Город гибели - Страница 36

— Чья? — спросил доктор. — Ты слышишь?

Внезапно зазвонил телефон. Доктор отчетливо слышал звонок.

— Не слышишь?

— Чего?

— Телефон звонит.

— Ничего не слышу, — раздраженно ответил капеллан. — Никакого звонка.

Доктор не ответил, а лишь прошел в кабинет и зажег свет. Затем взял трубку.

— Слушаю, — сказал он дрожащим голосом. — Кто говорит? Да, мистер Докинс здесь. Я постараюсь уговорить его, чтобы он захотел поговорить с тобой.

Он вернулся в комнату.

— Послушай, Докинс, — сказал он капеллану, — это душа, измученная страданием. Я заклинаю тебя, выслушай ее. Бога ради, пойди и послушай.

Мгновение капеллан колебался.

— Как хочешь, — сказал он.

Он поднял трубку и поднес ее к уху.

— Докинс слушает, — сказал он.

Подождал.

— Ничего не слышу, — произнес он в конце концов. — Ах, что-то отозвалось. Едва слышный шепот.

— Постарайся его услышать, постарайся! — воскликнул доктор.

Капеллан снова начал прислушиваться. Внезапно он нахмурил брови и положил трубку.

— Что-то… кто-то сказал: «Я убил ее, признаюсь. Прошу отпустить грех…» Это какой-то обман, дорогой мой Тисдейл. Кто-то, кто знает о твоих спиритических увлечениях, хочет сыграть с тобой весьма мрачную шутку. Я не могу в это поверить.

Доктор Тисдейл поднял трубку.

— Говорит доктор Тисдейл, — сказал он. — Не можешь ли ты дать мистеру Докинсу какой-нибудь знак, что это действительно ты?

И он снова положил трубку.

— Он сказал, что постарается, — заявил он. — Нам надо подождать.

И на этот раз была очень теплая ночь, и окно, выходящее на мощеный двор за домом, было открыто. Двое мужчин ждали, стоя в молчании, несколько минут, но ничего не произошло. В конце концов капеллан произнес:

— Мне кажется, что все это окончательно прояснилось.

Он еще не кончил говорить, как в комнату внезапно вторглась волна холодного воздуха, потревожив лежащие на столе бумаги. Доктор Тисдейл подошел к окну и закрыл его.

— Ты почувствовал? — спросил он.

— Да, порыв ветра. Начинает холодать.

В закрытой комнате во второй раз подул ветер.

— А теперь? — поинтересовался доктор.

Капеллан кивнул. У него отрывистыми толчками билось сердце.

— Упаси нас Господь от всякого зла и опасностей в эту ночь! — выкрикнул он.

— Что-то появляется! — воскликнул доктор.

Оно появилось, прежде чем он закончил говорить. Посреди комнаты, на расстоянии менее трех ярдов от них, стояла фигура мужчины с головой, лежащей на одном плече, так что лица не было видно. Затем видение взяло собственную голову в ладони, подняло ее, словно посторонний предмет, и посмотрело прямо на них. Глаза были выпучены, язык вывалился наружу, на шее ясно выделялась темно-синяя черта. Что-то ударилось о пол, и явление исчезло. Но на полу, в том месте, где оно стояло, лежала новенькая веревка.

Мгновение они ничего друг другу не говорили. По лицу доктора лился пот, капеллан побелевшими губами шептал молитву. Затем доктор невероятным усилием воли заставил себя опомниться. Он указал на лежащую веревку.

— После казни ее нигде нельзя было найти, — сказал он.

В этот момент снова зазвонил телефон. На этот раз капеллану не требовалось никаких уговоров. Он сразу же подошел к аппарату, и тот прекратил звонить. Некоторое время капеллан слушал молча.

— Чарльз Линкворт, — сказал он в завершение, — перед лицом Бога, перед которым ты стоишь, скажи, правда ли ты раскаиваешься в своем грехе?

Последовал какой-то ответ, и капеллан закрыл глаза. Доктор Тисдейл стал на колени, слушая слова отпущения грехов.

Наконец снова воцарилась тишина.

— Я ничего уже не слышу, — сказал капеллан, отложив в сторону трубку.

Вскоре вошел служащий доктора с подносом, на котором стоял сифон и напитки. Доктор Тисдейл, не глядя, показал ему место, где появился дух.

— Паркер, пожалуйста, заберите эту веревку и сожгите ее, — велел он.

На мгновение воцарилось молчание.

— Извините, сэр, но тут нет никакой веревки, — произнес Паркер.

Он видел эту фотографию в трех витринах. Над фотографией вопрос: «Вы встречали когда-нибудь эту девочку?» — а внизу настоятельная просьба: «Если да, срочно сообщите!» Но кому хочется попасться за изучением подобных сообщений? Люди еще подумают, что ты каким-то образом замешан в этом деле. Поэтому каждый раз он лишь бросал быстрый взгляд, сопровождаемый странным движением, означавшим для его знакомых, что он смущен или в затруднении: сначала острым подбородком вниз к воротнику, а затем решительным движением вперед.

— Здравствуйте, мистер Рейнольдс!

— Здравствуйте, Юнис.

— Доброе утро, мистер Рейнольдс. Ветерок сегодня кусается, не так ли?

— Да, довольно холодно.

— Еще чего-нибудь, мистер Рейнольдс? У нас есть немного хорошего цикория.

— Моему господину не нужен цикорий.

Обычно Рейнольдсу нравилось переброситься парой слов, но сейчас это было ему в тягость. Он хотел вглядеться в фотографию, но только так, чтобы этого никто не заметил.

— О мистер Рейнольдс!

Женщина, рекомендованная ему как отличная портниха для шитья покрывал и сделавшая их наисквернейшим образом, преградила ему дорогу.

— Доброе утро!

Рейнольдс кивнул и попытался поскорее обойти ее.

— Я хотела бы объясниться. Насчет этих покрывал. Сомневаюсь, что надо было кроить ткань по диагонали. Сэр Малькольм, похоже, совсем ничего не понял. Вы бы послушали, что он говорил по телефону! Это все из-за диагонали. И потом этот причудливый цветочный узор, что он выбрал…

Рейнольдс с хозяйственными сумками в руках переминался с ноги на ногу, стараясь не глядеть во влажные бледно-голубые глаза на нервно дергающемся лице женщины и в мучительном нетерпении бросая взоры на прохожих.

— Он всегда в таком тоне разговаривает с женщинами? Должна сказать, он меня поразил. Не ожидаешь такого от человека с его воспитанием…

«Дура баба!»

Наконец Рейнольдс от нее избавился; и тут, когда он вошел в парк Сент-Энс-Уэл-Гарденс, появилась еще одна громадная фотография. Рейнольдс торопливо бросил взгляд по сторонам, почти с чувственным вздохом отдался долгому созерцанию.

О, стыдно, очень стыдно было представить себе бедную малютку, лежащую где-то мертвой. Если она действительно мертва. Они, конечно, не были в этом уверены, на этот счет было только одно свидетельство — то, что они назвали «запачканным кровью предметом одежды». Что бы это могло быть? Скорее всего, бриджи. Ее мать узнала их вместе с этими комиксами, которые девочка таскала с собой в день исчезновения. Пожилая женщина с собакой нашла их на пляже; они сказали, что эта женщина — хозяйка магазина «Собачья каморка».

Стыдно, в самом деле стыдно было представить себе все случившееся с такой хорошенькой малышкой — у нее были прелестные длинные волосы, маленький вздернутый носик и веселая улыбка. Да, если бы она не была такой лакомой милашкой, никто бы ею не заинтересовался. Они сказали в газете, что, хотя ей двенадцать лет, умом она пятилетний ребенок. Однако по фотографии вы никогда бы не подумали, что она была нудной дурочкой. О нет, это лицо несомненно кажется очень умным.

Девочка была куклой, настоящей маленькой куклой. Но в куклах нет жизни, тогда как фотография говорила точно: это была действительно живая, полная радости жизни малышка, с прелестной улыбкой и смеющимися глазами. Ах, она так любила веселье! Бедный ребенок, бедная малышка! Мир, конечно, отнюдь не чудеснейшее место, тем более для нее с этим ужасным испачканным кровью «предметом одежды», и кто знает, какие страшные муки ей пришлось испытать, прежде чем все закончилось.

Рейнольдс в глубоком раздумье склонил голову и даже забыл о двух тяжелых хозяйственных сумках, наполненных товарами из бакалеи, которых дожидалась миссис Эванс. Он не мог точно вспомнить, видел ли ее когда-нибудь среди других детей из той особой школы, и это казалось ему странным, поскольку у нее было такое лицо — доброе, доверчивое и хорошее, да, красивое: такие непременно вонзаются в память.