Город Золотого Петушка. Сказки - Страница 11

— Военный совет решил! — сказал важно Мишке Игорь на другой день; уж эту-то новость Мишка должен был узнать первым…

Они стоят под березами. Мишка грустно ковыряет в носу. Ему не по себе. Он так привык к Игорю. Он не может представить себе, как это вдруг Игорь уедет, и надолго. Он испытывает какое-то странное чувство, которого не умеет высказать, и только хмурится и морщит лоб, собрав всю кожу в гармошку, отчего лицо его принимает несколько плаксивое выражение или такое, словно он собирается чихнуть…

Девчонки, конечно, тоже здесь. У Леночки тотчас же краснеет носик, она очень чувствительна и обладает весьма развитым воображением. Она глядит на Игоря, а ее взору рисуется он уже где-то в непонятной дали, и она вместо Игоря видит пустое место и уже представляет себе и даже переживает чувство утраты. Она готова заплакать уже сейчас и порывисто вздыхает.

Наташку поражают слова Игоря, и при всей своей практической сметке она понимает то, что он сказал, буквально. К военным она неравнодушна, эта маленькая плутовка, — когда ей приходится видеть военных, она не в силах отвести взгляд от их погонов, пуговиц и орденов. Она придвигается вплотную к Игорю, берет его за руки и заглядывает в самые глаза.

— Военный! — говорит она очень ласково.

Игорь глядит на нее искоса, настороженно — кто знает, что выкинет эта Наташка в следующий момент? Но в выражении ее кошачьей мордочки не видно ничего угрожающего. Лицо ее выглядит сейчас точно таким же, каким оно бывает, когда она влезает на колени матери и, несмотря на свою толщину и крупный рост, сворачивается калачиком, как котенок, и засыпает, что-то бормоча, почти мурлыча. Нет, она совсем не злая, эта вредная Наташка. Разве только иногда…

— Ну, вот и хорошо! — говорит Наташка рассудительно. — Значит, поехали. Вот и папка выздоровел. А ты боялся!

Игорь и Леночка вопросительно глядят на Наташку. А она тоном и голосом матери добавляет:

— Врачи сейчас хоть мертвого на ноги поставят, только бы лечиться.

Без всякого перехода она говорит, протягивая Игорю записную книжку, которую только вчера с боем вырвала у Леночки:

— Хочешь, я тебе книжечку подарю? Хорошенькая, правда? Вот я положу ее тебе в кармашек! — И, не ожидая ответа, она засовывает книжечку в нагрудный карман рубашки Игоря так, что верхний краешек ее выглядывает оттуда, и завистливо произносит: — Как красиво! Вот бы мне такую книжечку!

Ветер качает тополя и березы. Летит по ветру тополиный пух, и березовые семечки из длинных сережек сыплются вниз, усеивая вытоптанную землю. Где-то приземлится тополиное семечко, унесенное ветром со старого двора, и будет ли помнить оно этот старый, уютный двор, и сохранит ли память об этих мальчишках и девчонках, звонкие и крикливые голоса которых долго провожают его в его воздушном путешествии? Кто-то втопчет в землю березовое семечко здесь, где оно прорастет, несмотря на то что эти девчоночьи и мальчишечьи ноги будут топтать эту землю, потому что они не могут ее не топтать — ведь это их земля! Чья нога незаметно сделает это и прикроет семечко слоем годной земли — Мишки, Наташки, чувствительной Леночки, уезжающего Игоря, тихого Читателя, гибкой Балерины или шального Индуса?..

Шумит тополь, шумит листвою и береза, делая свое дело на свете. Шумят ребята на старом дворе: собираются в кучку, словно птицы в стаю, то разлетаются с криком в разные стороны, словно галки с крыши какого-нибудь склада, замолкают надолго или раскричатся так, что то в одном, то в другом окне домов покажется недовольное лицо и вновь скроется: одергивай не одергивай этих расшумевшихся ребят — разве можно остановить ветер, гуляющий по вершинам деревьев и взметывающий ввысь бумажки и соринки на дворе, хлопающий незапертыми воротами и то вздувающий оконные занавеси пузырем под самый потолок, то выхватывающий их наружу?..

Ветер вздувает рубахи и платья на спине, треплет подолы и вместо приличных причесок устраивает на голове невозможный ералаш, он бьет в лицо и свежит его своей прохладой — хорошо, когда ветер дует в лицо! На небе тоже играют чьи-то дети: бегут вперегонки кудрявые облака, вместе и порознь… Вот собрались они в какую-то неимоверную кучу и закрыли на мгновение солнце, а вслед затем быстро разбежались по сторонам… Вот одно оторвалось от других и помчалось вперед; напрасно из толпы облаков отрываются и другие, одно за другим, — первое все дальше и дальше, и вот уже оно далеко и теряется в этой небесной дали, скрываясь из глаз… Бегают ребята по двору, и обгоняют их летучие тени от облаков. Быстрей, быстрей! Я бегу как ветер, и нет мне преграды, нет никаких преград! Они возникают и тут, и там, и рядом, и вдали, но, если бежать быстро, как ветер, они остаются позади, одна за другой. Ветер бьет в лицо и треплет одежду, но он помогает бежать. Солнце слепит глаза, но оно делает смуглыми эти быстрые ноги и эти непослушные руки, которые за все хватаются и все делают…

Ах, солнышко! У нас сегодня последний день вместе… Утром улетает Игорь, а это бывает не каждый день! Не надо так быстро катиться по небу к закату, не спеши! Посвети еще во всю силу, мы поиграем еще вместе!

Но что же это такое?

Смотрите! Протянулись тени из-за того высокого дома, который виден из старого двора. Они легли на дом, в котором живут Читатель и Балерина. Они закрыли весь первый этаж дома, где живут Генка и Зойка. Они протянулись до забора и закрыли собой белые стволы берез в саду, сделав их сиреневыми, и серые стволы тополей, сделав их синими. Смотрите! Листва дерев уже озарена красным светом! Уже протопал по узенькому тротуару отец Мишки, Леночки и Наташки! Уже… Ах, солнышко! Оказывается, не только облачка, несясь по небу, догоняли друг друга — от этой игры не отказалось и ты, понеслось за ними, да с такой быстротой, что мы и оглянуться не успели… Как же так? Ведь мы просили тебя…

На этот раз ребята провожают Игоря до главной улицы.

— Ну, пока! — говорят они друг другу. В который раз!

— Ну, мы проводим тебя до угла, — говорит Мишка.

И они доходят до угла квартала. Глядят на машины, которые проскакивают мимо, на прохожих, занятых и спешащих, которые торопятся домой, насидевшись в своих учреждениях, на сумерки, которые густо затягивают улицы, на огни, что как звезды вспыхивают повсюду. Они не глядят только друг на друга. Они идут — это предлагает Леночка — до следующего квартала. Стоят… Леночка держит Игоря за руку. Наташка, вредная Наташка, — за другую. Мишка не может позволить себе таких сантиментов. И доходят они до самых дверей нового дома Вихровых. Тут их встречает мама Галя.

— А я беспокоилась, — говорит мама. — Поздно уже! А-а, ребята, вы проводили Игоря? Вот хорошо! Ну, дайте я вас поцелую. Вот так! Увидимся нескоро! Своей маме скажите, что я ей напишу. Спасибо вам! Вот это настоящие друзья!..

На прощание сейчас уходит совсем мало времени. Ребята неловко пожимают руки. Мишка вдруг сумрачно говорит Игорю:

— Вот уезжаешь ты в незнаемые края. Всякие там люди будут. Ты не дружи ни с кем, Игорь! Приезжай скорее.

— Ладно. Ни с кем не буду, — обещает Игорь. — А ты тоже!..

— Ага. Я тоже, — отвечает Мишка, чувствуя себя очень неловко.

О, первая клятва! Ее нелегко произносить — слова прилипают к языку, они застревают где-то в горле и выглядят неуклюже и грубо…

— Пусть только попробует с кем-нибудь дружить, я ему глаза выцарапаю! — свирепо говорит Наташка, услышав эту клятву.

И вот Игорь шагает вверх по своей нескончаемой лестнице. Да будет ли ей когда-нибудь конец? И что это за напасть — столько ступенек наделать? Можно было бы устроить какой-нибудь закидыватель. Ты становишься на него, раз — и готово. Это Мишка придумал.

А Мишка шагает со своими сестренками по вечерней улице. Они идут молча, и не потому, что им сейчас достанется — обед давно на столе и сердитый отец молча сидит за столом, ожидая их и не притрагиваясь к еде, — совсем не потому. Наташка то и дело спотыкается. Мишка невольно глядит на нее.