Сиды вернулись! Значит, прав голова. Сто крат прав, убеждая всех готовиться к борьбе с захватчиками. Остается надеяться, что у примкнувших к нему парней хватит сил и умения противостоять отлично обученным, закаленным в боях врагам. Сколько же их? Впереди двое, потом по одному... Один, два, три... Двенадцать, тринадцать... Всего шестнадцать. С Лох Белахом никогда не приезжало больше десятка. И то это казалось страшной силой, повергающей в трепет одним своим присутствием. Правда, тогда еще многие не верили в свои силы, не были заодно, не попробовали сладкого вкуса свободной жизни. Взгляд помимо воли вернулся к первой паре. Серый и каурый кони шагали плечо в плечо. На первом сидел высокий перворожденный, в отличие от остальных не носящий ни шлема, ни кольчужной сетки на голове. Длинные белоснежные волосы, опускающиеся хвостом до середины спины, выдавали его возраст. Должен заметить, весьма почтенный - седеть сиды начинают после восьми сотен лет, как учил нас Кофон. Над его плечами торчали рукояти двух мечей. Это тоже отличало старика-сида от других, несущих оружие на перевязи на боку. Слегка откинувшись в седле, он внимательно осматривал окрестности. Так, что я сразу понял шевельнись и пропал. Рядом, на кауром скакуне ехал... Вернее, ехала. Потому, что это была женщина. То есть - сида. Даже мой неопытный глаз различил это сразу, несмотря на вороненую кольчугу и плетенный койф на голове, оставляющий открытым только лицо. Какая сида могла явиться сюда на забытый Сущим, перворожденными и людьми прииск? - А про Мак Кехту слышал? - Говорят, лютует он в Левобережье. Сколько людей побила. Факторий, хуторов пожгла... Мак Кехта! Вдова и наследница погибшего ярла! Явилась за своим добром. За хозяйской десятиной. Мне сразу захотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко. В Соль-Эльрине, например. А лучше - в Вальоне или Предгорских княжествах. Мы-то здесь отрезаны от остального мира и мало про что слыхали, но у бывалых, матерых караванщиков-арданов волосы вставали дыбом при одном только упоминании об отряде Мак Кехты. Она отличалась не только непримиримой ненавистью к людям, лишившим ее богатства и роскоши знатной ярлессы, но и облачала свою ненависть в одежды поистине звериной жестокости. Хотя, какой там звериной... Животные убивают ради пропитания. Даже стрыгай или космач. Стуканец убивает без причины, но не мучает свои жертвы перед смертью. На такое способны только перворожденные и люди. Выколотые глаза, растянутые между деревьями кишки, отрезанные гениталии, набитые во вспоротые животы горячие уголья... Кавалькада приближалась и была от меня уже на расстоянии броска камня. Какова же она, бешеная сидка? Странно, но во внешности ее не было ничего пугающего или навевающего ужас. Роста, как видно, маленького - мне чуть выше плеча. Тоненькая, как подросток кольчугу по особой мерке плели, скорее всего. Лицо миловидное даже по человеческим меркам (и это несмотря на то, что наши понятия о красоте очень сильно отличались от убеждений перворожденных), а уж для сидки - настоящая красавица. Двум разным расам трудно сойтись в определении прекрасного, когда речь идет не о качестве изделия ремесленника или удобстве той или иной вещи. Для людского взгляда раскосые глаза сидов, высокие переносицы, которые придавали их лицам сходство с диковинными птицами и, в особенности, заостренные уши не могут показаться особо симпатичными. А нас перворожденные откровенно презирали, считая животными за курносые лица, за круглые уши и глаза. Но Мак Кехта была хорошенькой. Может быть, так казалось потому, что кольчужное плетение койфа скрывало ее уши, делая больше похожей на девчонку-сорванца. Это впечатление только усиливала нависающая на брови золотистая челка, обрезанная неровно, второпях. А возможно, грустный излом губ и потупленные в гриву коня глаза не вязались с образом кровавой убийцы и палача. Что-то тяготило воительницу. Заставляло сутулить плечи, словно под непосильным бременем и клонить голову в раздумьях. Хотелось бы верить, что обагрившая ее руки людская кровь возопила наконец-то к небу. Так ли? Раздумывать на эту тему я позволил себе ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы соломенно-желтый хвост последнего скакуна промелькнул передо мной, уходя в направлении к Красной Лошади. А затем вскочил и крадучись побежал к поселку. Может, удастся собрать побольше еды, какие-никакие вещи, захватить Гелку и удрать в холмы? А там, чем стрыгай не шутит, уберемся и вообще с прииска подальше. В Восточную марку что ли податься? Есть там у меня еще пара знакомцев среди трапперов. Отроги облачного кряжа, безымянная лощина жнивец, день пятнадцатый, перед полуднем Слитный топот двух сотен копыт, взбивавших землю в едкую, лезущую поры пыль, стлался над колонной. Взмыленные кони с безумной апатией в налитых кровью глазах и суровые воины, изжеванные усталостью затяжной гонки через безлюдные земли. Хлопья пены, срывающиеся с мундштуков, и светлые дорожки, оставляемые сбегающими из-под подшлемников ручейками пота на коричневых от въевшейся в кожу дорожной грязи. Пятьдесят всадников. Лучшие из лучших. Самые опытные бойцы, прошедшие пограничные стычки на границах, не раз топившие в крови баронские мятежи, выживших в жестокой и, в сущности, бесцельной войне с перворожденными. Во главе колонны неутомимо рысил могучий вороной конь с белой проточиной на широком лбе. Его багровый от напряжения глаз косил на седока, являвшего собой образец силы и целеустремленности. Мрачная решимость в пристальном прищуре карих глаз заставляла даже обессиленных в конец воинов подтянуться, когда Валлан, повернув обритую наголо голову, скользил взглядом по спутникам. - Короче рысь! Послушные приказу капитана петельщики придержали бег коней, которые с радостью подчинились давно ожидаемому окрику. - Лабон, на разведку! Седеющий полусотник, худой, даже, скорее, сухой, с застарелым шрамом от ожога на левой щеке и щеточкой черных усов молча вскинул руку, давая понять, что приказ услышан, и тронул шпорами каракового, шумно поводящего боками жеребца повесской породы. Обгоняя первый десяток, он, также, не говоря ни слова, кивнул двум петельщикам, выглядевшим посвежее прочих. Преодолев легкое сопротивление лошадей, не желающих подниматься в галоп по первой команде наездников, тройка дозорных умчалась вперед. Трясущийся в седле, несмотря на предоставленного в знак высшей любезности редчайшего на севере иноходца, бок о бок с Валланом молодой светловолосый человек в темно-серой куртке - единственный в отряде без кольчуги и табарда цветов Трегетрена - тяжко вздохнул. Отправка вперед разведчиков означала желанную дневку с отдыхом для измученных лошадей и... Да нет, пожалуй, только для лошадей. Люди в этом походе отдыхали только ночью. И то по очереди. Капитан расслышал сквозь топот копыт вздох соседа и, повернув голову, который раз окинул его взглядом. За последнее время скепсиса в глазах Валлана становилось все меньше. Напротив, появился легкий, как утренняя дымка над гладью Ауд Мора, оттенок уважения. Расстояние, которое петельщики преодолели за восемь минувших дней, обычным маршем покрывалось за месяц. И заслуга в том была не его, командира, и не его правой руки - Лабона, а именно неумелого наездника в неладно сидевшем гамбезоне с чужого плеча, заморенного усталостью больше других слабосильного неженки-южанина. Слова поддержки и ободрения так и не сорвались с плотно сжатых, словно окаменевших, губ Валлана. Да и не стоило ожидать от него столь сентиментального поступка. Петельщики не жалели ни себя, ни других. А Валлан олицетворял собой идеал петельщика. Гвардейца и карателя. Сильного, неутомимого, беспощадного. Из густого перелеска на склоне холма широким махом вылетел караковый. Самодовольно ухмыляющаяся физиономия Лабона лучше всяких рапортов говорила об успехе. На всем скаку, вздымая клубы ржавой пыли, он поравнялся с командиром и пошел рядом, приноравливаясь к бегу вороного. Злой караковый клацнул было зубами в сторону Валлана, но полусотенник рывком повода призвал его к порядку. - Ручей. Широкий. Подходы удобные. Шагов пятьсот в ту сторону, - грязный палец с обломанным ногтем ткнул на северо-запад. - Годится, - одобрил капитан. - Веди! Лабон приосанился, оглянулся на угрюмо покачивающихся в седлах воинов. - Левый повод короче! За мной! Марш! В лесу отряд нарушил тщательно выверенный строй. Нависавшие ветви буков и вязов принуждали уклоняться, дабы не быть вышибленными из седла. "Готовь я засаду, то ударил бы прямо сейчас, - подумал Валлан, настороженно, но скрытно для прочих, озираясь по сторонам. - Разорвать цепочку в двух-трех местах и..." Весь путь от правого берега Аен Махи, где осталась вторая половина его людей, до предгорных холмов он ждал нападения, памятуя о непревзойденном мастерстве сидов устраивать засады и ловушки для потерявших осторожность преследователей. Сколько охотников вожделеющих обещанной за голову Мак Кехты награды позабыли об этом и вдосталь напитали своей кровью пересохшую землю. Не счесть. Поэтому, несмотря на разъезды, охранения и прочие меры предосторожности, все петельщики, от капитана до последнего рядового, ждали атаки. Ждали, что лесную тишину нарушат слова команд на певучем древнем наречии. Ждали щелчков самострелов и свиста каленых наконечников дротов. А повседневное ожидание боя куда страшнее самого боя. Но засад все не было и не было. Казалось, Мак Кехта потеряла обычную осторожность и перла на север напролом, не разбирая дороги и не слишком-то заботясь о сокрытии следов. По пятам за ней гнал свой отряд Валлан, но, как ни старался, отставал на два-три дня. Опытные следопыты во главе с Лабоном вели петельщиков по малоприметным знакам, как по писанному, но ускорить движение не могли. Это мог сделать только примкнувший к отряду южанин, уроженец Приозерной Империи. За что Валлан готов был простить ему все, что угодно. Изначально выученик Соль-Эльринской Школы был принят ко двору Втгольда на должность целителя, но король настолько недоверчиво относился к любым попыткам вылечить себя, что юноша (впрочем, какой там юноша? - ровесник капитана петельщиков просто казался моложе своих лет из-за щуплого телосложения и привычки обходиться без бороды) остался без дела, затосковал и охотно отправился с Валланом в далекий поход. Имени, как и любого человека, посвященного жрецами в сан, у него не было. Только прозвище - Квартул, указывающее на положение в чародейской иерархии. Не самое низкое для недавно разменявшего третий десяток. Ручей, обнаруженный разведкой, протекал по дну неширокой лощины меж двух гряд расплывшихся, как дрожжевое тесто, холмов, чьи склоны густо поросли лещиной и терном. Журчащая по розовато-кремовым камням ледяная и чистая, подобно горному воздуху, вода заставила лошадей в нетерпении рваться вперед, жадно раздувая ноздри. - Шагом! Валлан быстро оглядел свое взбодрившееся воинство. - Спешиться! Подпруги ослабить! Усталые наездники грузно соскакивали на землю, радуясь возможности размять затекшие ноги, и продолжали движение, ведя коней в поводу. Дать припасть разгоряченным после долгой скачки животным к холодным струям означало почти наверняка их потерять. Вначале заполыхают внутренним жаром стенки копыт, а нестерпимая боль кинжалом вонзится в ноги несчастных. Кони захромают, а потом и вовсе обезножеют. Лягут. И даже веселин, поклоняющийся Отцу Коней, вынужден будет нанести удар милосердия, перерезав яремную вену. Поэтому опытные воины не спешили к водопою, стараясь отшагать скакунов, дать им отдышаться и остыть. Колонна распалась на пять кругов по десятку лошадей в каждом. Старшие над кругами десятники знали и строго придерживались сложного ритуала сопутствующего отдыху. Часть бойцов водили по два коня - высвобожденные таким образом люди уже разводили пять костерков, наполняли походные котлы, а также передавали шлемы с хрустальной, ломящей зубы влагой продолжавшим водить коней товарищам. Жрец, как и капитан, были, конечно же, освобождены от мелочных забот по обустройству лагеря. У них хватало других дел. Валлан вытащил из приседельной петли секиру - неразлучную спутницу его походов и пружинистым шагом, будто и не было гонки от рассвета до полудня, направился осматривать окрестности. Лабону он доверял, но своим глазам доверял больше. Его спутник со вздохом уселся прямо на теплую землю, запустив по локоть руки в снятый со спины лошади вьюк. При этом он морщил лоб и кусал губы, отгоняя прочь неприятные мысли, а обведенные темными кругами, свидетельством усталости и недосыпа, глаза скользили по верхней кромке лесного шатра. Пальцам, ловко перебирающим содержимое сумы, их помощь не требовалась. Валлан подошел неслышно, как призрак. Призрак Быстрой Смерти с секирой наперевес. - Ты готов, чародей? - сквозь звеневшую в голосе капитана повелительную сталь пробивалась крохотным, почти незаметным, ростком заискивающая нотка. Тонкие пальцы извлекали из вьюка и, освободив от оберегающих в дороге кусков густого медвежьего меха, раскладывали на нежной траве матовые фигурки лошадей и человечков. Словно детские игрушки, вырезанные без лишних изысков, но каждым штрихом, каждой самой мелкой деталью передававшие жизнь и движение. Поверхность статуэток, некогда гладкую, покрывала сеть мелких трещинок, сливавшихся кое-где в заметные щербины. Некоторые подверглись большему разрушению, некоторые меньшему. - Ты готов? - Да, - не поднимаясь, Квартул кивнул. - Так что же ты медлишь? - Не спеши - доедешь к сроку, - светло-голубые глаза цепко глянули снизу-вверх на заслоняющую к полуденное небо фигуру капитана. - Что-то я не пойму, жрец, у тебя что-то не заладилось с этими игрушками? набычился петельщик. - Я с тобой честен всегда, Валлан, - молодой человек резко встал на ноги ростом он почти не уступал собеседнику, зато изрядно проигрывая в ширине плеч. Так же, как и ты со мной, я надеюсь... - Ты дело говори. - Я только что проверил все амулеты. Слишком мало в них осталось Силы. Слишком щедро я расходовал ее... По твоему, кстати, настоянию... - Что ты хочешь сказать? - Давай сегодня просто отдохнем. Без моего вмешательства. Пусть люди расседлают коней, отпустят их пастись... - Что? - Валлан сохранял каменное лицо, но в голосе его уже клокотала черная ярость. - Остановиться в конце пути? Когда цель так близка? За кого ты меня держишь?! - Есть хорошая сказка, чародей, - подошедший Лабон глядел насмешливо, поигрывая до блеска затертой кожаной петелькой на короткой рукоятке. - Плыли два ардана через Ауд Мор... - Ты это о чем? - удивился Валлан. - Да так... Вот, плыли, плыли... Устали оба. А до берега сажен пять осталось. Один и говорит другому: "Все, не могу больше, поплыли обратно..." - Вот трепло, - буркнул капитан без излишней строгости в голосе. - Я понял, - кривоватая усмешка тронула уголки губ чародея, не коснувшись, впрочем, глаз. - Догоним ведьму, а там будь, что будет. Об обратной дороге будем думать потом. Так, полусотник? Даже если не сможем выбраться назад? - Как скажет мой капитан, - старый вояка легонько склонил голову. - Капитан говорит - вперед, - сурово проговорил Валлан. - Потери будем считать потом. - Что ж, - пожал плечами Квартул. - Тогда не будем тратить времени на разговоры.