Горький дым (СИ) - Страница 23

— Завтра... Завтра давай свой экземпляр, поедем в Швабинг, я уже договорился со Стефой.

Мартинец ушел, а Рутковский, разложив на столе бумаги, сделал вид, что работает. С нетерпением ждал прихода уборщицы: чем раньше она закончит работу, тем больше он будет иметь времени для ознакомления с картотекой.

Уборщица оказалась еще молодой и достаточно привлекательной — Максим подумал, что Мартинец никогда бы не обошел ее вниманием. Тем более что имела звучное имя — Розалинда; но про это Рутковский узнал потом, теперь же стоял, постукивая от нетерпения ногой, и ждал, пока уборщица закончит свою работу.

Наконец Розалинда ушла, теперь она работала в соседней комнате, где стоял стол Кати Кубиевич. Из этой комнаты вели три двери: в комнату Максима, Кочмара и еще одна — в коридор. Из комнаты Максима можно было пройти еще в одну справа, где стояло четыре стола. Оттуда также двери вели в коридор; итак, не имели прямого выхода в коридор лишь комнаты Рутковского и Кочмара, а именно в них стояли сейфы с ключами и картотеками.

Пока Розалинда убирала соседнюю комнату — приемную, как любил называть ее Кочмар, хотя, кроме Кати Кубиевич, здесь сидели еще двое сотрудников, Максим подготовил аппаратуру.

Наконец за уборщицей в последний раз захлопнулась дверь, Рутковский подождал несколько минут и, уверившись, что все спокойно, открыл главный сейф. Впоследствии его приходилось открывать не один раз, это стало привычным и будничным, но в тот первый вечер замок щелкнул так, что казалось, это услышали во всем здании: как выстрел пистолета, даже громче.

Максим инстинктивно отступил. Постоял минуту, прислушиваясь. Тишина, и только кровь стучит в висках.

Достал из первого сейфа карточки. Разложил и впервые нажал на кнопку микрофотоаппарата. Подумал:

«Что это за человек, который дал информацию на РС? Может, случайно или по недомыслию? Выехал человек за границу, а тут к нему корреспондент: что может он сказать по такому-то поводу, нас очень бы интересовало именно ваше мнение... И начинает человек разглагольствовать, забыв про все и не замечая, что попал в ловко расставленные сети.

А может, какой-то диссидент? Сколько их, к сожалению, хотели бы попасть на «Свободу»! Мелкие политиканы, которые считают себя борцами за права человека, образовывают какие-то комитеты, выступают с заявлениями...»

Рутковский жестко усмехнулся. Попали бы сюда, в Цирндорф, прописали бы вам права — навек бы расхотелось.

Щелк, щелк...

Максим работал до половины девятого. Еще пять минут для того, чтобы навести в комнате порядок. Закрыл главный сейф и в восемь тридцать пять, за двадцать пять минут до того, как вахтер закрывает дверь, вышел в коридор с чувством человека, который достойно исполнил свой долг.

«Экземпляр» Мартинца оказался действительно неплохим. Девушку звали Ева. Появилась она в такой мини-юбке, что даже у видавшего виды Ивана вытянулось лицо: бедра Евы обтягивала лишь узкая полоска темной ткани, и Максим сначала подумал, что девушка пришла в купальнике. Правда, Еву это не очень портило — имела красивую фигуру, в конце концов, каждый может показывать свой товар как хочет. А в том, что в данном случае товар первосортный, не могло быть никаких сомнений.

Заехали за Стефой, и Максим уступил ей руль: девушка хорошо знала город и чудесно водила машину. Кроме того, новый автомобиль, как новая кукла, — всегда привлекает.

Где поместила машину Стефа, для Рутковского осталось загадкой: здесь, в Швабинге, всегда столпотворение: автомобиль на автомобиле, целые потоки людей, которые приехали искать развлечений. Вызывающе одетые девушки, стоящие не так уж дорого; чуть ли не впритык друг к другу ресторанчики, бары, пивнушки, сомнительные заведения, где можно увидеть порнографический фильм или стриптиз. Сутенеры, швейцары с таинственными лицами и реклама, реклама, реклама... Газовые лампы всех цветов, фотографии, рисунки, манекены в витринах.

Вышли из машины, к Рутковскому подбежал человек в приталенном костюме.

— Марихуана? — спросил. — Или чего-нибудь покрепче?

Максим лишь рукой махнул, и человека будто ветром сдуло. Бизнес с наркотиками сложный, требует знания людей, вкрадчивости, умения сразу и незаметно исчезнуть.

Рядом бородатый, однако совсем еще молодой художник разрисовывал цветным мелом асфальт, и прохожие изредка бросали пфенниг в лежащую рядом шляпу.

Музыкант тянул что-то жалобное на скрипке; громко хохоча, прошла молодежная компания, наверное студенты: веселые, волосатые, в джинсах и расстегнутых на груди рубашках.

Швабинг напоминал Рутковскому Латинский квартал, хотя он никогда не был в Париже, просто из прочитанного и слышанного: тут также собираются студенты, литераторы, артисты, художники, их поклонники. Сидят в винных погребках, открытых кафе, дорогих и дешевых ресторанах. Тут есть все на разные вкусы и на разные карманы: мартель, золотистое рейнское вино и дешевое итальянское столовое в одной цене с минеральной водой.

Мартинец повел их в винный погребок, где можно было выпить хорошего французского вина, во всяком случае хозяин, дородный баварец, клялся в этом и говорил, что такое вино подается только завсегдатаям.

Максим заглянул Стефании в глаза, но не увидел в них отражения своего настроения: она курила длинные женские американские сигареты с двойным фильтром, затягивалась всего несколько раз и гасила в пепельнице, чтобы чуть ли не сразу зажечь новую. Взял девушку за локоть, спросил:

— Что случилось, Стефа?

— Почему ты так решил?

— Немного нервничаешь...

— Просто настроение....

— Кто испортил?

— Брось!.. Мне испортить трудно.

— И все же?..

— Было много работы.

— Твой шеф, кажется, не отягощает тебя.

— Много ты знаешь!

— Не очень много, но не так уж и мало. Говорят, пан Стецько собирается в очередной заграничный вояж?

— Кто говорит?

— Все. Секрет Полишинеля. Тем более что господину премьеру не привыкать...

Стефания недовольно поморщилась. Но ее можно было понять: кому приятно, когда ругают твоего руководителя, однако и возразить не могла. Действительно, куда только не носило в последнее время престарелого председателя АБН[2] с супругой, известной под кличкой «Муха»: Сайгон и Тайвань, Испания и Португалия, Турция и Южная Америка... И везде канючит и дает обещания, не брезгует ничем.

Позорное поведение Стецько вызвало возмущение даже в его ближайшем окружении. Рутковский слышал от Юрия Сенишина о наглом присвоении «господином премьером» денег организации.

Через несколько лет после войны Стецько вместе со своими приспешниками Николаем Лебедем и финансовым референтом Осипом Васьковичем устроили в Мюнхене, на Фюрихштрассе, хорошо законспирированную типографию для печатания фальшивых долларов, которые потом пачками продавались на черном рынке.

Стефа смерила Рутковского острым взглядом. Могла быть кроткой, нежной, но иногда становилась колючей и, казалось, не хорошенькие пальчики, а когти прятала в перчатках.