Горбун, Или Маленький Парижанин - Страница 8
– И что же, черт возьми, – повысил голос Пейроль. – Вы хотите обвинить Дамона в том, что он желал смерти Пифия?
– Настоящего Дамона, отнюдь. К тому же за историческим Пифием не стояло наследство в сто тысяч экю.
– Того самого, которое стоит за Пифием наших дней, – пояснил Паспуаль, – и владельцем которого может сделаться сегодняшний Дамон.
– Улавливаете разницу, господин де Пейроль? – продолжал Кокардас. – Могу еще прибавить, что древний Пифий не имел такой прекрасной любовницы как Аврора де Келюс и, что истинный Дамон не был влюблен в красавицу, или точнее сказать в ее приданое.
– Именно так, – вторично поддакнул своему мэтру брат Паспуаль.
Кокардас наполнил свой бокал.
– Господа, – провозгласил он. – За здоровье Дамона, т. е. я хочу сказать Гонзаго, у которого завтра будет наследство в 100 000 экю; и мадемуазель де Келюс с ее приданым, если Пифий, или, коль угодно, Невер сегодня ночью погибнет!
– За здоровье принца Дамона де Гонзаго! – заорали бандиты, громче всех брат Паспуаль.
– Ну – с, что скажете на это, – господин хороший де Пейроль?
– Бред и грязная клевета!
– Однако, вы грубоваты, господин Пейроль. В таком случае пусть мои отважные соратники нас рассудят.
– Ты прав, гасконец!
– Мы тебе верим! – закричали со всех сторон.
– Принц Филипп де Гонзаго, – торжественно произнес Пейроль, пытаясь выдержать добрую мину при плохой игре, – стоит намного выше ваших грязных наветов и нет никакой нужды на них даже возражать.
Кокардас его прервал.
– Присядьте, прошу вас, господин хороший де Пейроль, – и поскольку тот не двигался, то силой усадил его на табуретку. – Сейчас мы вспомним о еще более неприглядных вещах. Давай Паспуаль!
Нормандец посмотрел на своего мэтра с просительным упреком и тихо произнес:
– Кокардас…
– Нет, дружок, раз что господин Пейроль сопротивляется, придется тебе его увещевать.
Нормандец покраснел до самых ушей и виновато опустил глаза.
– Я не умею… – пробормотал он, – выступать перед публикой.
– Не филонь, мой милый. Ах ты, крапленый туз тебя обмани! Слушатели простят тебе твою молодость и неопытность.
– Тогда заранее прошу у всех прощения за косноязычие, – промямлил застенчивый Паспуаль и голосом, которым исповедуются в церкви юные девушки нормандец начал свой рассказ:
– Мсьё Пейроль имеет все основания почитать своего господина за благородного человека. Расскажу об одном случае. Лично я не вижу в нем ничего предосудительного, но возможно некоторые злоумышленники способны истолковать его по – другому. В то время, тогда три Филиппа вели в Париже разгульную жизнь, настолько развеселую, что король Людовик даже пригрозил своему племяннику герцогу Шартрскому, что будет вынужден выслать его из страны… короче говоря, речь идет о 2–3х годах, когда я состоял на службе в помощниках у одного итальянского доктора, последователя и ученика знаменитого ученого Эксили, известного под именем Пьера Гарба…
– Пьера Гарба! – воскликнул итальянец Фаенца, – как же, я его знаю. Это известный шарлатан и алхимик.
Брат Паспуаль улыбнулся и мягко возразил.
– Это благопристойный человек со спокойными манерами, богобоязненный и начитанный как толстая книга. Он был известен тем, что работал над созданием эликсира жизни.
При последних словах Нормандца наемники в один голос захохотали.
– Ах, крапленый туз! Ты красноречив как святой проповедник! Ну, ну, продолжал, не томи.
Пейроль утер со лба обильный пот.
– Принц Филипп де Гонзаго, – продолжал Паспуаль, – часто навещал доброго Пьера Гарба.
– Да потише, ты! – вырвалось само собой у доверенного лица.
– Погромче!
Тут же заорали головорезы. Этот рассказ их очень интересовал, поскольку за ним стояла возможность ощутимой прибавки к уже полученному вознаграждению.
– Говори, Паспуаль, говори! Говори! – взывали мастера шпаги, теснее сдвигаясь в круг. Кокардас, с отеческой лаской поглаживая затылок своего помощника, не без зависти замети:
– Мой малыш, пользуется явным успехом. Надо же!
– Мне неприятно, – продолжал брат Паспуаль, – касаться темы, которая может огорчить господина Пейроля; но истина дороже. Принц де Гонзаго часто приходил к Гарба для того, чтобы научиться у него составлять снадобья. И как раз в это время у молодого герцога де Невера обнаружилась болезнь легких.
– Клевета! – воскликнул Пейроль. – Опять грязная клевета!
Паспуаль спокойно возразил:
– Разве я кого-нибудь в чем-то обвиняю, мой господин?
Фактотум нервно кусал губы; внезапно он резко поднялся с табуретки.
– Надеюсь, вы мне не будете препятствовать отсюда уйти? – сверкнув глазами, выпалил он.
– Ну, разумеется, – широко рассмеявшись, ответил гасконец. – Не только не будем препятствовать, но и составим вам, так сказать, почетный эскорт до самого замка. Должно быть, почтенный Засов уже пробудился после сиесты и с большим интересом выслушает наш рассказ.
Пейроль без сил опустился на табуретку. Лицо его приобрело какой-то зеленоватый оттенок. Неумолимый Кокардас пододвинул ему бокал:
– Выпейте, чтоб приободрится, а то что-то не важно выглядите. Выпейте глоток, право же. Не хотите? Тогда просто немного передохните, а мы послушаем нашего сладкоречивого нормандца, он говорит не хуже, чем лучший придворный адвокат на государственном процессе.
Брат Паспуаль благодарно кивнул своему шефу и продолжил рассказ:
– Нередко можно было услышать: «Это тот несчастный молодой герцог Неверский, который скоро умрет». Двор и город встревожены. Такой благородный дом, как герцогов Лотарингских, и такое несчастье. Сам король справлялся о здоровье молодого человека, а Филипп герцог Шартрский выглядел совершенно удрученно.
– Был человек еще более удрученный, еще более безутешный, – с подкупающей дрожью в голосе произнес Пейроль. – Это Филипп, принц де Гонзаго!
– Упаси меня, Боже, вам возражать! – произнес Паспуаль, выдержке которого полезно поучиться любому спорщику. – Я хорошо понимаю, что принц де Гонзаго в то время много горевал. В подтверждение того могу сказать, что он вдруг буквально каждый вечер зачастил к эскулапу Гарба. При этом он зачем-то переодевался в лейтенантскую ливрею. То и дело я слышал, как он с инфернальной тоской жаловался: «Как же все долго, доктор! Как же долго!»
В низкой зале «Адамова яблока» не было ни одного человека, который не был бы убийцей, но при этих словах Паспуаля всех невольно кинуло в дрожь.
– Однажды вечером, – возобновил рассказ брат Паспуаль, понизив голос, – Филипп де Гонзаго пришел как всегда и Гарба, увидев необычный блеск его глаз, пощупал ему пульс и спросил: «Вы выиграли большие деньги?» Гонзаго засмеялся и ответил: «Я проиграл две тысячи пистолей, – и тут же прибавил, – Невер намерен сегодня принять участие в фехтовальных турнирах в академии. Однако он так слаб, что не удержит рапиру». «Значит, – пробормотал доктор Гарба, – это конец. Скорее всего, завтра…» но, – почти весело поспешил пояснить Паспуаль, – все произошло вопреки мрачным прогнозам. Нам следующий день Филипп герцог де Шартр усадил Невера в свою карету и велел кучеру катить в Турин. Его высочество привез Невера в свое имение. Поскольку поблизости не было мэтра Гарба, Невер быстро пошел на поправку. Потом в поисках солнца, тепла и радости жизни он отправился на корабле по средиземному морю и добрался до Неаполя. Филипп Гонзаго нашел главу доброго врачевателя, дал ему указание ехать на поиски Невера. В мои обязанности входило собрать доктору багаж. Как-то ночью лопнул перегонный куб, и врач, надышавшись эликсира жизни, к утру скончался.
– Не хрена себе!
– Вот так славный итальянец! – загудели голоса.
– Да уж, – просто ответил Паспуаль. – Мне так было его жаль. Ну а конец истории, вот какой. Невер путешествовал полтора года. Когда он вернулся, все воскликнул: «Невер помолодел на десять лет». Невер силен, здоров и бодр, как утренний жаворонок. Кроме того, вы уже знаете, что после Лагардера Красавца Невер на сегодня – лучший клинок в мире.