Горлум и ласталайка - Страница 1

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

Горлум и ласталайка

"...Однако, в староанглийском языке наречие а, означавшее "всегда, вечно" - сокращенная форма от полной формы awa, родственной латинскому aevum и греческому aion, что, вопреки общепринятому пониманию этого слова..." - Толкиен потянулся за линейкой. Тонкая полоска китайской бронзы легла вдоль строки. Профессор чуть помедлил, потом одним взмахом вычеркнул из рукописи ненужный период. Подумал о том, что ему хочется йогурта и апельсинового сока, а в доме есть только холодная индейка и несколько перезрелых бананов. К тому же за едой нужно идти в дом. Нет уж, не по такой погоде. Лучше сварить кофе на спиртовке.

С улицы донёсся далёкий звук хлопающей на ветру парусины. На крыше зашебуршились вороны.

Профессор вытянулся в кресле и зажмурился, внимая шуму дождя и грохоту вороньих лап по жестяной кровле. Лучший дар Илуватара смертным одиночество. И ещё, пожалуй, мужская дружба. В сущности, это одно и то же.

Надо будет посвятить статью Дэвиду. Кто о нём сейчас помнит? Вдова? Вряд ли. Женские слёзы быстро высыхают, об этом всё сказали скальды. Он попытался вспомнить подходящее к случаю древнеисландское стихотворение, но память осталась тёмной и пустой. В последние годы это с ним случается всё чаще.

Ветка клёна осторожно коснулась оконного стекла, помаячила немного в окне, потом пропала.

Всё-таки этот маленький кабинет в старом гараже, вне дома - самое любимое его место. Раньше он прятался здесь от Эдит. В последние годы она стала совсем невыносимой. Почему женщины не хотят принимать жизнь как она есть? Он делал то, что должен был делать. И достиг успеха. Что касается цены, то за это обычно платят гораздо дороже, она должна бы это понять... В конце концов, он всего лишь человек.

Впрочем, Эдит хорошо готовила кофе. И бельё всегда было по-настоящему чистым, не то что теперь.

Толкиен кожей чувствовал, что рубашку пора менять. Или это ему теперь надо чаще брать ванну? В последнее время он стал ощущать в своём дыхании неприятную примесь - кисловатый запашок больных внутренностей. Н-да, это старость. Странное время: ничего не хочется, только длиться и длиться, как вода в реке. Жить. И всё. Ну, или почти всё. Есть ещё некоторые вещи, которые...

Всё, хватит, об этом не надо думать. Закругляемся с вводной частью.

"...Сочетание индоевропейского ne и a в cтароанглийском дало наречие na, "никогда". Вместе с существительным wight, "существо", оно породило слово nawiht со значением "ничего" - которое перешло в noht и развилось в форму постглагольного отрицания, not."

Профессор усмехнулся: в Книге он воскресил давно умершее wight, использовав его для именования нежити, живущей в курганах, barrow-wight. Красивое, весомое слово, достойное Оксфордского словаря.

Профессор вновь занёс перо над бумагой - и тут незапертая дверь распахнулась настежь. В комнату ворвался вихрь, пронёсся над письменным столом, разворошил рукописи. Жалобно звякнула бронзовая линейка.

На пороге стояла босая, насквозь промокшая девушка в узеньких шортиках и закатанной на животе майке с надписью "Who killed Bamby?". У её ног лежала огромная бесформенная сумка.

- Я промокла, - заявила девушка совершенно будничным голосом. Вошла. Осмотрелась. Подобрала сумку, бросила у порога.

- Дверь только закройте, - проворчал профессор.

Девушка с шумом захлопнула за собой дверь.

- У вас тут миленько, но тесно, - сообщила она, пытаясь отклеить от щеки мокрую прядь цвета воронова крыла. - Можно, я сниму майку? Ненавижу мокрое.

Толкиен подумал, потом кивнул.

- Там у меня сиськи, - предупредила девушка, закрывая за собой дверь. - Можете отвернуться. Или посмотреть хочется?

- Я ещё помню, что это такое, но давно не числю в списке интересов, усмехнулся Толкиен, разглядывая девушку. Без интереса, но внимательно - как невычитанную корректуру.

- Врёте, - заявила гостья, - Все вы, старые хрычи, одинаковые. Только бы на молодые дойки попялиться. Ну и ладно. Нате вам.

Она стянула майку через голову. У неё была маленькая грудь с остренькими, съёжившимся от холода коричневыми сосочками, торчащими чуть в разные стороны, как рожки.

Потом, испытующе взглянув на профессора, девушка расстегнула шортики.

- Это... тоже... мокрое, - сочла нужным она объясниться, прыгая на одной ноге и с трудом выдирая другую из сбившегося комка мокрой ткани, не... ненави... жу... ой! - она взмахнула руками, ловя равновесие, и звонко шлёпнула ладонью о покосившийся книжный шкаф. Сверху зашуршало, и с верхней полки слетели два пожелтевших листочка какой-то старой рукописи. Девушка выхватила из воздуха один листок, просмотрела. В недоумении свела брови.

- Бросьте, - не меняя тона, сказал профессор. - Это не то, что вас может заинтересовать.

- Откуда вы знаете? А, ну да, к вам же постоянно лезут. Поклонники, да? А чего вы сидите, когда дама стоит? У вас в Англии так не принято, она переступила ногами, выбираясь из своей одежды. Потом вытерла об неё ноги.

- Тут вроде чисто, - извиняющимся тоном сказала она, - а я с ногами грязными. Ну так можно сесть?

- Вы умеете делать кофе? - спросил Толкиен, и, не дожидаясь ответа, встал, и начал возиться со спиртовкой.

- Ненавижу кофе. То есть кофе люблю, готовить ненавижу. У меня всегда пенка убегает. Зато я умею жарить цыплят. Я родилась в штате Кентукки. Это такая дыра... А вы ведь, наверное, сноб и шовинист. Не любите американцев. У нас нет культуры? Нет интересных людей, да?

- Ну что вы... Я уверен, что в Америке есть великое множество умных, интересных, и в высшей степени культурных людей... Просто они слишком хорошо воспитаны, чтобы быть заметными широкой публике, - спокойно ответил профессор, осторожно насыпая в турку кофейный порошок из жестянки.

- Это шутка? Ненавижу английский юмор. Фу, готовый порошок. Мне один чёрный парень говорил: кофе надо молоть самому. Должна быть эта штука... ручная мельница, - девушка забралась с ногами в профессорское кресло, обняв руками колени. Между худеньких ножек виднелась плохо выбритая промежность.

- Давайте так, - не оборачиваясь, произнёс Толкиен. - Будем считать, что вы отчаянно трусите, и поэтому ведёте себя вызывающе. Тем самым вы пытаетесь сломать те сценарии разговора, которые вы успели сочинить. И, как всякий неумелый сочинитель, надеетесь выйти из положения, нагромождая аффекты. Оскар Уальд был прав в одном: недостаток воображения - это грех. Я даже иногда думаю, что таков всякий грех. Во всяком случае, худшие вещи в мире порождены именно недостатком воображения. Например, фашизм. Или коммунизм. Или Реформация. Да и падение наших прародителей, если уж на то пошло, случилось по той же самой причине.