Горький шоколад (СИ) - Страница 56

— Приятно, — ответила она, хоть мысленно пришлось сжать всю волю в кулак.

— Вижу, он хорошо расплатился за порванную невинность. — Марго отсалютовала ключу, который Эль носила не снимая. — «Тиффани», да? Платина, бриллианты. Стоит в десть раз больше, чем весь трейлер твоего папаши.

— А еще цветы, конфеты, поездка. Ты ведь это хотела услышать? Перечислить все позы, в которых мы занимались сексом? И все места?

Марго вкинула брови, хлопнула выпивку до конца и подошла ближе. От нее нестерпимо несло алкоголем, но все же она вряд ли была так уж пьяна, чтобы не понимать, о чем говорит.

— Ты стала очень острой на язык, Габриэль.

— Пришлось. После всех твоих выходок я, кажется, научилась неплохо огрызаться. Ничего другого мне не оставалось.

— Кстати, как поживает мистер Кромби? — Марго потянулась было, чтобы притронуться к ее волосам, но Эль жестко отвела ее руку, отступила на шаг. Пусть не думает, что это побег, пусть видит, что ей просто неприятно находиться рядом. — Давно о нем никаких вестей не было.

— Почему ты думаешь, что я знаю, где он и чем занимается? — Эль передернула плечами, мысленно, как заклинание, повторяя: «Ты не заставишь меня сказать это вслух, не обвинишь в своих грехах». — Помнится, я уезжала вместе с тобой. Точнее, ты уговорила меня сбежать. Должно быть, набирается в каком-то подпольном казино и думает, как бы продать меня одновременно трем своим кредиторам. Обычное дело, ты же помнишь.

Марго поморщилась.

— Я знаю, что ты что-то придумала, малышка Эль.

— Да? — Стоило больших усилий не залепить ей отравляющую пощечину. Но — Марго в доме своего брата, и имеет право вести себя, как последняя стерва. А она имеет право хотя бы сказать ей, как низко она пала. — Мне тебя жаль, Марго. Ты исходишь желчью толкьо потому, что я не стала твоей игрушкой. Это не любовь.

— Ты стала игрушкой Макса, сучку!

Эль перехватила ее занесенную для удара руку, отбросила.

— Даже не думай.

— Ты стала очень смелая после того, как начала трахаться с моим братом, — не удержалась от очередного ядовитого плевка Марго. — На что ты надеешься, Эль? Что станешь чем-то большим, ем девочка для секса? Я допускаю, что лишить малышку невинности было ему в диковинку, и он «поплыл». Он же не молодеет, ты должна понимать. Мужчины после тридцати чувствую старость… — Марго сделала пространный жест. — Но ты не задержишься здесь надолго. Месяц, два? Если будешь хорошо давать, возможно, на полгода. А потом ты станешь просто скучной малышкой Эль, у которой ничего нет за душой. На твоем месте, я бы уже сейчас начала тянуть из него деньги, потому что потом тебе будет очень непросто вернуться в сраный грязный трейлер и подставляться за папашины долги.

— Как будто ты предлагала что-то другое. — Эль зло улыбнулась. — Как будто ты видела во мне личность, а не игрушку.

— Я всегда о тебе заботилась, — зашипела Марго. — Даже когда ты сама о себе не думала.

— Это не любовь, Марго. — Эль с сожалением покачала головой. — Это была просто твоя прихоть. Когда любят — не делают больно, и не обманывают недоверием. Извини, что я полюбила Макса, а не тебя.

— Полюбила? — Марго нарочито громко фыркнула. — Ты еще глупее, чем я думала.

— А ты — еще несчастнее. Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь человека, которого полюбишь сильнее и искренне, чем хромого щенка. И надеюсь, что он вытрет об тебя ноги. И того, возможно, ты протрезвеешь и поймешь, что у тебя есть сердце, и оно может болеть.

Марго не стала ее останавливать. Возможно, она впервые в жизни сделал не то, что хотела, а то, что должна была сделать.

Самой приятной новостью за день стало то, что женщина, которая пострадала в аварии, наконец, пришла в себя. И диагноз врачей о ее дальнейшем физическом состоянии был обнадеживающим: никакие жизненно важные органы не пострадали, позвоночник цел. При наличии комплексной терапии были все шансы, что она выйдет из больницы примерно через месяц и на своих ногах. Максу пришлось выписать баснословный чек, чтобы родственники пострадавшей не усугубляли дело. Марго это, конечно, все равно не спасало, но он был даже рад, что сестра получит по заслугам. Она, мать его, даже выводы не сделала: продолжала напиваться и ныть о том, что он трахает Эль.

Макс поморщился, вспоминая утренний разговор с матерью. Конечно, мимо ее ушей не прошли выкрики Марго об их с Эль отношениях. Честно говоря, Макс рассчитывал по меньшей мере на понимание. Ну или что мать придержит при себе комментарии. Но Александра была бы не Александрой, если бы упустила возможность высказать свое видение того, как ее тридцатилетнему сыну нужно устраивать личную жизнь. «Да, Максимилиан, Габриэль чудная девочка, но она простушка. Что этот ребенок может дать тебе, кроме необходимости держать под рукой десяток носовых платков, чтобы подтирать ей нос?» Он не стал даже начинать полемику. Пусть думает, что хочет. Пусть они все думают, что им заблагорассудится, а он в состоянии решать сам за себя. К счастью, сказанного один раз «моя жизнь уже давно не твоя забота» хватило, чтобы мать перестала навязывать свою точку зрения. Пусть подумает, переварит этот факт, как что-то постоянное, на что она при всем желании никак не сможет повлиять.

Они с Марго съехали в гостиницу после обеда. Макс настоял на этом. Их присутствие в доме торчало между ним и Габриэль, словно какой-то ржавый гвоздь. Вчера толком не было времени даже двумя словами перемолвиться, а сегодня она ни свет, ни заря отправилась на собеседование. Правда, узнал он об этом от Ника. Макс дважды порывался написать Габриэль или позвонить, но все время останавливал себя. Наверное, в такой важный для нее момент, ее лучше не отвлекать. А когда вернется…

Если вернется.

Собственные, сказанные недавно слова о том, что она должна остаться в его доме, пока не уладит вопрос с поступлением, сейчас казались слишком грубыми и безапелляционными. И чтобы подтвердить догадку, он наведался в комнату Габриэль. Ожидаемо: пустые шкафы, под кроватью подготовленная сумка. Она собиралась уйти так или иначе: поступив ли или нет. И думать о этом было почему-то до противного неприятно. Но, в конце концов, кто он такой, чтобы держать Одуванчика на привязи.

Эль вернулась ближе к вечеру: улыбающаяся, но грустная. Он видел, чего ей стоило притворство, но не нашел в себе силы спросить в лоб.

Она поступила. Сказала об этом с хвастовством, потому что претендентов на стипендию было много и потому, что она оказалась самой достойной. Ее личная первая победа. Он даже не сомневался, что одна из многих, которые еще будут впереди. Вот только он, кажется, так и не нашел подходящих слов, чтобы показать радость.

Потому что радости не было.

Потому что, куда бы они посмотрел и о чем бы ни подумал, Эль всегда была там: незримая постоянная величина, которой он, незаметно для себя самого, начал измерять собственную жизнь. Его личная палитра с красками, которая щедро выплескивалась на черно-белое и скучно полотно его жизни.

Макс как раз пытался привести в порядок документы, которые секретарь, словно нарочно, слала целыми пачками, когда в дверь осторожно постучали. Максу даже сперва показалось, что это скребется Робинзон, но кот спал в соседнем кресле, которое, судя по всему, облюбовал всерьез и надолго.

Стрелки на часах перевалили за десть вечера и в доме было не так много людей, кто бы побеспокоил его в такое время.

— Открыто, — громко сказал Макс.

— Привет… — в открывшуюся дверь просунулась голова Габриэль. — Не помешаю?

— Заходи, — Макс не смог скрыть улыбку.

Она была босая, со взъерошенными мокрыми волосами и в длинной свободной рубашке, которая едва прикрывала попу. Явно только что из ванной.

— Знаешь, — Макс склонил голову набок и сощурился. — Не обижайся… — он сделал паузу, наблюдая за реакцией Габриэль. А та уже начала хмуриться, выискивать в своем появлении изъяны. — Но те халаты, в которых ты пряталась в номере в Лондоне, — это не твое. Вот совсем.