Горький вкус любви - Страница 4

— О Аллах, какие же ровные здесь улицы, — восхитился я. — Почти не трясет!

Повсюду — многоэтажные здания, совсем не те низенькие домики, что в Хартуме. Когда дорога побежала вдоль побережья, я по пояс высунулся в окно такси, вдыхая бриз, пахнущий рыбой и солью.

Неожиданно машина въехала в глубокий подземный туннель. Я залепетал, как перепуганный малыш:

— Дядя, дядя, мы едем под землю. А туда можно только мертвым.

И как же я обрадовался, когда туннель кончился:

— Мы всё еще живы!

Дядя улыбнулся и потрепал меня по волосам.

На одном из светофоров такси остановилось, и у меня было время, чтобы рассмотреть огромную скульптуру велосипеда на площади. На секунду я закрыл глаза, и в моем воображении возникла картина: педали, на них две ступни в красных итальянских туфлях; стройные ноги в синих джинсах; длинные черные волосы, обрамляющие женское лицо.

Светофор загорелся зеленым, и мотор такси взревел. Уже открывая глаза, я успел заметить, как женщина на велосипеде поворачивает голову и смотрит на меня. Потом подмигивает. «Это точно мама», — подумал я про себя. Я нащупал ладошку брата и перетащил его с дядиных колен к себе, обнял и стал целовать в щеки. Но он потянулся снова к дяде, недовольный, что его разбудили.

— Ибрагим! — тормошил его я. — Смотри, смотри. — И сам стал смотреть в окно и отвлекся от малыша. Мимо пролетали роскошные виллы, деревья и прекрасные автомобили самых разных марок, цветов и размеров. — Ибрагим, смотри, какие машины! — Я вклинился между двумя передними креслами, чтобы лучше всё видеть. Потом снова сел на заднее сиденье и зашептал Ибрагиму на ухо: — Однажды у нас тоже будет машина.

Пока мы ехали в такси, меня озадачила одна деталь. Помимо мужчин в белых тобах на улицах были и фигуры в черном. В свете фонарей они казались тенями тех мужчин, падающими на белые стены домов. Они напомнили мне истории о невидимых духах, которые рассказывала нам мама, только сейчас эти духи стали видны. Я слышал, что Саудовская Аравия — священная страна и что здесь чудеса случаются чуть ли не каждый день. Однако я догадался, что фигуры в черном — на самом деле женщины, потому что на улицах не видел никого, кроме мужчин и этих самых фигур.

— Дядя, можно задать тебе один вопрос?

— Конечно, сынок, — сказал он.

— Это ведь женщина, да?

— Где?

— Вон там, смотри. — Я показал на одну из теней.

Дядя улыбнулся и сказал:

— Да. О, благословенна детская невинность.

— Почему она так закуталась? Здесь ведь тепло.

— Женщины должны носить абайю.

— Дядя?

— Что?

— А им не жарко? Как они дышат?

— Так повелел Аллах. За это Он наградит их на небесах, иншааллах.

— Значит, девочки в моей школе тоже будут такими?

— Ты будешь ходить в школу для мальчиков. Девочки ходят в другую школу.

Я вспомнил про маленькую школу в лагере беженцев. Все мои друзья были девочками. А мальчишки всё время били меня, потому что завидовали: когда мы все вместе играли в свадьбу, девочки выбирали женихом только меня. Я рассказал дяде об этом.

— О, йа Аллах, смилуйся над нами. Нелегко мне придется с этим мальчуганом. Послушай, Насер, мальчикам нельзя общаться с девочками.

— Почему?

— Это харам, сынок.

— Почему это харам?

— О Аллах, дай мне терпения. Потому что… — Он замолчал и отвернулся. Через некоторое время он продолжил: — Потому что мы как огонь и масло, и если мы сойдемся, то вспыхнет пожар, адское пламя, которое поглотит нашу жизнь на земле и после смерти. Так что видишь, сынок, так Аллах пытается защитить нас ради нашего блага. Понятно?

— Понятно, — кивнул я, не понимая ни слова, и снова прилип к окну.

— Ну, вот мы и приехали, — объявил дядя, когда такси остановилось у высокого белого здания. — Этот район называется Аль-Нузла.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы покинули лагерь беженцев. Но всё так сильно изменилось, как будто мы очутились на другой планете.

Дядя открыл входную дверь. Когда я увидел телевизор, большой черный диван в красную полоску, толстый голубой ковер, то повернулся к дяде с вытаращенными от удивления глазами. Я поцеловал его руку и со слезами на глазах произнес:

— Спасибо тебе за то, что привез нас в этот прекрасный город.

Но потом я представил, что маме приходится одной прятаться от бомбежек под кроватью (раньше мы все вместе залезали под кровать каждый раз, когда над деревней начинали кружить бомбардировщики). «Прошу тебя, Аллах, пусть с ней ничего плохого не случится», — молился я про себя и в то же время клялся, что буду учиться и работать изо всех сил, чтобы привезти ее и Семиру к нам, в Джидду.

Но в тот вечер, когда я бежал от кафе Джасима, Джидда казалась мне совсем иной. Она уже не была тем прекрасным городом, который так нравился мне раньше.

В древние времена, когда на месте города была лишь крохотная деревушка на краю безводной пустыни, местные жители нарекли ее Джидда. Название происходило от фразы «Джадда Хавва», что означало «Мать человечества» — люди верили, будто она была здесь похоронена. Однако мне в тот вечер всё это казалось пустыми сказками.

Я тогда еще подумал о том, что современные градостроители и градоначальники подхватили привычку предков давать городу величественные имена. Теперь Джидду называли «Невестой Красного моря». И соответственно, одевали город-невесту в самые дорогие наряды. На каждой большой улице красовались бронзовые скульптуры — чтобы невеста блестела от украшений. Город во всех направлениях пересекали изящные мосты — как изысканные узоры на руках, нарисованные хной. И, словно усыпанная лепестками земля под ногами невесты, Джидда была полна душистых тенистых бульваров.

Но несмотря на всё это, я говорил себе, что Джидда не может называться невестой Красного моря. В ней не было того безграничного счастья, которое испытывает женщина на пороге замужества: слишком много в Джидде мужчин и женщин, чьи дни и ночи сливались в одно бесконечное путешествие по несчастью. Я был одним из них.

Тогда я не знал, что в складках подвенечного платья Джидды меня ждет любовь всей моей жизни.

3

Была почти половина девятого, когда я добрался до дома. Чуть позже у меня была назначена встреча с моим приятелем, Яхьей. Он собирался с компанией в поход по горам, и мы с ним договорились провести его последний вечер в Джидде в нашем любимом месте, «Дворце наслаждений».

Перед встречей у меня оставалось немного времени, и я решил почитать. Я сел за стол, над которым висел портрет матери, сделанный по моей просьбе Джасимом (в свое время Джасим учился на художника). Мамы моей он никогда не видел, поэтому портрет ему пришлось создавать с моих слов. Я сидел рядом с ним и, как мог, описывал каждую черту ее прекрасного лица.

Я сказал Джасиму, что ее любимый цвет красный, и он нарисовал рамку в виде языков пламени. И мама стала выглядеть, как летящая звезда. Я мог смотреть на ее портрет часами.

Выдвинув ящик стола, чтобы достать книгу, я увидел там свой дневник. Я взял его, и о чтении было забыто.

Прихватив один из флаконов с духами, которые я нашел в кафе Джасима, я устроился на полу. Дневник положил рядом. Первый глоток духов я некоторое время держал во рту. Покалывание сначала возникло на языке, а потом разлилось по всему горлу и добралось до носа. Во рту распространился сильный вкус химикатов. Постепенно покалывание переросло в жжение. Я крепко сжал нос в попытке удержать ощущения под контролем. Опьянение приходило медленно. Я продолжал пить.

Дневник я завел сразу, как только прибыл в Саудовскую Аравию. Как сказал мне однажды господин Молчун: «Мне кажется, что ты ничего не хочешь говорить, потому что ждешь кого-то особенного. Кого-то, кто поймет всё то, что скопилось в твоей груди и не находит выхода. Пока ты не встретил такого человека и пока тебе некому излить душу, записывай всё на бумаге. Дневники придуманы как раз для таких людей, как ты».