Город Золотого Петушка - Страница 47

Андрис, совсем как отец, заложил ногу за ногу и откинулся на спинку скамьи. Вопрос Игоря его не удивил, но не понравился ему. Глядя в сторону, он сказал тихо:

— Не знаю. Я не думал над этим. Он очень честный человек. И справедливый. Он всегда говорит мне все. Ну все, что мне надо знать, конечно. Чего-то, конечно, и не говорит, но потом скажет. Обманывает он меня только тогда, когда говорит, что у него ничего не болит, что он здоров, что ему хорошо, что ему ничего не надо, а когда ночью заскрипит зубами, я-то все уж понимаю… Вот по маме он тоскует, она перед самым его возвращением умерла. Очень тоскует. А чтобы мне не напоминать о ней, никогда даже не вспомнит ее имени. Только во сне иногда позовет: «Дайнынь!» — так тихо-тихо и после этого сразу проснется и долго не может уснуть. А когда я окликну его, он молчит — притворяется, будто спит…

— Ну, это не обман, — сказал Игорь, смущенный тем, что сказал ему Андрис.

— Как сказать! — ответил Андрис и поднялся. — Ты на берегу еще не был? Давай сходим к сторожке. Может быть, отец пришел туда. Я тут сделал, что он мне велел вчера.

— Почему вчера? — спросил Игорь.

Андрис с некоторой досадой ответил:

— Я его не видел. Он дома не ночевал. Ушел куда-то очень поздно, когда я уже спал. Утром его не было. Ну, пошли!

Захватив с собою пилу, веревку, с помощью которой он добирался до негодных веток, Андрис зашагал на берег. Игорь отправился за другом. С моря дул прохладный ветер, но оно заметно утихало, так как ветер слабел и слабел, теряя последние силы. И волны залива отступали все дальше, к первой мели, за которой начиналась глубинка, по грудь.

— Море! — сказал Андрис с непередаваемым выражением.

— Красиво! — сказал Игорь.

— Сегодня ночью у рыбаков в Яундубултах лайбу разбило и подмыло сетевые колья. Никогда не знаешь, что оно готовится сделать! — сказал Андрис, как взрослый.

Подойдя к сторожке, Андрис дернул дверь. Она была заперта. Андрис сунул в скважину ключ, открыл дверь, аккуратно сложил свои инструменты. Лицо его выразило невольное разочарование и беспокойство.

— Не приходил! — пробормотал он про себя.

— Может, он в Ригу уехал по делам? — спросил Игорь.

— Оставил бы записку! — сказал Андрис. — Последнее время он мало спит. Все думает и думает. Стал какой-то беспокойный. Задумается и не слышит, что ему говорят. Ночью встанет и глядит-глядит в окно. Не знаю, что с ним такое! Очень боюсь я — заболеет отец. Вот ушел с вечера. Не был ночью дома. — Андрис закусил тут губы, взял из сторожки ножницы и машинку для подстригания травы, с трудом взвалив ее на плечи, и сказал: — Возле ванного корпуса цветник опять развалился. Да и травку надо подстричь. Отец хотел сам, да задержался где-то…

Андрис отвернулся от Игоря.

— Ну, я пошел. Пока! — сказал он.

Было видно, что Андрис хотел идти один. Иначе он сказал бы, как всегда: «Ну, пошли. Не хочешь ли поработать?» Игорь остался у сторожки. Андрис тяжелыми шагами, сильно согнувшись под своей ношей, пошел прямо по косогору, минуя тропинку, по сеяной травке, чего никогда не делал до сих пор. Игорь только широко открыл глаза — травка ложилась под ногами Андриса, оставляя заметный след. И только сейчас Игорь сообразил, что Андрис взволнован, очень взволнован тем, что отец не ночевал дома, и тем, что он до сих пор не вернулся…

Когда Андрис скрылся из виду, Игорь поплелся на берег.

Совсем неподалеку от того места, где он вышел из рощи, сидел папа Дима, покусывая какую-то былинку. Он молча поглядел на Игоря и взглядом показал ему место на скамейке рядом — садись, мол.

Они долго сидели молча.

Бежали над морем легкие облака — остатки ночного шторма. В пределах видимости бежали по водам залива эскадренные миноносцы, и папа Дима не удержался от того, чтобы не сказать:

— Кильватерная колонна, Игорешка! — Мелькали частые огоньки на бортах судов, и папа Дима, который все знал, восхищенно сказал: — Ишь ты! Как быстро пишет!

— Пишет? — переспросил Игорь недоуменно.

— Так моряки говорят про флажную азбуку и азбуку Морзе! — заметил папа. — Это сигнальщик работает на зеркальном отражателе — гелиографе… Знаешь, как зайчики зеркалом пускать? Вот и он так же!

— А-а! — сказал Игорь.

То вдали, то вблизи слышался гул реактивных самолетов: они то забирались на невыносимую высоту, то с оглушительным ревом, от которого вздрагивал и берег, пикировали на корабли. Сине-зеленые воды залива уходили в недосягаемую даль.

— Папа! А там что? — ткнул Игорь рукой в залив, туда, где он сливался с горизонтом.

— Незнаемые края, Игорек! — ответил серьезно отец.

Игорь погрозил ему пальцем:

— Ах ты, хитрый, опять меня обманываешь? Говорил, летим в незнаемые края, а прилетели в Латвию.

— Я тебя не обманывал, — сухо сказал отец. — Разве ты прежде знал этот уголок Советского Союза, разве ты бывал здесь? Нет. Вот и выходит — незнаемые края. А за заливом — море. А за морем — Швеция, Норвегия, Финляндия. А если перелететь туда вот, налево, там другие страны — Дания, Голландия, Германия, Польша, Чехословакия, а еще дальше — Англия и другие… И друзья наши, и враги наши, и такие, что ни на чью сторону не пристают.

— И враги! — сказал Игорь.

У него не выходил из головы разговор у грота той ночью. Невольно, в силу каких-то странных душевных движений, которых Игорь не смог бы и объяснить сам, один человек почему-то представлялся ему в гитлеровской форме. «Какая чепуха!» — сказал он сам себе, и все-таки человек с усиками так явственно рисовался ему именно таким, что он, кажется, готов был утверждать, что сам видел на нем петлицы с эсэсовским черепом. «Какая чепуха!» — опять сказал он мысленно. И вновь возвращался и возвращался к тому разговору. «У них», «они», — говорил человек с усиками, кладя какой-то раздел между людьми.

Приняв выражение этой озабоченности за выражение усталости, отец сказал ему:

— Иди-ка, Игорище, спать, чего сморщился?

Но, не слыша его, Игорь неожиданно спросил:

— Папа Дима! Если у нас нет теперь Сталина, то у нас все полезет по швам?

— Что? Что такое? — переспросил в удивлении отец и по привычке протянул руку, чтобы пощупать, нет ли у Игоря жара.

Ох, как ему надоел этот жест родительской заботы! Игорь отстранился от руки и сказал:

— Нормальная, папа! — и повторил свой вопрос.

— Что за странная мысль! — сказал отец. — Разве может один человек решать судьбы государства, создавать и разрушать их? Это длительный общественный процесс. Конечно, человек может играть огромную роль в жизни государства, но не до такой степени, чтобы с его смертью все могло развалиться. Времена теперь не те… Тем более у нас, где руководит народом партия. Да откуда у тебя такая мысль возникла? Бред какой-то!..

— Я слышал такой разговор, — сказал Игорь неохотно.

— Где?

— Да так. Тут, — неопределенно сказал Игорь.

— Конечно, наши враги связывали со смертью Сталина всякие необоснованные надежды. Но, как видишь, ничего не случилось… А ты такие разговоры не слушай, сынка!

И так как этот вопрос был для него вполне ясен, он тотчас же забыл об этом разговоре.

Папа Дима давно с любопытством приглядывался к тому, что происходило на берегу, и сейчас встал и, положив руку на плечо Игоря, пошел поближе к тому, что привлекло его внимание.

Аля и Ляля возились на берегу, на той полосе его, где песок был мокрый, что-то мастеря. Работали они в таком согласии, словно делая все одними руками, что невозможно было определить, кто и что из них делает. Едва стоило Ляле положить горсть мокрого песку, придавая ему какую-то форму, тотчас же Аля клала песок сюда же, продолжая эту форму так, словно видела перед собой ясно то, о чем думала Ляля. Папа Дима только головой покачал, глядя на их работу. Ну, молодцы! И главное, без суеты и без помехи друг другу! На это стоило посмотреть. И папа Дима сел вблизи, рассматривая то, что выходило из-под рук девочек, которые работали, словно песню пели, где каждое слово было известно и стояло на своем месте.