Гончие псы Гавриила - Страница 50
– Это правда?
Она отрицательно завертела головой, потом заставила себя заговорить.
– Это все вранье, ложь. Зачем мне ее травить? Ничего в супе нет, только мясо, травы, лук и…
– Тогда ты не будешь спорить и выпьешь из него бульон. – И, прежде чем я поняла, что он собирается делать, он поднял с подноса тарелку и понес ее к девушкиному рту.
Я охнула, потом слабо сказала:
– Ой, нет! – Это уже чересчур, инсценированная ситуация из «Тысячи и одной ночи», восточная мелодрама. – Ради Бога, почему просто не позвать собак и не опробовать суп на них? Это же обычная практика. Смилуйтесь, прекратите эту сцену, я снимаю обвинение.
Я замолчала, когда поняла, что мелодрама отвлекла доктора Графтона от двери, девушка загораживает меня от него, на стене над кроватью принца висит ружье, и если успеть его схватить… Они не обращали на меня ни малейшего внимания. Она отступала, пока не наткнулась спиной на кучу ящиков у кровати, и отпихивала руками тарелку. Он быстро отодвинул ее, чтобы суп не пролился.
– Ну а почему нет? Я что, должен поверить, что весь этот вздор правда?
– Нет, конечно неправда! Она так говорит просто потому, что ненавидит меня! Клянусь. Если хотите, я поклянусь головой своего отца! Где я возьму яд?
– Если учитывать, что комната бабушки вполне сойдет за аптеку, – сказала я холодно, – любой мог бы там найти что угодно.
Графтон не обернулся ко мне, все его внимание было обращено на девушку, которая не отводила от него глаз, как загипнотизированный кролик, но в любую минуту готова была спрятаться за ящики. Я придвинулась поближе к двери.
Халида, очевидно, почувствовала, что ей не отвертеться, поэтому сдалась.
– Ну хорошо, раз вы мне не верите. Я положила туда кое-что и хотела, чтобы она это съела, но это не яд. Это слабительное, у нее просто заболел бы живот. Она сука и сукина дочь, и вы заставили меня отдать ей кольцо, хотя она и так богатая, и я, конечно, не хочу ее убивать, но я ее ненавижу. И я подлила масла в суп, просто чтобы она немножко помучилась, совсем немножко… – Ее голос замер, она выглядела полностью разбитой, наступила тяжелая тишина.
– Очаровательно, Боже мой, очаровательно! – Я была уже в двух прыжках от двери. – А потом ты хотела меня запереть вместе с Чарльзом и оставить в таком состоянии?
Ну совершенно они не обращали на меня внимания. Она закончила свое признание:
– И если вы заставите меня, то я выпью, чтобы доказать, что это правда… Но сегодня я вам нужна, чтобы помогать вам и Джону, поэтому дадим это собаке или Яссиму, или кому-то неважному, так что вы увидите…
Уродливая вена опять билась на виске Графтона. Они больше мной не интересовались, что бы между ними не происходило, я была полностью вычеркнута и могла бы уйти, но стояла, будто приросла.
– Где ты его взяла? – спросил он.
– Забыла. В ее комнате, наверное… Оно у меня уже давно… Все эти бутылки…
– В ее комнате не было слабительного, я это знаю. Не морочь мне голову, там бы ты такого не нашла. Я следил, чтобы там не было ничего вредного, а после того, как у нее начались приступы болезни, я все осмотрел, чтобы выяснить, не травит ли она себя чем-то. Давай, рассказывай. Ты принесла это из деревни или сделала эту мерзость сама?
– Нет… Говорю, это ерунда. Это было у Джона. Я взяла из его комнаты.
– У Джона? Зачем ему такая вещь? Ты сказала «масло». Ты имела в виду касторовое масло?
– Нет, нет, говорю, не знаю, что это. Это была черная бутылка. Спросите у Джона. Он скажет, что это безвредно! Он говорил, что у него сильный привкус, поэтому я добавляла побольше трав и перца…
– Когда ты использовала это первый раз? Когда я уезжал в Чибу?
– Да, да, но почему вы так смотрите? Это чепуха, капля или две, а потом маленькая болезнь, совсем не сильные боли… А потом она всегда была такой тихой и хорошей…
Теперь я бы даже не согласилась уйти, даже начни кто-нибудь меня выталкивать. Тарелка затряслась в его руках, голос звучал напряженно, как готовая лопнуть струна, но девушка, казалось, ничего не понимала. Она почти успокоилась, опустила руки и вертела ими свою юбку. Я уже поняла, что говорят они не обо мне, а о бабушке Ха.
– Тихой и хорошей! – Он повторил ее слова безо всякого выражения. – Понял. Боже мой, а я-то гадал. Теперь начинаю понимать… Это случалось каждый раз, когда я уезжал?
– Не всегда. Иногда, когда с ней было очень трудно. Ну зачем поднимать такой шум, от этого не было никакого вреда! Вы же знаете, как хорошо я за ней ухаживала! Как я работала и заботилась о ней все эти месяцы, как она звонила в колокольчик ночью и днем, и мы не должны были уставать, а всегда бежать, то за тем, то за этим и готовить специальную еду… Но я бы не сделала ей ничего плохого, вы знаете это! Только давала одну или две капли, а потом выхаживала, а потом она всегда была мирная несколько дней.
– И благодарная. Да, конечно. Умная девочка Халида. Это так она и кольцо тебе дала? Да? Что еще она тебе дала?
– Много вещей! И она хотела, чтобы они у меня были! Она так говорила! Она сама мне давала эти вещи, потому что я заботилась о ней! Их нельзя у меня забирать… А вы и не сможете, потому что я отдала их брату и отцу, чтобы они их хранили! А потом я стану английской леди…
Он сказал сквозь зубы:
– Ты убила старую женщину. Ты что, и сейчас этого не понимаешь, ведьма-идиотка?
– Я этого не делала! – Она заговорила пронзительно, разъярилась. – Как вы можете так говорить? Это было только лекарство, я же говорю, и я взяла его из шкафа в комнате Джона. Знаете, там есть старый ящик с лекарствами, который муж леди брал с собой в экспедиции…
– Эта доисторическая коллекция? Бог знает, что там есть! Говоришь, Джон знал об этом?
– Нет, я сама взяла. Но я спросила его, что это такое, прежде чем использовать. Я бы не стала, если бы не знала, что это безопасно! Это не яд! Он сказал, что это слабительное, сделанное из какого-то растения…
Графтон нюхал тарелку. Тут он охнул, будто ему не хватало воздуха.
– Понял! Кротоновое масло, Боже мой! Старый Бойд использовал его, скорее всего, для верблюдов. Тоже мне, одна-две капли! Двадцать капель убивает здоровую лошадь! И ты давала его старой женщине, больной женщине…
– Это не приносило ей вреда! Вы знаете, что это не приносило ей вреда! Три раза я ей это давала, и она делалась лучше…
– А последний раз за три недели до этого у нее был сердечный приступ. И она умерла… А если бы ты держала свои кретинские пальцы подальше от нее, она была бы жива, у нас бы не сидели эти чертовы люди на шее, все дело прошло бы гладко, как поцелуй, мы бы получили одно состояние и готовились получить еще одно после сбора урожая… Но ты, ты… – И он швырнул тарелку с супом ей в лицо.
Суп уже остыл, но он был жирный и залил ей глаза. Тарелка разбилась. Это был хороший китайский фарфор, поэтому разбился не об ящики за ее спиной, а прямо об лицо. Халида закричала не сразу, но крик ее захлебнулся, потому что содержимое тарелки попало в рот и горло, она согнулась, затряслась в кашле, а кровь по щеке текла слабым ручьем и смешивалась с зеленоватым супом. Графтон поднял руку, чтобы ударить ее. Я издала крик протеста, прыгнула вперед и схватила его.
– Этого достаточно! Ради Бога!
Он вырвался, я отлетела от его плеча и качнулась назад, по дороге сбила поднос и почти выпала в дверь. У него было странное густо-красное лицо, дыхание клокотало в его горле. Не знаю, ударил бы он ее еще, но в ее руке вдруг что-то сверкнуло, она вскочила с ящиков, как кошка, с ножом в руке, и бросилась на Графтона. Чисто инстинктивно он отпрыгнул назад от ее когтей и ножа. Она прыгнула на него, сверкая ножом. У него не было оружия, зачем бы оно ему понадобилось? Он схватил первый попавшийся под руку предмет. Мне показалось, что он целился в кнут, который лежал на куче верблюжьей сбруи, но промахнулся на сантиметры и достал не его, а тяжелый жестокий хлыст.
Удар пришелся девушке по виску посередине движения, и в ней будто сломалась пружина. Она продолжала лететь вперед, но руки расслабленно и безвредно опустились на шею Графтона, нож пролетел мимо горла, она столкнулась с ним всем телом и медленно опустилась бесформенной кучей к его ногам. Нож упал на пол прямо перед нею с легким звоном. Потом дернулась верхняя часть ее тела, голова стукнулась о камень с тихим, но страшным треском.