Гордая и непреклонная - Страница 73

Элис не слышала больше ни слова – не могла слышать. В голове у нее царил полный хаос. Неужели Уокер с самого начала знал, что Лукас Хоторн был не единственным человеком в Бостоне, у которого имелся перстень с соловьем? Неужели он все это время преследовал Лукаса, не имея, по сути, никаких доказательств, кроме тех, которые сфабриковал сам?

И затем еще одна ужасная догадка поразила ее прямо в грудь. А что, если ее отец действительно хранил у себя один из таких перстней?

Отдельные подробности дела, прежде казавшиеся ей не имеющими значения, начинали складываться в ясную картину, и прежде всего прослеживалась явная подтасовка фактов со стороны обвинения.

Неужели ее отец мог быть замешан в преступлении? Элис захотелось зажать руками уши, чтобы прервать круговорот мыслей. Однако теперь ей уже никуда от этого не деться. Она снова обернулась к отцу и произнесла:

– Полагаю, нам обоим лучше подойти к судейской скамье.

Поднявшись с места, Лукас протянул ей руку. Их взгляды встретились, и Элис увидела, что он все понял. Или он знал об этом с самого начала? Для нее уже давно стало очевидным, что Лукас кого-то выгораживал, и до сих пор она полагала, что этим человеком был его отец. Но что, если она ошибалась? Что, если с какого-то момента он пытался защитить ее? Не потому ли он пригласил ее в качестве адвоката, что они с Грейсоном были уверены: если она возьмет защиту на себя, Уокер Кендалл ни за что *не осмелится дать делу ход?

Медленно, словно пробираясь через быстрый поток мутной воды, Элис подошла к судейской скамье.

– Сними обвинения, – произнесла она бесстрастно, обращаясь к отцу.

– Ни в коем случае!

– Сними их, отец, – повторила она, наклонившись к нему ближе, так что никто, кроме Уокера, не мог ее расслышать. – Иначе я буду вынуждена задать тебе вопросы.

– Например? – презрительно фыркнул он.

Она набрала в грудь побольше воздуха. Однако ум ее отказывался принимать версию того, что Уокер имел к убийству какое-либо отношение.

– Я прослежу за тем, чтобы тебе были предъявлены обвинения в сокрытии улик, попытке обмануть федеральный суд и принуждении к даче показаний.

– Я не делал ничего подобного.

– Тогда как ты объяснишь показания коронера, которые ты утаил? Или появление свидетельницы, которую угрозами заставили выступить в суде? И как быть с теми сведениями, просочившимися в газеты, о которых упоминал Брэдфорд, и которые могли исходить только от человека, имеющего доступ к официальным документам Содружества?

Некоторое время Уокер присматривался к дочери.

– Я вижу, ты ведешь жесткую игру.

– У меня был опытный наставник.

– Я не верю, что ты поднимешь этот вопрос перед судьей, – произнес он. – Я твой отец.

Она смотрела на него, как ему показалось, целую вечность.

– Я уже успела узнать кое-что об отцах за время этого процесса. И, что еще важнее, я узнала кое-что о тебе. Если ты сейчас же не снимешь с Лукаса все обвинения, я обращусь к судье Парксу и выскажу ему свои подозрения вслух.

Судья наклонился вперед:

– О чем вы оба говорите?

Отец и дочь уставились друг на друга, словно враги, сражавшиеся в жаркой схватке.

– Я сделаю это, можешь не сомневаться. Когда-то давно ты учил меня, что для любого адвоката самое главное – выиграть дело. И ты доказал это, когда позволил Кларку использовать мои чувства к Лукасу против меня. Не надо меня недооценивать, отец.

– Ты разочаровываешь меня, Элис.

– Вот как? – отозвалась она не без язвительности. – А мне казалось, ты вправе мной гордиться. Я просто следую по твоим стопам.

Тогда, прищурив глаза и расправив плечи, Уокер обернулся к судейской скамье. Довольно долгое время он колебался, после чего чуть слышно выругался себе под нос и произнес:

– Ваша честь, учитывая только что заслушанные нами показания, Содружество решило на этот раз снять с Лукаса Хоторна все обвинения.

Реймонд Парке вздрогнул от изумления и откинулся на спинку кресла.

– Еще никогда за все годы, что я являюсь судьей, мне не приходилось видеть подобного зрелища. Вы уверены в этом, Уокер?

Окружной прокурор обратил гневный взгляд на Элис.

– Да, уверен.

– О Господи!

Не теряя зря времени, судья громко произнес:

– Дело прекращено.

Затем он ударил молотком и добавил, обращаясь к Лукасу:

– Вы свободны.

Галерка разразилась радостными криками, сопровождавшимися изумленными перешептываниями. Женщины, толпившиеся в дальней части зала, попытались ринуться вперед, и охранникам едва удалось сдержать их напор. Уокер вернулся на место обвинителя, не удостоив Элис ни единым словом. Сама Элис направилась к скамье, отведенной для защиты, ошеломленная, не в состоянии разобраться в собственных чувствах.

Когда несколько часов спустя Элис прибыла в «Найтингейл-Гейт», она попала на семейное торжество. Эммелин уже находилась здесь вместе с Грейсоном, Мэтью и их женами. Однако Лукаса нигде не было видно. Они одержали победу, но Элис, как ни странно, почти не чувствовала радости – только смятение и пустоту в душе, вызванные поведением ее отца. Она понимала, что в самое ближайшее время ей придется разобраться в собственных мыслях и решить, как поступить. Сейчас же она хотела лишь одного – как можно скорее увидеть Лукаса. Нужно было посмотреть ему прямо в глаза. Не отвергнет ли он ее теперь, когда она уже была ему не нужна?

Ее охватил прилив гордости, и она мысленно пристыдила себя за колебания. Если у Лукаса хватило низости использовать ее таким бесстыдным образом, ей будет куда лучше без него. Жаль только, что ее сердце так часто оказывалось не в ладу с рассудком.

Будет ли он с ней по-прежнему вежлив? Или со временем отдалится от нее? Простит ли он ее когда-нибудь за то, что она посмела разглашать перед судом подробности его частной жизни? Или просто прижмет к своей груди?

Обменявшись несколькими фразами с Хоторнами, Элис отправилась на поиски Лукаса. Она нашла его в личных апартаментах. Он стоял, прижавшись крепким плечом к раме и уставившись в окно. Лукас выглядел беззащитным и подавленным, что казалось по меньшей мере странным, учитывая, что он только что получил свободу.

– Я знаю, что ты здесь, – произнес он.

Он обернулся в ее сторону – никаких улыбок, никаких шутливо приподнятых бровей.

– Зачем ты это сделала? – спросил он.

– Что? Добилась твоего оправдания? Мне казалось, именно для этого ты меня и нанял.

– Я нанял тебя не для того, чтобы ты выдавала наши семейные тайны.

Элис поняла, что он сердится на нее. Лукас всегда ревниво оберегал свою личную жизнь от посторонних.

– У меня не оставалось выбора.

– У нас всегда есть выбор, Элис.

– Только не в этом случае. Можешь ненавидеть меня, если хочешь, но я слишком люблю тебя, чтобы позволить сунуть голову в петлю, даже если это будет означать, что я навсегда тебя потеряю. – Она выпрямилась во весь свой небольшой рост. – Если бы в том возникла нужда, я бы, не колеблясь, сделала то же самое.

Лукас уставился на нее в упор. Элис понятия не имела, о чем он сейчас думал, однако выражение его лица предвещало бурю.

– Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

– Простить тебя? – Лукас коротко рассмеялся, однако в этом смехе не было веселья. – Как я могу не простить тебя? А теперь подойди сюда. Пожалуйста, – добавил он робко, снова обнаруживая свою уязвимость.

Лукас привлек Элис к себе и заключил в объятия, приникнув губами к ее волосам. От любви и нежности у нее защемило сердце, и она почувствовала облегчение, охватившее Лукаса, как только она оказалась с ним рядом, услышала стук его сердца.

– Почему ты не внизу со своими родными? – спросила она.

– Я не хочу видеть выражение их глаз, – ответил Лукас после некоторого колебания. – Для них я всегда оставался человеком, который ходит по краю пропасти и предается разным сумасбродствам только потому, что ему это нравится. Теперь же они не знают, что обо мне думать. Элис понимала, что они должны были чувствовать себя виноватыми. Сама она испытывала острую жалость к этому человеку, особенно теперь, когда после признания его отца последние звенья головоломки встали на свои места.