Горячее сердце - Страница 126

Неподалеку от Суражских ворот действовала 1-я Белорусская партизанская бригада Миная Шмырева. Три недели пробыли в этой бригаде майор Яковлев и старший лейтенант Орлов. В тот период и определился окончательный план, касаемый редактора фашистской газеты Александра Брандта.

Вот об этом плане, о котором в общих чертах уже были осведомлены все собравшиеся у начальника особого отдела 4-й ударной армии полковника Слипченко, и шел разговор в избушке на краю небольшой деревеньки.

Но еще несколько слов о старшем оперуполномоченном майоре Яковлеве, поскольку он был в центре внимания участников совещания.

В особом отделе подобрались чекисты в основном не старше тридцати лет, не исключая и полковника Слипченко. Рано поседевший Константин Егорович Яковлев молодым контрразведчикам казался едва не дедом. В определенном смысле быть дедом сорокалетний мужчина, конечно, мог, но для этого надо еще, по меньшей мере, стать отцом. Радости же семейной жизни Константину Егоровичу не пришлось познать. В семнадцать лет к нему пришла большая любовь, в девятнадцать он ее потерял. Бедовая, под стать чоновцу Косте Яковлеву, секретарь Нижнесалдинской комсомольской ячейки Варя Волкова была убита озверевшим кулачьем во время Ишимского восстания, волны которого докатились и до некоторых волостей Екатеринбургской губернии. Позже, конечно, встречались отличные девчонки, но они были только верными друзьями по комсомолии, не больше. Заново испытать пылкое чувство Косте Яковлеву так и не довелось.

Простившись с могилкой на Нижнесалдинском кладбище, Костя махнул в Екатеринбург и там, получив поддержку знакомых партийцев, поступил в губернскую ЧК. В том же году с одним отчаянным парнем из комиссии по борьбе с дезертирством ему удалось внедриться в банду, шлявшуюся по берегам Тагилки, и под корень разагитировать заблудших землепашцев окрестных уездов. Пристрелив колчаковского поручика, который верховодил ими, обовшивевшие мужики под водительством юного чекиста Кости Яковлева вышли из леса с трусливо-неслаженным пением «Интернационала» и сдались на милость Советской власти.

Через год Екатеринбургская губерния была полностью очищена от кулацких банд и шаек дезертиров. Тихая чекистская работа оказалась боевому парню не по нутру. Косте Яковлеву посочувствовали, и он перевелся на Туркестанский фронт, где и воевал с басмачами до 1926 года. Но и после преобразования Туркестанского фронта в Среднеазиатский военный округ не покинул приглянувшиеся ему солнечные земли — работал в особом отделе кавалерийского корпуса. С первых же дней Великой Отечественной оказался на фронте — в 27-й армии, которая в декабре 1941 года стала 4-й ударной.

Полковник Слипченко, внушительной внешности молодой человек, слушая Константина Егоровича Яковлева, по праву хозяина избы-кабинета, расхаживал по комнате от окна к двери, половицы отзывались на его тяжесть мышиным попискиванием. Эти неживые звуки и само расхаживание грузного человека теребили нервы утомленно сидящего на лавке Константина Егоровича, и он, стараясь не сбиться, то и дело замедлял рассказ. Полковник понял его состояние, мысленно осудил себя и пристроился на самодельный складной стул с полотняным сиденьем.

Разрозненные сведения, поступавшие из оккупированного Витебска и которыми обладали присутствующие, сливались теперь в довольно ясную картину. Говорил Яковлев со знанием дела, без робости перед начальством:

— Что теперь известно о Брандте? Александр Львович — так его звать-величать — из семьи обрусевших немцев. Высшее педагогическое образование получил в Ленинграде. В Витебск приехал в тридцать шестом году. Родители перебрались сюда несколько раньше. Как и отец, стал работать учителем. С первых же дней оккупации оба — отец и его отпрыск — пошли в услужение к гитлеровцам. Папашу, Льва Георгиевича, определили на пост заместителя бургомистра. Александр Львович, человек беспринципный, болезненно ревнивый к успехам других, тоже получил успокаивающий компресс на свою болячку — ему предложили стать редактором. Фашистская газетенка под названием «Белорусское слово» только-только вставала на ноги.

Старшего Брандта подпольщики расстреляли уже в декабре сорок первого. Пришли ночью на квартиру, зачитали приговор — и шлепнули. Прямо в постели…

На эти слова Минай Филиппович Шмырев отреагировал усмешкой, отчего шевельнулась его треугольная щеточка усов.

— Эта смелая акция, — продолжал Яковлев, — произвела на Александра Брандта ошеломляющее действие. Он скис и захандрил. К газете заметно охладел. По свидетельству наборщиков, брал ее в руки с отвращением. Бельмом на глазу самолюбивого Брандта были чиновники из отдела культуры городской управы, совавшие носы в каждую заметку. Даже с ними перестал ссориться…

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы не бургомистр Родько. Он сумел сыграть на корыстолюбии Александра Львовича, вдохнул в его тряпичную душу веру в великое будущее послебольшевистской России. Обнадеженный возможностью нового взлета, Брандт воспрял. Правда, чаще стал заглядывать в рюмку, но административную прыть проявлял удивительную. Всех пишущих с оглядкой — из редакции вышиб, откопал где-то малограмотных, но покорных подлецов, газете дал название «Новый путь», увеличил ее периодичность до двух раз в неделю…

Высокая и очень серьезная девица в звании старшины и солдат с рыжими усами принесли на дощечках бутерброды, стаканы и огромный кувшин, который отдавал крепчайшим душистым чаем. От чая, конечно, никто не отказался. Постеснялся лишь оперуполномоченный Николай Орлов. Но Яковлев поухаживал за ним: едва не силой освободил его руки от папки, подал стакан с бутербродом поверху.

Припивая чай, Константин Егорович продолжал повествование о Брандте. Он снова подчеркнул, что дрожь в коленях, ясно обозначившаяся у Александра Львовича после дерзкой казни отца, постепенно утихла, его журналистская деятельность стала более размашистой и бесстыдно изобретательной. От имени парней и девчонок, насильно вывезенных в Германию, Брандт фабриковал письма о вольготной жизни «наемных рабочих» в неметчине.

При этих словах сидевший с папкой на коленях Орлов извлек из нее номер «Нового пути». Газета пошла по рукам. Образовалась пауза. Кто-то хмыкнул, кто-то ядрено выругался. Начальник разведотдела Ванюшин, обращаясь к Шмыреву, спросил:

— Минай Филиппович, не могли, что ли, и его — вслед за папой?

Шмырев кивнул в сторону Яковлева и Орлова, сказал шутливо:

— Вось гэтим товарищам берегли.

Константин Яковлевич не отреагировал и начал пояснять, как зловоние от газетки стало проникать далеко за городскую черту и отравлять легковерных. Когда через Суражские ворота тысячи людей призывного возраста уходили с оккупированной территории для пополнения рядов Красной Армии, эти, заглотавшие газетную приманку, доверчиво несли на биржу труда заявления с просьбой отправить в Германию…

Краткое жизнеописание изменника, излагаемое Яковлевым, было составлено сотрудниками армейской контрразведки на основании сведений, полученных от партизан и подпольщиков Витебска. Но кроме перечисленных фактов было у Константина Егоровича и нечто другое.

— Я внимательно проанализировал материалы, добытые за последние три месяца, — рассказывал он. — Во всем, что касается довоенной деятельности Брандта, не обнаруживается и намека на его враждебность к власти, которая…

— …которая вспоила, вскормила, дала образование! — взорвался секретарь обкома Иван Андреевич Стулов, носивший теперь, как член военного совета армии, звание полковника.

Старший лейтенант Орлов уже давно поглядывал на этого широколицего с красивым извивом губ и орлиным обликом человека. Такие люди, думалось ему, должны обязательно в генералах ходить, а не сидеть в кабинетах, пусть и в обкомовских.

Вспоила, вскормила… Именно это хотел сказать майор Яковлев и добавить еще, что высокий, узкоплечий, чуть сутулящийся интеллигент за пять лет работы в витебской школе показал себя толковым педагогом, увлеченным организатором художественной самодеятельности. Без ума были от Александра Львовича мальчишки и девчонки, посещавшие литературный кружок, который он вел при Доме пионеров.