Голубой Лабиринт (ЛП) - Страница 12

Нередко Пендергаст, как призрак, проскальзывал в комнату и садился в одно из кресел, наблюдая за игрой Констанс. Но в этот раз Констанс увидела его стоящим в дверном проеме. Она подняла бровь, как бы спрашивая, прекратить ли играть, но он просто покачал головой. Она продолжала играть Прелюдию № 2 в до-диез миноре из сборника Баха «Хорошо темперированный клавир». Пока она играла без особых усилий короткий отрывок, очень быстрый и сложный, с пассажами остинато, Пендергаст стал занимать свое привычное место в кресле, а вместо этого беспокойно бродил по комнате, взяв сборник нот из шкафа и лениво перелистывая его. Только когда она закончила играть, он сел в одно из кожаных кресел.

— Ты красиво играешь этот отрывок, Констанс, — сказал он.

— Девяносто лет практики хватило, чтобы улучшить технику, — ответила она с тенью улыбки. — Есть новости о Прокторе?

— Он выкарабкается. Он больше не в реанимации. Но ему придется провести несколько недель в больнице, а затем месяц или два в реабилитации.

В комнате воцарилось недолгое молчание. Затем Констанс поднялась из-за клавесина и села в кресло напротив.

– Ты встревожен, – сказала она.

Пендергаст ответил не сразу.

— Естественно, это из-за Альбана. Ты ничего не говорил с... с того вечера. Как ты справляешься?

Пендергаст все еще молчал, продолжая задумчиво перелистывать ноты. Констанс тоже молчала. Но она знала лучше всех, что Пендергаст очень не любит обсуждать свои чувства. Но она также инстинктивно чувствовала, что он пришел к ней за советом. Так что она ждала.

Наконец, Пендергаст закрыл книгу.

— У меня такие чувства, которые ни один отец не хотел бы испытывать. Нет, это не горе. Сожаление – возможно. Но также я чувствую облегчение – облегчение от того, что мир избавился от Альбана и его болезни.

— Я понимаю. Но… он был твоим сыном.

Внезапно Пендергаст отложил том в сторону и встал с кресла, шагая вперед и назад по ковру.

— И все же, самое сильное чувство, которое я испытываю – это недоумение. Как они сделали это? Как они захватили и убили его? Альбан был, если уж на то пошло, гением по выживанию. И с его особым даром… должно быть, это стоило огромных усилий, расходов и планов, чтобы добраться до него. Я никогда еще не видел так хорошо спланированного преступления, и чтобы остались только те улики, которые должны были остаться. И самое загадочное – почему? Что они хотели сказать мне?

— Признаюсь, я также озадачена, как и ты, – Констанс помолчала. – Ты обнаружил что-нибудь?

— Единственное настоящее доказательство – кусок бирюзы, который нашли в желудке Альбана, — не получается идентифицировать. Я только что получил сообщение от доктора Падена, минеролога из Музея естественной истории. Он не уверен в успехе.

Констанс смотрела на агента ФБР, пока он продолжал расхаживать по комнате.

— Ты не должен зацикливаться на этом, – сказала она наконец тихо.

Он повернулся и пренебрежительно махнул рукой.

— Тебе нужно заняться новым делом. Я уверена, что множество нераскрытых убийств ожидают твоего участия.

— Никогда не бывает нехватки скучных убийств, не стоящих умственной работы. Какое мне дело до них?

Констанс продолжала смотреть на него.

– Считай это развлечением. Иногда мне больше всего нравится играть простой отрывок, написанный для новичков. Это очищает разум.

Пендергаст повернулся к ней.

– Зачем мне тратить время на всякие пустяки, когда передо мной огромная тайна убийства Альбана? Человек с редким талантом пытается втянуть меня в какую-то жестокую игру собственного изобретения. Я не знаю ни своего противника, ни название игры, ни даже правил.

— Именно поэтому ты должен заняться чем-то совершенно другим, — сказала Констанс. – В ожидании дальнейшего развития событий, возьмись за маленькие загадки, за простые дела. Иначе… ты можешь потерять равновесие.

Последние пять слов были произнесены медленно, с уверенностью.

Взгляд Пендергаста переместился на пол.

– Разумеется, ты права.

— Я предлагаю это, потому что – потому что я забочусь о тебе, и я знаю, что этот странный случай может сделать тебя несчастным и растерянным. Ты достаточно настрадался.

На мгновение Пендергаст замер. Затем он скользнул вперед, наклонился к ней, коснулся рукой ее подбородка, и, к ее великому изумлению, — нежно поцеловал ее.

— Ты мой оракул, — прошептал он.

Глава 11

Винсент Д'Агоста сидел за столом в небольшой комнате, которую он называл своим передовым постом, в Нью-Йоркском музее естественной истории. Он проявил железную волю, чтобы выбить его у администрации музея. Правление неохотно выделило свободное уютное местечко глубоко внутри отдела остеологии, к счастью, находящееся далеко от пропахших мацераций в резервуарах.

Теперь Д'Агоста слушал, как один из его людей, детектив Хименес, обобщал обзор ленты безопасности музея в день убийства. Одним словом: пустой звук. Но Д'Агоста делал вид, что внимательно слушает, он не хотел, чтобы мужчина думал, что его работу не оценили.

- Благодарю тебя, Педро, - сказал Д'Агоста, принимая письменный отчет.

- Что дальше? - спросил Хименес.

Д'Агоста взглянул на часы. Было четверть пятого. - Вы и Конклин закругляйтесь на сегодня, идите и освежитесь за меня. Мы проведем завтра утром совещание в зале для брифингов в десять.

Хименес улыбнулся. - Спасибо, сэр.

Д'Агоста смотрел на его удаляющуюся спину. Он бы отдал что угодно, чтобы присоединиться к ребятам и выпить немного. Но нет: было нечто, что надо сделано. Вздохнув, он быстро пролистал страницы отчета Хименеса. Затем, отложив его в сторону, он вытащил свой планшет из портфеля и начал готовить свой собственный доклад для капитана Синглтона.

Несмотря на все усилия его команды, и два дня, в течение которых более ста человеко-часов оперативно-розыскных мероприятий были израсходованы, ни одной приличной зацепки в убийстве Виктора Марсала не обнаружено. Свидетелей не было. Записи камер наблюдения музея не выявили ничего необычно. Большой вопрос был, как, черт побери, преступник скрылся. Они бились над этим вопросом с самого начала.

Ни одна из огромного количества улик, которые они собрали, не являлась существенно важной. Ни у кого из коллег Марсала тоже не оказалось хорошего мотива для убийства. И даже у тех, кто имел против него малейшую неприязнь, было железное алиби. Его частная жизнь была так же скучна и законопослушна, как у епископа. Д'Агоста почувствовал покалывание от чувства личного оскорбления, что, после стольких лет на этой работе, капитан Синглтон подбросил ему такое назначение.

Он приступил к написанию своего промежуточного доклада для Синглтона. В нем он последовательно указал все шаги расследования, которые были предприняты, персональные допросы, анкетные данные Марсала, его судебно-медицинские и социальные данные, анализ записей с камер видеонаблюдения музея, и заявления соответствующих охранников. Он указал, что его следующий шаг, если Синглтон даст распоряжение, потребует увеличение допросов за пределами отдела остеологии. Это будет означать всеобщий опрос, перекрестное сопоставление данных и допрос всех сотрудников музея, которые работали допоздна тем вечером – фактически, возможно, что придется допросить всех сотрудников музея, независимо от того, работали они допоздна в тот день или нет.

Д'Агоста подумал, что Синглтон не пойдет на это. Затраты времени, рабочей силы, и стоимости были слишком высоки, учитывая маленький шанс найти зацепку. Нет: он, вероятно, уменьшит усилия к раскрытию этого дела и позволит ему отойти на задний план. В то же время, силы будут перенаправлены на другие расследования. Таким был путь "глухаря".

Лейтенант закончил доклад, быстро его перечитал и переслал Синглтону, а затем закрыл планшетный компьютер. Когда он поднял глаза, то с внезапным шоком увидел, что агент Пендергаст сидел на единственном стуле напротив его небольшого письменного стола. Д'Агоста не видел и не слышал, как и когда он вошел.