Горький хлеб (Часть 3) - Страница 9

Телятевский осерчал, прикрикнул на дворецкого:

- Сколь раз тебе говорить, Пафнутий, что князя Василия без доклада принимать.

- Прости, батюшка, мы все по старинке, отродясь так заведено, - задом пятясь к двери, виновато вымолвил дворецкий.

Князь Василий Масальский, оставив рогатый посох а углу, снял высокую соболиную шапку, широко перекрестился на киот, молвил:

- Здоров ли князь Андрей Андреич?

- Покуда бог милостив, князюшка, - весело отозвался Телятевский и шагнул навстречу другу старинному, облобызал троекратно. Усадил в кресло, спросил: - Какая судьба привела, Василий Федорович? Что-то реденько стал заглядывать. Только в Думе и видимся.

Василий Федорович - в белом атласном кафтане, опоясанном шелковым кушаком, в бархатных малиновых штанах и желтых, шитых по голенищу жемчугом, сафьяновых сапогах с серебряными подковками.

Князь зажал в кулак длинную курчавую бороду, закряхтел, заохал:

- Ну и времечко непутевое! Вон вчера в Думе все переругались. На весь государев Кремль шум подняли. И чего ему все неймется, боярину худородному?

- О чем речь, Василий Федорович? В Думе я вчера не был: государеву просьбу исполнял.

- А вот о чем речь моя. Не дело задумал боярин Борис Федорович. На ливонца царя подбивает. На-ко чего замыслил - Нарву на Варяжском23 море ему подавай! Двадцать пять лет покойный государь у ливонца море воевал, а проку нет. Наши деды и прадеды издревле в своих хоромах сидели. На Руси всего вдоволь, пошто нам Варяжское море? А Бориска одно заладил, что-де, без своих кораблей, моря и торговли с иноземцем - Руси не быть. Ишь куда хватил царев конюший24! К купчишкам переметнулся. Это они его прельщают, аршинники.

- Ну, а что бояре?

- Поди, сам ведаешь. Бояре бранятся. Море нам ни к чему. Нам бы сызнова в свои уделы сесть. Нешто худородному Бориске станем потакать.

- Ты уж прости меня, Василий Федорович, но я не так мыслю. На Руси нонче не спокойно. Не время сейчас княжьим раздорам быть. На севере свейцы норовят Ям, Иван-город да Копорье отобрать, с юга - крымцы подпирают. Русь недругов своих должна встречать воедино. Пора княжьих уделов миновала. За бревенчатым тыном от иноземца не спрячешься. Раненько забыл ты, Василий Федорович, как в полоне татарском наши деды и прадеды жили. А виной всему раздоры. Ужель ради своих уделов князья норовят к тем временам вернуться?

- Противу татарина сам с мечом пойду, за родную Русь голову положу, но ниже худородного Бориски ходить не стану, - запальчиво промолвил Масальский. - А вот тобой, князь, премного удивлен. Ужель ты Годуновым доволен? Нешто запамятовал, как царь Иван Васильевич, а теперь Бориска нашу княжью честь порушил. Вспомни опричнину, Андрей Андреевич. Царь, почитай, всех именитых князей сказнил, а земли худородным людишкам пораздавал. Вот тогда Бориска к царю и приблизился. Потомок татарского мурзы Чета - и подле царя стал ходить. Срам! Поди, не забыл, как он на государевой свадьбе скоморошничал?

- Не забыл, князюшка, хотя и молод в те годы был, - раздумчиво проговорил Телятевский, и в памяти его всплыла одна из многочисленных и шумных царских свадеб (Иван Васильевич венчался семь раз), на которой посаженным отцом был избран юный чернокудрый красавец опричник Борис Годунов.

А Василий Масальский все недовольно бурчал:

- Лестью и хитростью своей царя он покорил. Кто первым любимцем у государя был? Малюта Скуратов-Бельский - боярский душегуб и палач, прости господи. Сколько родовитых людей он, злодей, в Пыточной башне замучил! Моему тестю самолично топором голову отрубил, шурина на Болоте четвертовал, ирод проклятый. А Бориска всем на диво на дочери Малюты женился. Вот за то государь ему боярский чин и пожаловал. А с той поры, как Годунов свою сестрицу Ирину на царе Федоре Ивановиче обвенчал, и вовсе Бориска возгордился. Теперь ему все нипочем. Иноземных послов заместо царя у себя в палатах принимает и рынды25 вокруг него, словно у помазанника божья, с серебряными топориками стоят. Все приказы и полки стрелецкие под его началом. А в приказах-то кто сидит? Одни людишки худородные. Погибель на князей идет. Тьфу, татарин окаянный!

Телятевский громко рассмеялся:

- Живого места на Годунове не оставил. Дорого бы дал Борис Федорович, чтобы речи твои крамольные услышать.

Василий Федорович обидчиво фыркнул и схватился за шапку. Телятевский придержал его за рукав атласного кафтана и снова усадил в кресло.

- Не злобись на Бориса, князь. Боярин он, разумом крепок и во многом о Руси печется.

- Еще как печется! - сердито швырнул шапку на пол Василий Федорович. Последнего сына у меня забирает. К иноземцам в Любек направляет. Намедни вызвал к себе моего Гришку и говорит: "Поезжай-де, Григорий сын Васильев в страну заморскую да науки разные и дела корабельные у немчина постигай".

- Опять-таки верно Борис Федорович надумал. Не один твой Гришка вместе с ним еще два десятка молодцев к иноземцу будут посланы. О том мне ведомо.

- Ты к Годунову близок. Он к тебе благоволит. Заступись за моего чада непутевого. Он мне в вотчине надобен. В деревеньки свои мыслю его снарядить. С мужичками у меня худо, разбредаются.

- О Гришке твоем слово замолвлю. Только зря ты его, князь Василий Федорович, в вотчине держишь. Я бы и сам непрочь у иноземца наукам поучиться.

- Вот и поезжай вместо мово Гришки. Тебе с немчином не впервой встречаться. На Москве вон болтают, что ты с аглицкими купцами в дружбу вошел, приказчиков своих на Белое море разослал, - продолжал брюзжать Масальский.

- Доподлинно так, князь Василий. О том я тебе еще в своей вотчине сказывал. Скрывать не стану. Есть у меня приказчик и в Холмогорах. С заморскими купцами хлебом торговать - прямая выгода.

- Срам, князь Андрей. Да и слухи все диковинные на Москве о тебе идут. Намедни сказывали, что-де, ты свейскому королю Иоанну через аглицкого купца тайные грамотки посылаешь.

- И о том ведаю, - посуровел в лице Телятевский. - Василий Шуйский меня повсюду чернит. Только я не князь Андрей Курбский, что святую Русь иноземцу продал. У меня нонче одна забота - торговать у немчина поучиться. Слава богу, что хоть Борис Федорович брехне Васьки Шуйского не верит.

Телятевский звякнул колокольцем. В палату вошел холоп.

- Принеси фряжского вина из погреба да квасу монастырского26.

Холоп поспешно удалился, а Масальский замахал руками:

- Уволь, уволь, Андрей Андреевич: пятница27 седни. Или забыл, князь, что по этим дням завсегда пост? И чарочки не пригублю.

- Богомолец ты, князь Василий. По христовым седмицам28 все живешь. А я вот грешник, князюшка. В святцы редко заглядываю.

- Завсегда у тебя ересь на уме. Панихида по царевичу нонче, не до вина теперь, - вздохнув, вымолвил Василий Федорович и, помолчав, произнес озадаченно. - Невдомек мне, князь Андрей Андреевич, отчего Борис Годунов своего злейшего врага Василия Шуйского в Углич по делу покойного царевича Дмитрия отправил? А вдруг князь Шуйский подтвердит то, что в народе людишки о Годунове говорят. Тогда не миновать ближнему боярину плахи.

- Не подтвердит. Пустое все это. Шуйскому Годунова не свалить. За Борисом Федоровичем все дворянство стоит, царь и войско стрелецкое. Да и не тот Шуйский человек, чтобы в лоб сильного супротивника бить. Он все исподтишка норовит ударить. Борис Федорович в правоте своей верен - вот и послал в Углич недруга.

- А так ли, князь Андрей Андреевич? Темные делишки вокруг нас творятся. Сомнения меня скребут.

- Борису Федоровичу я верю. И тебе советую его держаться, - твердо высказал Телятевский.

- Нет уж уволь, Андрей Андреевич. С татарином близко за один стол не сяду, - снова вскипел князь Масальский.

И быть бы тут ссоре. Не впервой друзьям старинным меж собой браниться. Но на их счастье ударили по Москве ко всенощной29. Богомольный Василий Федорович, так и не пригубив чарки, заторопился в храм. И уже от дверей прокричал с обидой: