Город Жемчуга - Страница 136

- Шан, я видел след Юмеха. Это - без с'наатата. Думаю, что я смог бы посчитать…

Он вновь говорил как прежний Эдди. Однако почему он завел этот разговор?

- И чего ты теперь хочешь? Интервью?

Какое-то время было слышно лишь тяжелое дыхание Эдди.

- Я позвонил сказать, что Ларошфуко[42] был прав.

И связь оборвалась. Шеба защебетала, принимая повторный вызов.

Шан понятия не имела, кто такой Ларошфуко, но занесла это имя в память, чтобы потом навести справки.

В течение ближайших двадцати четырех часов команда «Фетиды» должна была отправиться домой, по крайней мере перебраться на земной космический корабль. Еще оставалось вдоволь времени, чтобы разобраться с мотивами, которые двигали Эдди.

Шан настроила шебу таким образом, чтобы она фиксировала все сообщения, уходящие с «Актеона», чтобы узнать, что Эдди собирался рассказать миру о ней или о паразите. В распоряжении Эдди были только мифы. Но мифы становятся очень правдоподобными, попади они в умелые руки.

Время от времени Шан заглядывала в шебу. Про себя она отметила, что этот день Эдди посвятил алуату, тому, как на все сто процентов, без отходов, использовать урожай сои и мастерству умельцев Константина. Ни слова о Шан.

Он не использовал ее интервью, касающееся событий, участники которых давно канули в Лету. Даже в радиоинтервью с исенджи с'наатат был помянут лишь косвенно. «История войны, разыгравшейся на этой планете, ныне обросла многими легендами, пропитана пропагандой и дезинформацией, впрочем, как и история любой войны, происходившей на Земле», - звучал голос Эдди за кадром. Внешне выглядело так, словно он старался преуменьшить значение с'наатата, а то и вовсе обойти скользкую тему. Но какой материал он убрал из своих репортажей?

Щелкнув шебой, Шан набрала «Ларошфуко». Плазменный экран, словно мыльный пузырь, натянутый между едва различимыми нитями, высветил длинную биографию и список работ.

Французский классик XVII века, известный своими эпиграммами, где в резкой форме в краткой манере излагал парадоксальную правду. В первую очередь в любом человеческом поступке Ларошфуко видел проявления эгоизма, лицемерия и слабости.

И не надо было тыкать ей в нос этого мертвого французского интеллектуала, чтобы научить ее этому. Она и сама все умела. Но только начав просматривать отобранные компьютером цитаты, Шан начала понимать, насколько плохо знала она Эдди Мичаллата. Еще она припомнила, что как-то сказала ему, что их работа в чем-то похожа.

Высшая доблесть состоит в том, чтобы совершать в одиночестве то, на что люди отваживаются лишь в присутствии многих свидетелей (Из Ларошфуко).

Шан свернула экран и застыла, прижав руку ко рту, крепко закрыв глаза.

- Мичаллат, я должна извиниться перед тобой, - громко объявила она.