Горбун, Или Маленький Парижанин - Страница 10

– Ясно! – сказал гасконец. – Бой окончен. Шпаги в ножны, господа. Боже правый! Друзья Маленького Парижанина – наши друзья, и мы сейчас вместе выпьем за лучший в мире клинок.

– Что же, мы не против! – охотно согласился Карриг, обрадовавшись неожиданно счастливой развязке. Волонтеры поспешно убирали оружие.

– Может еще прощения у них попросим? – не унимался горячий, как все кастильцы, Пепе Убийца.

– Если тебе, старина, позарез нужна сатисфакция, я – к твоим услугам. Но эти господа отныне под моей защитой. К столу! Выпьем, черт возьми! Как я рад, – и он протянул свой бокал Карригу. – Имею честь, – продолжал он, – представить моего друга и помощника Паспуаля, который, не в обиду будь сказано, может кое-что рассказать о вашем шефе; кое-что такое, о чем у вас нет ни малейшего представления. Он, как и я, искренний поклонник Шевалье де Лагардера.

– Чем очень горжусь! – вставил Паспуаль.

– Что касается остальных господ, – продолжал гасконец, – вы уж простите их. Они немного не в духе, так как я выхватил у них изо рта лакомый кусок, не в обиду будь сказано. Выпьем же!

Таким образом, установилось стабильное перемирие. Пока косоглазая служанка побежала в погреб за вином, столы и табуретки были перенесены на лужайку, так как низкая зала «Адамова яблока» не могла вместить такую ораву. Вскоре все вольготно устроились за столом под открытым небом.

– Так вот, о Лагардере, – возобновил тему Кокардас. – Его первым учителем фехтования был я. Ему в то время едва исполнилось 16 лет. До чего же способный был юноша. К тому же обещал стать первым клинком Франции.

– Сейчас ему восемнадцать, и он сдержал слово, – поддержал Карриг.

Мастера шпаги слушали с огромным интересом беседу о неизвестном герое, о котором с сегодняшнего утра столько было разговору, и чем больше они о нем узнавали, тем меньше хотелось кому-нибудь из них встретить его лицом к лицу, иначе как за пиршественным столом.

– Да, – продолжал воодушевлено Кокардас. – Он сдержал его с лихвой. Красив, как бог и храбрый, как лев.

– Кумир всех женщин, – вздохнул Паспуаль и покраснел до кончиков длинных ушей.

– Взрывной темперамент. Готов стоять в споре за истину до полной победы, – продолжал гасконец.

– Для палачей – палач, а для попавших в беду – заступник и надежда.

– Взломщик дверей и окон, вершитель судьбы ревнивых мужей.

Кокардас и Паспуаль поддерживали и дополняли друг друга как Аркадские пастухи у Вергилия.

– А как играет в карты!

– Деньги для него – «тьфу»!

– Все известные пороки – его!

– И все добродетели!

– Без царя в голове!

– Но сердце! У него золотое сердце!

Последние слова произнес Паспуаль, после чего Кокардас его расцеловал.

– За здоровье Маленького Парижанина! За здоровье Лагардера! – в один голос воскликнули все. Карриг и его люди торжественно встав, осушили бокалы, стоя. Мастеров шпаги все больше одолевало любопытство.

– Черт побери! – почти разозлившись, выкрикнул Жоёль де Жюган, нижебретонец. – В конце концов, расскажет мне кто-нибудь толком, что это за Лагардер такой?

– У нас уже щекочет в ушах, – поддержал Сальдань. – Кто он? Откуда? Чем заниматься?

– Что же вам сказать, дорогуши? – начал Кокардас. – Прежде всего, он благородного происхождения, такого же благородного как сам король. Родился где-то в окрестностях ла рю Круа де Пти Шан; занимается своим делом. Улавливаете? Если хотите узнать подробнее, налейте-ка еще.

Паспуаль наполнил ему бокал, и гасконец, немного собравшись с мыслями, возобновил рассказ:

– Его история, возможно, кому-то покажется не очень удивительной. Во всяком случае, словами ее не передать. Лагардера нужно видеть. Что касается его происхождения, я уже говорил, что он – не менее аристократ, чем сам король; да, да, я не шучу, но в то же время никто ничего не знает ни о его матери, ни об отце. Когда я встретил его впервые, ему было лет двенадцать. Это случилось во время моей прогулки у фонтана перед Пале-Роялем. Я увидел храброго и ловкого мальчишку, дерущегося против полдюжины таких же беспризорников. Все они были его старше, и тем не менее он неплохо с ними справлялся. Драка, как я узнал позднее, возникла из-за того, что он вступился за одну старушку, которую эта шантрапа хотела ограбить. Эту женщину я пару раз встречал раньше. Она торговала печеньем под аркой особняка Монтескье. Я спросил, как его зовут. «Маленький Лагардер», – ответил он. На вопрос о родителях он ответил, что их у него нет.

«Кто же о тебе заботится?»

«Никто».

«Где живешь?»

«На чердаке старого особняка Лагардер на углу улицы Сэн Оноре».

«Чем ты зарабатываешь на жизнь?»

Он ответил, что владеет, по меньшей мере, двумя профессиями: первая – прыжки в Сену с моста «лё Понт Нёф» и вторая – гимнастические трюки «гутаперчивый мальчик», исполняемые перед фонтанами для забавы гуляющей публики. Крапленый туз! Вот такие две профессии.

Тут, многие, сидящие за столом, иностранцы, – прервал себя Кокардас, – и вам невдомек, что это за профессия, – прыгать с моста в реку. Поясню. Париж – город праздных зевак. Они ради развлечения бросают с парапета лё Понт Нёф мелкие серебряные монеты; многие местные ребятишки с риском для жизни за ними ныряют; а милые ротозеи, глядя на эти прыжки, ловят кайф. Господи, с каким кайфом, я отхлестал бы их палкой по заднице. Серп им в жатву! Нет, не отчаянных мальчишек, а этих наблюдателей. Ну, ничего, еще, как говорится, не вечер.

Что касается профессии «гуттаперчивый мальчик», то малыш Лагардер умудрялся изгибать себя в любую сторону под сколь угодно острым углом. Он казался резиновым, завязывался узлом. Его ноги появлялись там, где должны быть руки и наоборот. Однако коронный его трюк был, когда он копировал одного старого сторожа из церкви Сэн Жермен ль Окзеруа. У того бедняги два горба: один спереди, другой сзади… Да, так вот, увидев, как он храбро сражается против шестерых негодяев, я вмешался и, разогнав шпану, посмотрел в лицо юного героя. До чего же он был хорош: раскрасневшиеся щеки, слипшиеся пряди белых волос, под глазом огромный фонарь. Я сказал: «Ну что, герой, пойдешь со мой?»

Он ответил: «Не пойду. Я должен ухаживать за матушкой Бернар». Матушка Бернар была старая попрошайка, вместе с которой он жил на чердаке. Каждый вечер маленький Лагардер приносил ей выручку, добытую своими обеими профессиями.

Тогда, отойдя на несколько шагов, я вытащил из ножен шпагу и вкратце показал ему весь арсенал фехтовальной техники. Глаза гамена загорелись; он пообещал: «Когда матушка Бернар выздоровеет, я к вам приду». И убежал.

Прошло время; я понемногу о нем забыл. Как-то раз спустя года три, в спортивный зал, где мы с Паспуалем преподавали фехтование, вошел привлекательный, как херувим, юноша и превозмогая застенчивость, сказал: «Здравствуйте, я – маленький Лагардер. Матушка Бернар умерла». Некоторых находившихся в зале молодых людей эти слова рассмешили. Выросший херувим покраснел, опустил глаза и затем вдруг в несколько приемов разбросал зубоскалящих аристократов по полу. Настоящий парижанин: стройный, гибкий, грациозный, как женщина, но крепкий, как железо. Итак, он стал посещать наш класс. Шесть месяцев спустя он изрядно проучил одного нашего репетитора, опрометчиво подтрунившего над его прыжками с моста и пластическими номерами. А в конце года он уже справлялся со мной так же легко, как я справлюсь, не в обиду будь сказано, с любым королевским волонтером. Так-то, вот. Потом он вступил на военную службу. Через несколько месяцев, заколов на дуэли своего капитана, дезертировал. Затем завербовался в сиротский полк Святого Луки, который направлялся в Германию. В одной из немецких деревень, задержавшись в постели любовницы, отстал от своих и опять был вынужден дезертировать. Через какое-то время маркиз де Виллар записал его на службу в свой кавалерийский гарнизон в оккупированном французами местечке Фрибур ан Брисгау. Однажды ночью он сбежал из расположения и к утру собственноручно доставил в штаб пленными четырех огромных солдат противника, обвязав их веревками, как вьючную скотину. Виллар произвел его в корнеты. Через месяц новоиспеченный корнет на дуэли заколол своего непосредственного начальника и опять дезертировал. Маркиз Виллар, однако, все равно к нему благоволил и, выждав подходящий момент, отправил его своим специальным вестовым ко двору с донесением о поражении немецкого герцога в Баден Бадене.