Город Солнца - Страница 38
— Я скажу тебе, почему некоторые из наших страхов являются беспочвеными, хотя в этом и мало смысла, поскольку я не могу этого доказать. Эти люди не идут по пути исторического развития, который приведёт их к строительству космических кораблей, как к подготовительной ступени к завоеванию вселеной. Им не нужна Земля или другие миры… и они вообще не планируют какой-либо исторический курс. Они не делают этого, поскольку очень быстро поняли, что не могут делать это. Они не могут предсказать, что они будут делать через пятьдесят лет, поскольку не знают, чем они будут через пятьдесят лет. Они едва ли знают, чем они будут завтра. И они весьма плохо представляют себе, чем они являются сегодня. Сам только начинает открывать, что он может делать, чем он может надеяться стать. Его развитие как единого целого совершенно не предсказуемо. Он похож на маленького ребёнка, начинающего осознавать самого себя и окружающий мир. Единственные маяки, которыми он располагал до сих пор, подвели его, поскольку этими маяками были существование Земли и, как следствие, принадлежность к существам совершенно джругого вида — к отдельным особям, а не к коллективной единой сущности. Сам не интересуется завоеванием вселеной, Натан — это мощная человеческая фантазия, основанная на стремлении одного индивидуума навязать свою волю другим. Сам обладает совершенно другим образом мыслей. Это совсем другой вид существа.
— Сам не стремится к высокой технологии и к созданию механических рабов, чтобы заменить рабов-людей. Он вообще не нацелен в этом направлении. Сам интересуется почти исключительно самим собой… единственной наукой, которой он занимается, является социо-психология, которой у нас просто нет, поскольку она бессмысленна для нас. Где мы ближе всего могли к нему подойти — так это в самых нереальных наших утопических фантазиях, в воображении таого состояния общественной жизни, которое нвозможно в практической реализации. Это то, с чего Сам начал… Это было единственное место, с которого он должен был начинать. Но Город Солнца был всего лишь первой клеточкой концептуальным базисом, от которого можно было отталкиваться. Стены продолжают стоять, но с точки зрения развития воображения и самосознания Сам ушёл далеко вперёд, и уходит всё дальше с каждым проходящим днём. Он уже вне нашего понимания. Если хочешь услыхать суждение, базирующееся на том, в чём Эго попытался убедить меня, люди города обладают гораздо большей самостоятельностью, чем мы боялись, но также и разделяют коллективный опыт в гораздо более полной мере, чем мы могли судить по первым впечатлениям.
— Эти люди на самом деле больше не являются людьми, Натан. То, чем является Сам теперь — является чужаком в полном смысле этого слова. Конечно, он развился из человечества, но и человечество имеет в качестве предков и обезьян, и насекомых, и рептилий, и илистых рыб. Нам потребовались миллионы лет, чтобы из илистых рыб превратиться в тех, кем мы теперь являемся, но с точки зрения интеллектуального развития, я думаю, Сам продвинулся почти так же далеко за несколько коротких десятилетий. Нельзя измерять его развитие на человеческий манер годами и поколениями — нужно измерять его понятиями изменения.
— Всё это очевидно, но мы никогда не пытались принимать во внимание его само собой подразумевающееся наличие. Мы находились под влиянием мысли, что эти люди изначально были представителями человечества, но каким-то образом были дегуманизированны… что хотя сейчас они и являлись чужаками, но внутри сохранили человеческую сущность. И поэтому всё, что случилось с ними, мы считали исключительно злом. Если бы мы не зациклились на мысли о них, как о дегманизированных, как о превращённых людях, мы никогда бы не допустили, чтобы наш разум заполнился картинами ужаса и кошмаров завоевания вселенной и защите при помощи ядерной бомбардировки. Эти идеи никогда не пришли бы нам в голову, если бы мы видели только чужаков — этих чужаков — кем они в действительности являются… кого-то, кто совершенно отличен от нас.
— Если бы мы приняли чужеродность Самого с самого начала — если бы мы только смогли принять это, каким-то образом — тогда мы вышли бы из корабля настроеные установить контакт, заключить мир, наладить дружеские отношения. Мы были бы настроенны понять это, на сколько возможно, но мы бы знали, что не могли бы расчитывать на полное взаимопонимание. Мы приняли бы то, что не в состоянии понять и выяснить, как неизбежную неопределённость. Но из-за настроя, вынесенного с корабля, эта неопределённость превратилась в бездонную яму страха и ужаса. Всё, что мы не могли выяснить превратилось в источник опасности, риска. И из-за нашего настроя, который предопределял эти страхи, мы были на грани того, чтобы уничтожить всю жизнь в этом мире.
— Если ты хочешь быть циником, то можешь сказать, что трудно испытывать добрые чувства к чужакам, напоминающим салями. Ты можешь сказать, что единственная причина, по которой наше отношение к категории «чужаков» является положительным и конструктивным — это та, что наши разведчики никогда ещё не находили ничего чужого, что представляло бы какую-либо опасность для нас. Ты можешь сказать, что это — совсем другое дело, поскольку оно, как кажется, представляет угрозу и никакие разговоры не устранят этой угрозы и не избавят от риска, если не попытаться уничтожить эту штуку.
— Если ты изберёшь эту линию, я скажу "о'кэй". В этом есть риск. Но это необходимый риск… не только здесь, но и везде и всегда. Это шанс, который мы должны испытать сейчас, и в следующий раз, и снова и снова. Как мы можем в действительности воспользоваться своей способностью путешествовать между звёзд, если не желаем идти на риск? Как мы можем сделать что-либо в жизни, если мы не готовы воспользоваться шансом? Жизнь и история — это всего лишь долгая череда азартных игр, а межзвёздные путешествия — самая азартная из всех. Нет смысла держать комитет ОН, который будет писать правила, которым должна подчиняться вселенная, чтобы позволить нам путешествовать в полной безопасности. Что пользы для ОН заявить: — Хорошо, мы отправляемся к звёздам, мы собираемся вывести человечество на просторы вселенной, но только если мы никогда не встретимся ни с чем, чего не в состоянии понять, только если мы никогда не встретимся ни с чем, с чем не в состоянии справиться, только если каждая странная раса, которую мы обнаружим, является полностью безвредной; мы завоюем галактику, но только, если это замечательная галактика, и только, если она ведёт себя как следует, и не подсунет ничего, чего наши лаборатории не могут проанализировать и уничтожить, и только, если она подчиняется закону посредственности, который гласит, что всё сущее должно быть в точности таким же, как здесь. Это не те понятия, при помощи которых мы можем сделать звёздные миры своими, Натан… и даже не верю, что это понятия, на которые мы должны надеяться.
— Ты напуган тем, что мы обнаружили здесь. Я тоже. Возможно, что это — дьявольский мир, совершенно захваченный чем-то злобным и неприемлемым для человечества. Возможно, что это — мир ведьм, нацеленный на уничтожение всего, что ему попадается. Возможно, что если мы не сожжём до последней унции всю живую ткань в этом мире, то потеряем всё, и дьявол будет править всем Мирозданьем. Это возможно, и нет абсолютно никакого способа для меня доказать тебе обратное. Я защищаю ведьм, и автоматически сам попадаю под подозрение. Я выступаю адвокатом дьявола и, следовательно, должно быть и сам подкуплен. Не может быть и никаких доказательств, поскольку обстоятелства отвергают любую возможность существования доказательств.
— Но ты не можешь присвоить себе такую ответственость, как тебе хотелось бы. Это не является подходящей политикой для жизни. Нет способа исключить малейший риск. Нельзя действовать по принципу, что лучше сжечь тысячи невинных душ, чем позволить спастись хоть одному пособнику дьвола. Это не правильно и не практично. Мы должны взглянуть в глаза нашим страхам и научиться жить с ними, Натан. Мы должны научиться контролировать наши ночные кошмары.