Город. Хроника осады (СИ) - Страница 4

Полковник снимает фуражку и не спеша крестится.

– Ну, вот и все, касатики, прощавайте.

Ольхово, в десяти километрах от крепости Ника.

Тоже время

Разбуженный разрывами, подполковник Швецов выбегает на балкон в одном нательном белье. С высоты графского имения открывается вся смертельная красота панорамы войны. Горизонт на западе полыхает огнем.

– Г-о-с-п-о-д-и! – воет от отчаяния офицер, хватаясь за голову.

За что такое наказание? За какие прегрешения? Он не должен тут находиться, в считанных десятках километров от фронта. Не должен вообще управлять войсками. Всего этого просто не должно происходить!

Симерийское царство. 21 мая 1853 г. (тридцать дней до часа Х)

Имение баронов Швецовых. Ок. 7 — 00

Семья Швецовых обитает вдали от города. Тут, среди настолько по-родному раскинувших ветви берез, течет тихая и мирная жизнь. Так и хочется представить обитателей роскошного особняка уединенными философами, сочиняющими стихи и ведущими умные беседы под тенью садов. Даже гул паровоза, прибывшего на станцию, не в силах разрушить идиллию, вкрадываясь отдаленным эхом.

Само имение отражает короткий период Симерийского царства, рьяно отдавшегося духу запада. И когда аристократические семьи вовсю стараются подчеркнуть культурную неповторимость, порой прямо ударяясь в старину, Швецовы обитель не трогают. Высокое белокаменное здание, щедро усеянное полукруглыми окнами с богатейшей резьбой и массивными колонами, делают поместье схожим с античным храмом. Перед домом раскинут парк, изобилующий декоративными деревьями и идеально подстриженными клумбами. Гуляя по мощеным дорожкам, встречаются множество кованных фигур тончайшей работы, увековечивающих народный эпос или видных деятелей страны давно канувших в лету.

– Сенька, а ну ка путь сюды, – раздается голос у железной калитки.

С десяток холопов торопливо загружают, позвякивая ящиками, запряженную двойкой лошадей повозку. За процессом наблюдает мужчина лет пятидесяти, сноровисто делающий пометки в блокноте. В отличии от мужицких портов и опоясанных рубах, одет в модный клетчатый костюм и соломенную шляпу.

– Поди-поди, – манит кого-то из холопов пальцем и поправляет щегольски закрученные кверху миниатюрные усики.

На зов вперевалочку появляется бородатый мужик в помятой и застиранной одежде. Идя, тот с надеждой поворачивается к товарищам, делающим вид очень-очень занятых погрузкой людей.

— Звали, Фрол Никитич? – холоп говорит очень неразборчиво, глотая слова.

– Звал-звал, – голос Швецовского управляющего дрожит, даже постукивает карандашом о блокнот. — Ты шампанское со склада доставал?

— Ну, я, – обреченно вздыхает Сеня.

– И? – усы Никитыча подрагивают, как крышка кипящего чайника, разве пар не идет. – И сколько, сучий ты сын, было там бутылок?

Холоп пытается изобразить смирение и даже опускает долу глаза. Вот только меж густых волос бороды поигрывает лисья улыбка.

— Ну, ка же, Фрол Никитич, — он стреляет глазами, следя за настроением управляющего. -- Я человек простой, не грамотный, считать не умею. Разве до десяти.

И мужик с гордостью демонстрирует десять пальцев. Крупных, грязных и мозолистых. В качестве доказательства крепостной даже перечислять начинает, путаясь безбожно в цифрах. От такого позерства эконом становится похож на вулкан.

– Я тебе шельме, – полыхает Фрол праведным гневом, – за барское вино не то, что плетей, – пыхтит и рубает рукой воздух, – вольную велю выписать!

И вот тут мужик пугается не понарошку. В глазах появляется искренний страх, сам съеживается растаявшей на солнце зимней бабой.

– Не надо вольную, – лепечет Сенька, мня шапку. – У меня ж Марфовна, с пятерыми детишками. Помиру пойдем. Не погубите, век служить буду.

От порки и чего хуже нерадивого крепостного спасает автомобильный гудок, до зубной боли противный, схожий с утиным кряканьем. К имению приближается машина, по виду военная с откинутым тентом. Хотя, какое там приближается. Больше похоже на ковыляние не ко времени разбуженного, да еще и не трезвого мишки. Ходячий самовар. Управляющий достает платок и демонстративно, морща нос, машет вокруг. Так и хочется крикнуть – купи лошадь!

– Ну что стоишь глазищами то хлопаешь, олух! – распекает Сеньку Никитич. – Ворота отворяй, дурья башка.

И для пущего эффекта наддает под зад.

Приезжих двое. Один, молодой улыбчивый парень так и остается за рулем, барабаня о баранку какой-то марш. Ко второму домашние присматриваются внимательнее. Статный, с тщательно ухоженными усами, голубоглазый и русоволосый, как и все симерийцы. И хотя незваный гость облачен в защищающий от дорожной пыли и мазута кожаный плащ, вкупе с очками и кожаным же шлемом, можно явственно представить погоны царского офицера. Особую породу и взгляд ни с чем не спутать.

– Что же ты, Фрол Никитич, – раздается баритон военного, снимающего перчатки и заправляющего за пояс, – не признаешь совсем, не здороваешься?

Несколько секунд управляющий непонимающе смотрит на офицера. И вот уже всплескивает руками, коря себя за оплошность.

– Батюшкин свет! – эконом радостно бросается барскому сыну на шею, свойски расцеловав в обе щеки. – Алексей Петрович, радость то какая. Сколько лет, сколько зим. А изменились как, не узнать, право слово, будто другой человек.

Управляющий с искренней любовью рассматривает барона, даже глаза увлажняются. Правда, не узнать Алексея. Уехал подростком из отчего дома, с мечтой поступить в магическую школу. Затем внезапный уход в войска и последовавшая за тем курхская война с башибузуками. Проходят долгие годы, домой возвращается мужчина.

– А мы и не ожидали совсем, – качает головой от досады Никитич. – Ну да не беда, сейчас Авдотью подниму, пусть накроет на стол.

Швецов сводит брови и зачем-то надолго смотрит на выступающий сильно вперед балкон второго этажа.

– Не ожидали, говоришь? – негромко, как бы самому себе, говорит он, не отводя взгляд от окна.

А ведь весть офицер посылает загодя.

Звенит колокольчик и барон, наконец, пересекает порог отчего дома. Успевший смыть грязь с лица, при параде, сверкая эполетами подполковника, останавливается около дверей. Отец и мать в просторном и светлом зале. Постаревшие. Годы увеличивают отцовские седины и еще больше живот. Мать наоборот будто уменьшается в росте и усыхает, только и видна тонкая гусиная шея.

Оба застывают, молча смотря на сына. Алексей, храня безмолвие в подражании родителям, вешает фуражку на крючок. В гробовой тишине щелкает замочек ремня, офицер передает расторопному Фролу Никитичу ножны с шашкой и кобуру с револьвером.

– Алешенька! – взрывает тишину визгливый девичий голос.

Нечто, взмахнув гривой светлых волос, мельтеша легким белым платьем, пересекает бегом зал и бросается обнимать Швецова. На душе разом теплеет и только теперь офицер чувствует себя дома. Нежно целует прыгающую на месте от счастья сестру и чуть отстраняет, рассматривая.

– Как ты выросла! – восклицает удивленно. – Боже, поди от кавалеров проходу нет.

Елену Швецов запомнил мелкой пигалицей, играющейся с куклами. Теперь перед ним девушка, настоящая невеста и украшение любого великосветского общества. Очень стройная, впитавшая от рода лучшие черты. Сверкает улыбка невероятно ровных и красивых зубок, а в больших глазах так и вовсе утонуть можно.

– Да что я, – быстро отмахивается сестра, кружа вокруг брата, рассматривая, как новогоднюю елку, – вот ты точно изменился. С усами такой смешной. Ой… медалька.

Она касается пальчиками сверкающего на груди креста.

Следом за дочерью, будто проснувшись от сна, приходят в движение и родители. Швецов по очереди обнимает и целует отца и мать. Хотя по лицам, Алексей так и не понимает, рады ли ему тут? Кроме Елены конечно. Не дав барону и словом перемолвиться со стариками, та отводит за руку в сторону.