Горячие деньги - Страница 107

Я быстро перелистал страницы. Вся тетрадка была исписана от корки до корки все тем же. Не говоря ни слова, я протянул ее Малкольму, раскрыв на той странице, где только что читал. Эйл сказал:

– Все тетрадки точно такие же. Мы прочитали каждую. Наверное, она писала их годами.

– Но вы ведь не хотите сказать, что… есть и совсем недавние? – спросил я.

– Безусловно, есть – несколько штук. Мне за время службы уже доводилось видеть тетрадки вроде этих. Кажется, это называется «непреодолимая страсть к письму», графомания. И то, что писала ваша сестра, самое здравое и невинное по сравнению с другими. Вы и представить себе не можете, о каких жестокостях и сексуальных извращениях мне доводилось читать. Вы бы пришли в отчаяние.

Малкольм, заметно расстроенный, закрыл тетрадку и сказал:

– Она тут пишет, я купил ей чудное красное платье… белый свитер с голубыми цветами… ярко-желтый леотардСсылка5 – а я понятия не имею, что такое этот леотард. Бедная девочка. Бедная девочка.

– Она покупала это все сама. Ходила по магазинам три-четыре раза в неделю, – заметил я.

Эйл перевернул стопку тетрадей, вытащил одну с самого низа и протянул мне.

– Это последняя. В конце там кое-что другое. Вас наверняка заинтересует.

Я перелистнул тетрадку сразу на последние исписанные страницы и с грустью прочел:

«Папочка отвернулся от меня, и я больше не хочу, чтобы он был. Наверное, я его убью. Это совсем нетрудно. Раньше я уже так делала».

На следующей странице ничего не было, а потом:

«Ян вернулся к папочке».

Снова чистая страница, а дальше большими буквами:

«ЯН С ПАПОЧКОЙ В КВАНТУМЕ! Я ЭТОГО НЕ ПЕРЕНЕСУ».

И уже на другой странице – мое имя заглавными буквами, окруженное со всех сторон маленькими стрелками, направленными наружу. Этакий взрыв с моим именем в центре.

Больше в тетрадке ничего не было, следующие листы остались чистыми.

Малкольм посмотрел на последнюю страницу и тяжело вздохнул. Спросил у инспектора:

– Можно будет их забрать? Вам ведь они не нужны? Не будет ведь никакого суда, Эйл поколебался, но сказал, что, пожалуй, они ему действительно не нужны. Он пододвинул всю стопку к Малкольму и положил сверху конфетную коробку.

– А можно забрать маяк с часами? – спросил я.

Инспектор достал из шкафа коробку от конструктора, написал в расписке на служебном бланке, что он нам их вернул, и протянул Малкольму на подпись.

Прощаясь, инспектор сказал:

– Конечно, все это ужасно, господин Пемброк, но мы наконец можем закрыть это дело.

Оба расстроенные, мы в молчании вернулись в «Ритц». После обеда Малкольм выписал и отправил по почте чеки, которые должны были разрешить все материальные проблемы многочисленного семейства Пемброк.

– А что с ведьмами? – спросил Малкольм. – Если Хелен и этот кошмарный Эдвин, и Беренайс, и Урсула, и Дебс получат свою долю, как насчет остальных трех?

– Решай сам. Это же твои жены, – сказал я.

– Бывшие жены.

Малкольм пожал плечами и выписал им тоже по чеку, говоря:

– Недорого досталось – не больно жалко. Проклятая Алисия этого не заслужила.

– Не подмажешь – не поедешь, – отозвался я.

– Хочешь сказать, я от них откупаюсь? – Он до сих пор никак не мог в это поверить. До сих пор считал, что богатство их развратит. Думал, что только он один может оставаться разумным и рассудительным со своими миллионами.

Отец выписал последний чек и вручил его мне. Мне неловко было брать эти деньги – Малкольм даже удивился и сказал:

– По совести, тебе причитается вдвое больше, чем каждому из них.

Я покачал головой, разволновавшись из-за такого пустяка.

– Чек датирован следующим месяцем, – заметил я.

– Конечно. И все остальные тоже. У меня нет такой большой суммы наготове в банке. Нужно будет продать кое-какие акции. Семейству должно хватить пока обещания, а деньги будут через месяц.

Я заклеил конверты. Нет, Малкольм совсем не жестокий.

Во вторник я предложил поехать к Робину. Малкольм не возражал.

– Он, наверное, не помнит Сирену, – сказал отец.

– А мне кажется – помнит.

Мы ехали на машине, которую я нанял вчера для поездки в Квантум, и снова остановились в городке купить игрушки, шоколад и пакетик воздушных шаров.

Я прихватил с собой коробку с маяком и часы с Микки Маусом. Может, Робин ими заинтересуется? На что Малкольм только покачал головой.

– Ты же знаешь, что он не сможет их завести.

– Но он может их помнить. Откуда нам знать? В конце концов, это были его и Питера игрушки. Сирена подарила им часы и сделала этот маяк.

В комнате у Робина было очень холодно – французские окна были распахнуты настежь. Малкольм неуверенно прошел через комнату и закрыл их, но Робин подбежал и снова распахнул. Малкольм погладил Робина по плечу и пошел ко входу. Робин посмотрел на него очень внимательно, с каким-то озадаченным выражением на лице, и на меня точно так же – как будто стараясь нас вспомнить, но безуспешно. Я и раньше не раз замечал у него такой взгляд.

Мы разложили перед ним новые игрушки. Робин потрогал их и оставил. И вот я открыл коробку из-под конструктора и достал его старые игрушки.

Робин бросил на них мимолетный взгляд и неожиданно быстро заходил по комнате кругами. Прошел так несколько раз, потом приблизился ко мне, показал на пакет с воздушными шариками и стал складывать губы трубочкой и раздувать щеки, как будто надувая шарики:

– Пф-ф-ф… пф-ф-ф…

– Боже мой! – вырвалось у Малкольма.

Я открыл пакет с шариками и надул несколько штук, завязал узелки на шейках и бросил на пол. Робин стоял рядом и раздувал щеки, пока я не надул все шарики, которые были в пакете. Он был возбужден и не переставал с силой выдувать воздух, как будто поторапливая меня.

И вот все шарики раскатились по полу – голубые, красные, желтые, зеленые, белые… Робин стал прыгать по комнате и яростно давить шарики – один проткнул ногтем, на другой с силой наступил пяткой, еще один прижал к стене ладонью – давал выход гневу, который не мог выразить словами.

Обычно после этого ритуала Робин успокаивался, тихо усаживался в углу и смотрел, почти не мигая, прямо перед собой, на разноцветные клочья, оставшиеся от шариков.