Город богов - Страница 21

Позади его величества жалась группка испуганных придворных.

Сарин с деланым удивлением подняла взгляд от холста.

— Я рисую, отец. — В доказательство она взмахнула кистью и украсила лицо советника обороны россыпью красных капель.

Йадон вздохнул.

— Я вижу, что ты рисуешь. Почему ты делаешь это здесь?

— О, — в голосе Сарин звучала сама невинность, — я копирую ваши картины, отец. Я просто без ума от них!

— Ты копируешь мои?.. — Лицо Йадона вытянулось в недоумении. — Но…

С гордой улыбкой Сарин повернула холст и указала королю на рисунок, отдаленно напоминающий букет цветов.

— Ради Доми! — проревел король. — Рисуй, если хочешь! Только не посреди моего тронного зала!

Сарин распахнула глаза, поморгала, передвинула мольберт и стул к колонне в углу, уселась и продолжила водить кистью по холсту.

Йадон застонал.

— Я не это… А, Доми все подери! На тебя не стоит и силы тратить.

Король развернулся, протопал к трону и велел секретарю объявлять первое дело: ссору между двумя дворянами по поводу собственности.

Эйш повис рядом с мольбертом и прошептал:

— Я уж думал, что он велит выставить вас из зала, госпожа.

Сарин с довольной улыбкой покачала головой.

— Йадон очень вспыльчив, и его легко разозлить. Чем больше доказательств моей безмозглости, тем реже он станет отдавать мне приказы. Он уже убедился, что все равно я пойму не так и только попорчу ему нервы.

— Я начинаю недоумевать, как он вообще сумел занять трон, — заметил сеон.

— Хороший вопрос. Возможно, мы его недооцениваем. Из него получился плохой король, но он явно был отличным коммерсантом. Для него я — лишняя статья расхода. Он получил договор, так что во мне нет дальнейшей нужды.

— Вы не убедили меня, госпожа. Он недостаточно дальновиден, чтобы удержать трон надолго.

— Подозреваю, что он его скоро потеряет. Сдается мне, что джьерн прибыл в Каи с целью этому посодействовать.

— Разумный довод. — Эйш подлетел к картине и некоторое время рассматривал хромые линии и размытые пятна. — У вас начинает получаться.

— Не утешай меня.

— Нет, правда, ваше высочество. В начале вашего увлечения живописью пять лет назад мне ни разу не удалось разобрать то, что вы пытались запечатлеть.

— И что же здесь нарисовано?

Эйш задумался.

— Ваза с фруктами? — с надеждой спросил он.

Сарин разочарованно вздохнула — обычно ей удавалась любая затея, но секреты живописи так и остались для нее тайной. Поначалу ее настолько поразило полное отсутствие таланта, что принцесса продолжала попытки из чистого упрямства. Тем не менее техника изображения отказывалась подчиниться ее королевской воле. Сарин стала мастером политических интриг, несомненным лидером в любом начинании и без труда справлялась с джиндоской математикой, но так и осталась скверной художницей. Хотя неудачи не остановили принцессу: она не зря славилась упорством.

— В один прекрасный день меня посетит озарение, Эйш. Я представляю себе прекрасные картины и обязательно научусь переносить их на холст!

— Без сомнения, госпожа.

Сарин улыбнулась.

— До тех пор придется делать вид, что я обучалась у мастера свордийского абстракционизма.

— Ах да. Открытая вами школа творческого ненаправления. Очень хорошо, госпожа.

В зал вошли двое человек, вызванных для разбора тяжбы. Сарин с трудом отличала одного от другого: на обоих поверх ярких пышных рубашек со сборками красовались модные жилеты и свободно сидящие широкие брюки. Ее интерес вызвал третий мужчина, сопровождаемый солдатом дворцовой гвардии. Он был непримечательным светловолосым человеком эйонских кровей, одетым в простую коричневую рубаху. Становилось очевидно, что уже давно он не ел досыта, и Сарин не могла отвести взгляд от его глаз, такая в них застыла отчаянная безнадежность.

Тяжба касалась этого крестьянина. Три года назад тот сбежал от одного из дворян, но был пойман вторым. Вместо того чтобы вернуть его хозяину, он оставил находку у себя и приставил к работе. Но спор зашел не из-за самого крестьянина, а из-за его потомства. Два года назад он женился и обзавелся двумя детьми, во владениях второго дворянина. И первый и второй считали, что дети принадлежат им.

— Я думала, что в Арелоне рабство находится вне закона, — тихонько заметила Сарин.

— Так и есть, госпожа, — недоуменно ответил Эйш. — Я не понимаю, в чем дело.

— Они имеют в виду владение в переносном смысле, кузина, — прозвучал с другой стороны мольберта голос.

Сарин удивленно выглянула из-за холста. Рядом с палитрой стоял, улыбаясь, старший сын Киина.

— Люкел! Что ты здесь делаешь?

— Я — один из самых преуспевающих купцов Каи, кузина. — Он обошел мольберт и осмотрел рисунок, приподняв бровь. — У меня есть право свободного входа во дворец. Странно, что ты не заметила меня при входе.

— Ты был здесь?

Люкел кивнул.

— Я держался в хвосте толпы, нашел там старых знакомых. Еще не виделся с ними после возвращения из Свордона.

— Почему ты не окликнул меня?

— Меня увлек твой спектакль. — Молодой человек улыбнулся. — Никогда не слышал, чтобы кто-то решился переоборудовать тронный зал Иадона в художественную студию.

Сарин залилась краской.

— Но ведь получилось, правда?

— Чудесно получилось, чего не могу сказать про картину. — Он на минуту задумался. — Это лошадь?

Принцесса нахмурилась.

— Дом?

— Это даже не ваза с фруктами, господин, — вставил Эйш. — Я уже пробовал.

— Раз она сказала, что это одна из картин в зале, нам придется перебрать их все, пока не набредем на нужную.

— Великолепный метод, господин Люкел.

— Хватит вам, — угрожающе произнесла Сарин. — Это картина напротив нас.

— Вон та? — переспросил Люкел. — Но это же букет цветов.

— И что?

— А это что за темное пятно посреди твоего рисунка?

— Цветы, — отрезала девушка.

— О… — Он снова взглянул на рисунок, потом на картину на стене. — Как скажешь, кузина.

— Может, ты объяснишь суть тяжбы, пока мне не пришлось прибегнуть к насилию? — сладким голосом спросила Сарин.

— Ладно. Что ты хочешь узнать?

— По нашим сведениям, в Арелоне нет рабства, но эти дворяне называют крестьянина своей собственностью.

Люкел нахмурился и перевел взгляд на спорщиков.

— Рабство считается вне закона, но, скорее всего, такое положение сохранится недолго. Десять лет назад в Арелоне было знати и черни — только элантрийцы и остальные люди. За последние годы простолюдины из собственников участков земли превратились в феодальных крестьян живущих на наделах своих лордов. Они связаны кабальными договорами, и мы движемся к системе, которая напоминает фьерденское крепостное право древности. Еще немного, и простолюдины станут рабами.

Сарин нахмурилась. То, что король с готовностью выслушивал текущую жалобу и собирался отобрать у человека детей, чтобы не задеть честь одного из дворян, не укладывалось в голове. Общество давно перешагнуло эту ступень. Крестьянин наблюдал за обсуждением тусклым взглядом; свет, который когда-то сиял в его глазах, давно и со злорадством уничтожили.

— Все еще хуже, чем я опасалась, — произнесла принцесса.

Люкел кивнул.

— Первым же установлением после прихода к власти Йадон отменил личную собственность на землю. У Арелона нет армии, но король пригласил наемников и заставил людей подчиниться своей воле. Он провозгласил, что все земли принадлежат короне, а потом раздал их купечеству, которое поддерживало его восхождение на трон. Немногие, в том числе отец, обладали достаточным влиянием и деньгами, чтобы Йадон побоялся отобрать их собственность.

Сарин охватила волна отвращения к тестю. Когда-то Арелон похвалялся положением самой счастливой и просвещенной страны мира. Под пятой нынешнего монарха эта государственность рухнула, превратилась в режим, который изжил себя даже в Фьердене.

— Мы с Эйшем только что обсуждали одну странность. Как он вообще ухитрился сесть на трон?