Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - Страница 17

Изменить размер шрифта:

Против смертной казни как таковой Щербатов при этом не выступал: «Пусть отнимется у преступника жизнь: тем воздаст он удовлетворение на свое преступление. Но зачем взыскательными способами искать ожесточить час смертный, и так довольно тягостный? Да будет смерть его в страх и пример других, а не в ожесточение зрящих мучения!»

Спасти приговоренного к наказанию кнутом от страшных последствий могла взятка палачу. Читатель уже знает, как смягчила свою участь Анна Бестужева; подобный прием использовался многими, кого судьба привела на эшафот. Как писал современник, «подкупленный палач… окровавит спину преступника и следующими ударами размазывает только текущую кровь».

О взятках вспоминал и лифляндский пастор Фридрих Самуил Зейдер, в разгар правления императора Павла уличенный в хранении и чтении запрещенных книг (в том числе сочинений Лафонтена и Канта) и оказавшийся вначале в Петропавловской крепости, а затем у позорного столба. Суд приговорил пастора «к телесному наказанию 20 ударами кнута» и ссылке в Нерчинск с лишением духовного сана; экзекуция состоялась в субботний день 2 июня 1800 года. В его случае инициативу проявил палач еще по пути к месту наказания: «Мысли мои были заняты теми святыми людьми, которые страдали без вины и умирали мученическою смертью <…> вдруг нить этих мыслей была прервана одним из палачей, который нагло потребовал у меня денег. Я не имел в кармане довольно мелкой монеты, чтобы удовлетворить его, а доставать из кошелька бумажку значило бы обратить на себя внимание окружающих; поэтому я снял часы и, отдавая их как можно осторожнее, кое-как высказал ему по-русски что-то вроде просьбы обойтись со мною почеловечнее! „Ну-ну!“ – пробурчал он мне в ответ».

И вот сама казнь в описании пастора: «Мы достигли большой пустой площади, где второй ожидавший нас отряд солдат образовал тройную цепь, в которую меня ввели. В средине возвышался позорный столб; один вид его заставил меня содрогнуться. Никакие слова не в состоянии передать моего тогдашнего состояния; однако я все еще сохранял присутствие духа.

Офицер, разъезжавший внутри цепи верхом и командовавший, по-видимому, отрядом, подозвал к себе палача и сказал ему что-то тихо, но с весьма многозначительным видом. „Слушаю“, – возразил тот и принялся развязывать орудие казни. Между тем я выступил несколько шагов вперед и, возведя руки к небу, громким голосом произнес: „Всеведущий, небесный Судия! Тебе известно, что я невинен! Я умираю смертью праведного! Сжалься над моею женою и моим ребенком. Благослови императора и прости моих доносчиков!“ Меня хотели раздеть, но я сам снял с себя одежду, и через несколько минут меня повели к позорному столбу, к которому привязали за руки и за ноги; я перенес это довольно хладнокровно; когда же палач набросил мне ремень на шею, чтобы привязать голову и выгнуть спину, то он затянул его так крепко, что я вскрикнул от боли. Окончив все приготовления и обнажив мою спину для получения смертельных ударов, палач приблизился ко мне. Я ожидал смерти с первым ударом; мне казалось, что душа моя покидала уже свою бренную оболочку. Еще раз вспомнил я о своей жене и дитяти; влажный туман подернул мои глаза. „Я умираю невинным! Боже! В твои руки предаю дух!“ – воскликнул я и лишился сознания. Вдруг в воздухе что-то просвистело; то был звук кнута, страшнейшего из всех бичей. Не касаясь моего тела, удары его слегка задевали только пояс моих брюк».

Как видно, пасторские часы вполне удовлетворили аппетиты палача. Впрочем, даже столь смягченная процедура произвела на Зейдера неизгладимое впечатление. Николай Иванович Греч, знавший его уже позже, в 1820-х годах, когда он служил в гатчинской кирхе, писал, что пастор «был человек кроткий и тихий и, кажется, под конец попивал. Запьешь при таких воспоминаниях!»

…А в первой четверти XIX века в борьбу за отмену кнута включился адмирал Николай Семенович Мордвинов, который писал: «Кнут есть мучительное орудие, которое раздирает человеческое тело, отрывает мясо от костей, мещет по воздуху кровавые брызги и потоками крови обливает тело человека. Мучение лютейшее всех других известных, ибо все другие, сколь бы болезенны они ни были, всегда менее бывают продолжительны, тогда как для 20 ударов кнутом потребен целый час, и когда известно, что при многочислии ударов, мучение несчастного преступника, иногда невинного, продолжается от восходящего до заходящего солнца».

Известно, что летом 1832 года заезжий француз, сын наполеоновского маршала Даву, тайно приобрел у московского палача «два кнута, коими наказываются преступники», и Николай I, узнав об этом, велел «впредь ни кнутов, ни заплечного мастера никому не показывать». Впрочем, до отмены этого жестокого наказания еще оставались годы: лишь в 1845 году новое Уложение о наказаниях уголовных и исправительных уничтожило кнут, заменив его плетьми. Но память о страшном наказании жила еще годы; Николай Алексеевич Некрасов еще и в 1848-м писал:

Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»

Глава 10

Декабристы перед лицом смерти. «По неопытности наших палачей и неуменью устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев – сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть».

Смертных казней в Петербурге не было шесть десятилетий; целые поколения выросли и состарились с мыслью о том, что в столице России теперь не ставят эшафотов, не рубят голов и не вешают преступников. Тем сильнее поразила современников трагическая развязка восстания декабристов, осмелившихся дерзнуть на устои самодержавной власти. Бунт, а за него наказание жесточайшее – вслед за Мировичем – смерть! Публицист Александр Иванович Кошелев вспоминал позже: «Никто не ожидал смертной казни лиц, признанных главными виновниками возмущения. Во все царствование Александра I не было ни одной смертной казни, и ее считали вполне отмененною… Описать или словами передать ужас и уныние, которые овладели всеми, нет возможности: словно каждый лишался своего отца или брата».

Павел Иванович Пестель, Кондратий Федорович Рылеев, Сергей Иванович Муравьев-Апостол, Михаил Павлович Бестужев-Рюмин, Петр Григорьевич Каховский. Пять декабристов, вокруг смертной казни которых создана целая литература. Впрочем, и доныне некоторые загадки той роковой ночи не разрешены: очевидцы противоречат один другому, а историки продолжают дискуссии…

Некоторые факты, впрочем, сомнений не вызывают. Изначально все пятеро были приговорены к смертной казни четвертованием. Вынося столь суровый приговор, Верховный уголовный суд руководствовался законодательством еще петровского времени. Страшная казнь, в пушкинскую пору трудновообразимая, – и в конечном итоге приговор изменили на более сдержанный: «Сих преступников за их тяжкие злодеяния повесить». Многие ожидали царского помилования, но оно не последовало.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com