Горький дым костров - Страница 14

Думаю, нет необходимости объяснять, что означают слова «идти через реку на работу».

Как бы ни скупы были эти строки, из них все равно вырисовывается образ интереснейшего человека, так же как и из дневников Ивана Гулькина. И если еще учесть. что писал его немец по национальности, гражданин СССР по своей государственной принадлежности, коммунист, советский патриот и интернационалист по убеждению, военный летчик Красной Армии по профессии, несправедливо снятый с самолета и снова вернувшийся в боевой строй, теперь уже в качестве партизанского разведчика, то этот интерес вырастет еще больше.

Но… Писем мало, до обидного мало. А подобных приведенному выше и вовсе больше нет.

Однако интерес разожжен, и погасить его уже нельзя никакими силами.

Нет документов и писем, решил я, что ж, есть живые люди. И в самом деле, мне очень помогли друзья Михаила Ассельборна. Иван Иванович Фризен, Михаил Иванович Климентьев, Александр Сергеевич Яковлев, Андрей Дмитриевич Проценко, Игнат Игнатьевич Кадаковский и другие товарищи шагали рядом с ним трудными партизанскими тропами. В их памяти запечатлен живой образ Ассельборна, и когда они говорили со мной о нем, то я по отдельным рассказанным ими деталям, эпизодам, фактам вдруг начинал ощущать всю его очень цельную и волевую личность. Так, например, лучи автомобильного прожектора, выхватывая из темноты один за другим какие-то пусть и малозначащие предметы, позволяют в итоге получить впечатление о всей местности в целом.

Запомнились мне слова партизанского командира Михаила Ивановича Климентьева:

— У молодежи, да и не только у нее, бытует сейчас такое выражение: я бы пошел с ним в разведку, я бы не пошел с ним в разведку. В этом, по-видимому, должно выражаться отношение к человеку: можно ли на него положиться либо нельзя. Так вот, если применить это выражение к Михаилу Ассельборну, то скажу так. Я шел с ним в разведку и если — не приведи судьба! — пришлось бы идти снова, то лучшего напарника, чем Миша, я себе и сейчас мыслить не могу!

В особенности же я благодарен целиноградскому журналисту Давиду Ивановичу Вагнеру, который потратил колоссальное количество времени и сил, чтобы вернуть памяти народной целый ряд до этого мало кому известных имен героев. В его книге «Рыцари без страха», изданной на немецком языке в Алма-Ате, значительное место занимают и материалы о Михаиле Ассельборне…

Некоторые из этих материалов, а также другие сведения, еще не опубликованные в печати, я частично использовал здесь с любезного разрешения Д. И. Вагнера, чтобы с наибольшей документальной достоверностью донести до нашего современного читателя образ одного из героев Великой Отечественной войны Михаила Ивановича Ассельборна.

Так же, как и Иван Иванович Фризен, Михаил Ассельборн родился и вырос далеко от Алтая.

Его родина на Волге, а точнее — на речке Караман, левом притоке великой русской реки. Там, в большой крестьянской немецкой семье, насчитывавшей одних только детей восемь душ, проходило трудное и совсем не радостное детство Михаила. Отец умер в восемнадцатом, старший брат Адольф сражался против белых на Урале, и пришлось одиннадцатилетнему Мише, облегчая тяжелую участь матери, брать на себя значительную долю забот о хлебе насущном для всей малолетней братии.

А потом наступил страшный двадцать первый. Голод в Поволжье унес многие тысячи жизней. Не пощадил он и Ассельборнов. Умерла мать, умерли младшие ребятишки. Из всей еще недавно такой большой семьи уцелело всего двое: Миша и Иоганн.

Начались скитания по деревням. Где дрова поколят, где побатрачат за тарелку пустых щей, а где просто сердобольная рука протянет сиротам кусок черняшки. Большим никто им не мог тогда помочь.

Вскоре Иоганн заболел тифом, и его тоже не стало. Миша остался один-одинешенек.

Казалось, голод и эпидемии и ему готовят такой же конец. Но мальчику повезло. Волей случая он попал в сиротский приют под Москвой. Этот невзрачный дом надолго стал его родным. Здесь он научился как следует русскому языку, подружился с ребятами из самых разных уголков необъятной России, которые, так же, как и он, лишились родных и скитались, голодные и холодные, по стране.

Трудно приходилось в то время молодому советскому государству. Но все то немногое, чем оно располагало, отдавалось в первую очередь обездоленным детям.

Сейчас иные заласканные сверх меры и обеспеченные всем необходимым и даже совсем не необходимым молодые люди, случается, не осознают всю глубину и справедливость высоких слов об интернационализме, о классовой солидарности трудящихся. Михаил Ассельборн усвоил эти понятия не из учебников и не из назидательных рассказов старших. Сама жизнь в детском доме заложила в нем первоосновы товарищества, интернационализма, советского патриотизма, ненависти ко всякого рода угнетателям и классовым врагам. Именно на этом прочном фундаменте сложилось мировоззрение, определившее всю последующую судьбу мальчика. Между первой порцией невероятно вкусной пшенной каши в жестяной миске, чистой постелью, куда его, бесприютного и оборванного, уложили приветливые комсомольцы-воспитатели детдома, и меткой автоматной очередью, которой Михаил Ассельборн, уже будучи партизаном, беспощадно разил гитлеровских фашистов, существует прямая и неразрывная связь.

Свое восемнадцатилетие Михаил встретил вальцовщиком, полноправным членом рабочего коллектива спичечной фабрики «Волна революции» в городе Новозыбкове. Те годы были примечательны стремительным ростом классового самосознания и общей культуры пролетариата. Вместе со своими товарищами по фабрике комсомолец Ассельборн сидел после смены за партой вечерней школы, был активистом ликбеза, пел в рабочем хоре. Голос у него был удивительно чистым и звонким: ему даже советовали серьезно учиться музыке и стать профессиональным певцом. Но он выбрал совсем другую дорогу. В двадцать седьмом Михаил снова вернулся на Волгу. Его брат Адольф после окончания гражданской войны работал здесь председателем месткома в совхозе номер шесть. Весну и лето Михаил трудился на полях, а осенью явился в военкомат:

— Посылайте в военное училище!

— Так сразу и в училище! Какое у тебя образование? — спросили недоверчиво.

— Семь классов.

По тем временам это звучало не хуже, чем сейчас институт.

Парня направили в Ульяновское военное училище. Тем более, что он одинаково хорошо владел русским и немецким, а в Красную Армию в это время хлынул поток заявлений от юношей немецких деревень, скинувших груз заплесневелых сектантских предрассудков. Нужны были кадры, чтобы обучать их военному делу.

Через три года Михаил Ассельборн был назначен командиром взвода в пехотном полку. Служба у него шла отлично. Им были довольны и командиры и подчиненные. До сих пор все они вспоминают стройного белокурого взводного, всегда ровного и доброжелательного, требовательного по службе, хорошего товарища, с которым можно и поговорить по душам, и пошутить, и побалагурить в свободные от занятий часы.

И все-таки влекла его к себе не пехота, не земля, а небо.

В то время поголовно все молодые люди увлекались авиацией. Увлекались, разумеется, по-разному. Одни восхищались со стороны. Другие сами пытались стать летчиками и огорчались, когда это у них не получалось. Третьи, как, например, тот же Иван Тихонович Гулькин, с фанатическим упорством пробивались в ряды авиаторов, даже когда, казалось, у них не остается для этого ни единого шанса.

Михаил Ассельборн со своим ровным спокойным характером не пробивался, не штурмовал. Он методично и планомерно осуществлял задуманное. Вот строки из его автобиографии: «Первого октября (1931 г. — прим. автора) меня послали в Гатчино, в авиационное подразделение для подготовки к поступлению в летное училище.

15 ноября 1931 года я был принят в Харьковское летное училище, которое окончил 1 октября 1932 года в качестве летчика-наблюдателя. Затем я получил назначение в летный полк на Дальний Восток».