Гонка планет - Страница 7

— Не волнуйся, — сказал Генри. — Я сам за него заплатил! Ну, вперед, девочка моя, давай его окрестим.

Дульчия подошла к кормовым трубам.

— Дедушка, ты мне еще не сказал, как мы его назовем.

— «Дегвелло».

— «Дегвелло»? — повторила Дульчия.

— Очаровательный выбор, — прокомментировал Лэрри, кивая. — Это старое испанское слово, неправда ли?

— Да, это так.

Дульчия вздохнула, взяла бутылку за горлышко.

— Я даю тебе имя «Дегвелло», — закричала она и швырнула бутылку.

Стекло разбилось, вино запенилось, золотой ручей побежал вниз по ярким пластинам. Рабочие зашумели, к их голосам присоединился рев Генри. Лэрри зааплодировал.

— Ну, капитан, полагаю, мне лучше вернуться к своим… обязанностям,

— сказал он, когда осколки были сметены.

— Неплохая мысль, Лэрри. Тебе пора в спортзал.

— Да, — Лэрри улыбнулся слегка натянуто.

Направляясь к автомобилю, он помахал Дульчи так, словно давал какой-то условный знак. Отвернувшемуся в сторону Генри показалось, что она слегка подняла руку в ответ. Но когда он повернулся к ней, она была совершенно бесстрастна.

— Лэрри выглядит намного лучше с тех пор, как ты заставил его работать над собой… и выходить под открытое солнце. Я думаю, что путешествие пойдет ему на пользу, — она посмотрела на прадеда с неожиданной серьезностью. — Ведь будет не так опасно, как говорил Амос? Правда?

— Это будет пикник, — сказал Генри весело, взяв ее за подбородок. — Еще пару недель, и мы не будем тебе докучать.

— Я не перестаю твердить себе… чем скорее вы отправитесь, тем скорее вернетесь назад.

— Не падай духом. Как насчет того, чтобы пообедать в Огненном Дворце, а потом поплавать у Кастл Риф?

Дульчия схватила его за руку.

— Как здорово! Я должна с тобой кое о чем поговорить.

— О чем?

Он внимательно посмотрел на нее.

Она отпустила его руку и отошла танцующей походкой. Слегка озадаченный, он последовал за ней к машине.

Обед в Огненном Дворце оказался отменным, какой и можно было ожидать. После обеда они посидели на террасе, глядя на сгущавшиеся над морем сумерки, затем переоделись и спустились на пляж.

С наступлением ночи, они поплавали, после чего Генри, пребывавший в удивительно хорошем настроении, зажег огромный костер. Сила вернулась к нему, и ему доставляло удовольствие снова схватить руками здоровенное бревно, которое два обычных человека едва бы подняли, швырнуть его в ревущий огонь и наблюдать, как во все стороны разлетаются гаснущие искры. Его опьянило возвращение бодрости, в избытке чувств он не заметил, как затихла Дульчия. И только упав на песок рядом с ней, он увидел, что она сидит молча, обхватив руками колени, спокойная и задумчивая.

Капитан пристально посмотрел на нее, девушка отвернулась, но он успел заметить, что в ее глазах блестят слезы.

— Дульчи, милая моя, — он обнял ее, но она покачала головой.

— Не надо, дедушка, со мной все в порядке. В самом деле, все в порядке… Это от того, что ты так счастлив. Дедушка… расскажи мне о ней…

— О ней? — он нахмурился.

— Ну ты знаешь… о моей прабабушке. Она действительно была похожа на меня?

— Я тебе тысячу раз говорил, что была.

— Должно быть… — она по-прежнему не смотрела на него, — она чувствовала себя ужасно, когда ты покидал ее, отправляясь к другим планетам…

Внезапно смертельный холод зашевелился в нем. Чувство вины, которое дремало все эти годы, выползло из темных глубин его мозга и набросилось на него. Но Дульчи — эта Дульчи, современная молодая девушка — продолжала говорить:

— Дедушка, я сказала тебе, что хочу тебе кое-что рассказать, — она наконец повернулась к нему. — Это касается Лэрри. Я люблю его.

Холод теперь окутал его и снаружи, словно он был заморожен в куске льда.

— Любишь?

Она кивнула.

— Теперь ты понимаешь. Существуют только два человека, которых я люблю, теперь, когда умер Амос, и оба они отправляются в этот опасный поход.

— Дульчия… — язык не слушался его. — Я сказал тебе, что волноваться не о чем. Не о чем…

— Разве? Действительно не о чем? — Она изучала лицо своими серыми глазами. — Ты мне всегда говорил правду, дедушка. Но сейчас ты мне говоришь, что волноваться не о чем, а Лэрри говоришь совсем другое. Ты знаешь, почему он отправляется с тобой, дедушка? Знаешь?

— Ну, его отец посылает его…

— Дедушка, перестань и подумай немного! — она говорила почти со злостью. — Это для тебя Лэрри просто мальчик, а для самого себя, сенатора и всех на этой планете он мужчина, причем мужчина, который может добиться высокого политического поста. Отец Лэрри не может послать его туда, куда он не захочет отправиться. Лэрри полетит с тобой, потому что он хочет этого, а ты даже не знаешь причины!

Генри напрягся.

— Какова же причина? — резко спросил он.

— А как ты думаешь? Ты! — она посмотрела на него одновременно с любовью и с отчаянием. — Ты не знаешь, никогда не знал, что о тебе думают люди. Разве ты не знаешь, что ты герой, живая легенда для людей нашего с Лэрри возраста? Для их родителей ты, может, по-прежнему простой человек, но для моего поколения ты живая, дышащая страница истории. Теперь ты понимаешь, почему Лэрри даже и не подумал сомневаться, когда отец сказал ему, что ты хочешь взять его с собой в поход на Коразон?

Генри хмыкнул.

— Но ты напугал его до полусмерти! — продолжала Дульчия. — По-твоему, он ничего не может сделать так, как надо, и тебе придется все время за ним присматривать. Он стал таким рассеянным, что наступает себе на ноги, в разговоре вдвое чаще, чем обычно, употребляет эти глупые модные слова. Но он готов отдать свою руку, чтобы тебе угодить. Дедушка, я знаю!

Генри растроганно посмотрел на нее. Где-то в глубине его мозга, там, где жила память о ее прабабушке, распахнулась маленькая дверь, и ему захотелось поверить в то, что она только что сказала.

Но тут неожиданно перед его внутренним взором возник образ сенатора. Толстый, обрюзгший человек с жестоким сердцем. Мальчик был плоть от плоти своего отца. Если в нем есть что-то стояще, то оно проявится, когда путешествие выбьет из него изысканные манеры и всякую чепуху. До тех пор маленькая дверь в мозгу Генри будет закрыта.

— Хорошо, милая, я буду помнить об этом, — проговорил он, ласково похлопав ее по плечу.

Капитан вскочил на ноги, как отпущенная пружина.

— А теперь нам лучше домой. Завтра великий день.

Они взяли полотенца и направились к лимузину. По дороге домой Дульчия вдруг прервала молчание.

— «Дегвелло», — сказала она неожиданно. — Когда я крестила корабль, Лэрри сказал, что это староиспанское слово. Что оно означает?

Вдруг Генри почувствовал, что она внимательно на него смотрит. В свете луны ее лицо казалось белым. И уже произнося слово, он понял, что его губы сжались, и услышал, словно эхо, мрачную ноту в голодной ярости: «Головорез».

Через окно Генри смотрел на белую полоску пляжа, извивавшуюся вокруг утеса и расширявшуюся возле блестящего пузыря Молла и прямоугольника порта. Стоявший в порту корабль отражал яркие лучи солнца. Внизу копошились крошечные фигурки: сенатор Бартоломью и его Комитет среднего статистического, должно быть, уже начинали терять терпение.

Капитан повернулся, посмотрел в длинное зеркало. Облегающие, отделанные серебряным шнуром черные брюки были заправлены в видавшие виды, но до блеска начищенные корабельные ботинки. Он взял с кровати короткий мундир, надел его поверх белой шелковой рубашки. Серебряные пуговицы, золотые галуны на манжетах сияли на фоне королевского синего цвета. Он застегнул широкий, расшитый серебром пояс, на котором сбоку висело надеваемое на торжественные церемонии оружие, и улыбнулся.

Худощавое, бронзовое лицо с зелено-синими глазами и короткими светлыми с проседью волосами улыбалось ему в ответ. Он открыл дверь и пошел по коридору, потом вниз по лестнице в гостиную.

Дульчия повернулась, ее глаза округлились.