Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - Страница 1

Изменить размер шрифта:

Дмитрий Шерих

Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге

Глава 1

Тридцать седьмой год. «Пирамиды мгновенно обратились в ужасный костер». Злоключения писца. Колесование и Андреевский крест. «Отсечь для скорой смерти голову».

Тридцать седьмой год. Впрочем, для начала – несколько слов о самой теме книги, о том, что же такое были казни в петербургской жизни. События трагические и страшные, они неизменно привлекали к себе внимание горожан – и благодаря тому заняли видное место в летописях Северной столицы. О смерти на эшафоте пятерых декабристов знает любой современный школьник, как и о казни пятерых же народовольцев, кому-то доводилось читать и воспоминания Ильи Ефимовича Репина о том, как художник стал очевидцем экзекуции над Дмитрием Каракозовым, однако казней в истории Петербурга были не единицы и не десятки – сотни! Многие ли из современных читателей слышали, например, о трагической судьбе самозванца Александра Семикова, выдававшего себя за царевича Алексея Петровича и лишившегося за это головы? Или о расстреле авантюриста Эболи де Триколи и его сообщницы Бритт, чьи тела потом осматривал в покойницкой молодой литератор Исаак Бабель?

Какие-то публичные экзекуции удостоились большого числа исследовательских и популярных публикаций, но далеко не все: в большинстве своем петербургские казни изучены мало. В их истории хватает белых пятен. Даже ключевые обстоятельства гибели пятерых декабристов, как узнает наш читатель, до сих пор не прояснены. Множество неясностей и с казнями, происходившими в революционную пору – как до 1917 года, так и после, практически не изучена история казней в блокадном Ленинграде и на оккупированных территориях его пригородов…

Обо всем этом – впереди.

А пока год тридцать седьмой. Мрачный, отмеченный в наших исторических летописях небывалыми событиями. Ни до него, ни после не случалось в городе такого числа публичных смертных казней, причем хронологически все они уложились в недлинный четырехмесячный период: 8 августа при большом стечении зрителей с жизнью простились три жителя города на Неве, одиннадцать дней спустя – сразу семеро, 14 ноября – еще трое.

И какие то были казни! Не только повешение, но и сожжение на костре, колесование, обезглавливание, повешение за ребра на крюк – едва ли не полный ассортимент услуг палача. А двум приговоренным залили в горло расплавленный металл – смерть мучительнее и вообразить себе трудно.

Читатель уже, без сомнения, понял: хоть и тридцать седьмой, но не двадцатого столетия, разумеется, а восемнадцатого. Суровые времена правления императрицы Анны Иоанновны, которая в иные годы проявляла монаршее снисхождение к подданным, но подчас демонстрировала им всю карающую мощь августейшей десницы.

В 1737-м к такой суровости поводы имелись весомые. В мае случился разрушительный пожар в Москве, и с этого момента тревога не ослабевала в обеих столицах России. Полиция предпринимала особые меры предосторожности – и особенно была настороже после того, как на крыше петербургского дома купца Линзена (примерно на месте будущих казарм Павловского полка) обнаружилась смоленая кубышка с порохом, оклеенная бумагой и обвязанная мочалом. К тому же люди хорошо помнили прошлогодний августовский пожар, когда в огне сгорело около сотни домов Адмиралтейской части столицы, причем пламя полыхало восемь часов.

Однако в ночь на 24 июня пожар разразился вновь – и оказался поистине страшен. В огне погибли десятки человек, сотни домов были уничтожены, после чего власти немедленно приступили к поиску поджигателей. Всех заподозренных отдавали в руки Тайной канцелярии, а она в аннинские времена обладала широкими возможностями воздействия на несговорчивых. В итоге виновников обнаружилось двое: крестьянский сын Петр Петров, «называемый Водолаз», и крестьянин Владимир Перфильев. Их преступные умыслы и действия в подробностях излагает именной указ императрицы Анны, изданный 30 сентября 1737 года: «Будучи в Санктпетербурге, за новым Морским рынком на лугу, в палатке напився пьяны играли на том же лугу разных чинов с людьми зернью, и проигрався, прямым изменническим злым своим умыслом, не страшась по Государственным правам жесточайшей смертной казни, и вечного от Бога осуждения, злодейски думали, чтоб в Морской улице обывательские домы зажечь, и во время того пожара, из чужих имений себе прибыль получить, и желая то свое злодейство в действо произвесть, помянутый Петров купил на том рынке у пушкаря пороху, и сделав изо льна фитиль, с общего ж с ним Перфильевым совета, вышеозначенного 6 дня Июля, пришед на имеющийся тогда в большой Морской улице близ Синего моста кабак, и на том кабаке, по согласию между собою, оный Петров тот порох упомянутым льняным фитилем зажег, и учинился от того известный великий пожар, и сожалительное бедным обывателям разорение».

В общем, картина ясна: увлеклись два бедовых человека игрой в зернь – старинной такой азартной забавой, в которой использовались кости с белой и черной сторонами. Поиздержавшись, решили с пьяных глаз поправить дела мародерством, чего ради и подожгли кабак у Синего моста. Некоторые историки сомневаются, правда, в достоверности показаний Петрова и Перфильева: самооговоры в те времена случались нередко, однако у следствия сомнений не было: виновны. Вместе с двумя крестьянами под горячую руку правосудия попала и «Володимерского пехотного полка, солдата Семена Зуева жена Стефанида Козмина»: она и прежде была «за учиненное воровство розыскивана и наказана публично кнутом, однако ж после того, забыв страх Божий, и такое жестокое наказание, с упомянутым Перфильевым жила блудно, и о таком их злом намерении ведала, и нигде заблаговременно на них не донесла, и тем допустила то их злое намерение в действо произвести, к великому многих здешних обывателей разорению, и сама с ними в том сообщницею была, ибо во время того пожара поймана с чужими крадеными пожитками».

Приговор всем троим был демонстративно суров: Стефаниде Козминой отсечь голову, Петрова и Перфильева сжечь на месте учиненного ими пожара. Поскольку власть считала публичную казнь действом педагогическим, предупреждением всем потенциальным нарушителям закона, а о предстоящих экзекуциях оповещала заранее – немудрено, что 8 августа 1737 года на пепелище собралась толпа зрителей. Для пущей острастки велено было явиться на казнь и служащим столичных учреждений. Намеченную на этот день Конференцию (современный Ученый совет. – Д. Ш.) петербургской Академии наук пришлось даже отменить: академики подчинились приказу.

Подчинились, впрочем, без большой неохоты. В ту пору публика и сама посещала подобные зрелища с интересом; для тогдашних петербуржцев это был настоящий спектакль с элементами хоррора и саспенса. Как писал знаток русской истории XVIII столетия Евгений Викторович Анисимов, «люди устремлялись на площадь, протискивались к эшафоту совсем не потому, что стремились получить, как думала власть, „урок на будущее“. Ими двигало любопытство. Также их привлекали всякие церемонии и шествия – парады, коронации, фейерверки, запуск воздушного шара. Валом валили люди в балаганы на Масленице, заполняли пять тысяч мест в оперном театре времен Елизаветы Петровны, чтобы насладиться волшебным зрелищем – в их повседневной, серой жизни развлечений было так мало».

Итак, развлечение. Мы не знаем, пришли ли приговоренные на место казни своими ногами, сопровождаемые конвоем, или их доставили на повозках – сведений об этом не сохранилось. Зато о дальнейшем оставил выразительные воспоминания шотландский врач Джон Кук, по стечению обстоятельств оказавшийся в тот день на пожарище.

«Каждый из мужчин был прикован цепью к вершине большой вкопанной в землю мачты; они стояли на маленьких эшафотах, а на земле вокруг каждой мачты было сложено в форме пирамиды много тысяч маленьких поленьев. Эти пирамиды были столь высоки, что не достигали лишь двух-трех саженей до маленьких помостов, на которых стояли мужчины в нижних рубашках и подштанниках. Они были осуждены на сожжение таким способом в прах.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com