Голубой Лабиринт (ЛП) - Страница 11

— Эй, Пендергаст! — Д'Агоста поспешил через Ротонду и схватил его за руку.

— Винсент. — Бледные глаза Пендергаста на мгновение задержались на Д'Агосте. — Как хорошо, что я увидел Вас.

— Я хотел еще раз поблагодарить Вас за тот ужин. Вы действительно старались изо всех сил, и это очень много значит для нас.

Пендергаст рассеянно кивнул, его глаза, смотрели через Ротонду. У него, казалось, было что-то на уме.

— Что Вы здесь делаете? — Спросил Д'Агоста.

— Я был... консультировался с куратором.

— Забавно. Я просто делал то же самое. — Д'Агоста засмеялся. — Как в прежние времена, а?

Пендергаст, казалось, не был удивлен.

— Послушай, могу я попросить тебя об услуге?

Неопределенный, уклончивый взгляд приветствовал вопрос.

— Едва я вернулся со своего медового месяца, как Синглтон сваливает это дело об убийстве на меня. Технический специалист из Отдела Остеологии был найден здесь вчера вечером, голова была избита, а тело было спрятано в отдаленном выставочном зале. Похоже на ограбление, которое выросло в убийство. У Вас такой большой нюх на эти вещи, интересно, могу ли я разделить несколько деталей и получить Ваше...

Во время этой мини-беседы, Пендергаст стал более и более беспокойным. Теперь он смотрел на д'Агосту с выражением и остановил его на полуслове:

— Мне очень жаль, мой дорогой Винсент, но я боюсь, что в настоящее время у меня нет ни времени, ни интереса, обсуждать это дело с Вами. Хорошего дня.

И с самыми короткими кивками, он повернулся и пошел быстрым шагом к выходу из Музея.

Глава 10

Глубоко внутри величественного здания Дакоты, построенного в стиле немецкого ренессанса, в самом конце трех, объединенных в одну квартир, за раздвижной деревянной перегородкой из дерева и рисовой бумаги, находился «Учи-роджи»: внутренний садик в японском чайном домике. Дорожка из плоских камней извивалась между карликовыми вечнозелеными деревьями. Воздух был наполнен ароматом эвкалипта и песнями невидимых птиц. Чуть дальше находился сам чайный домик, маленький и безупречный, едва заметный в дневном свете.

Этот, казалось бы, волшебный сад, миниатюрный и изысканный, находящийся в крепости огромного манхеттеновского дома, был придуман и разработан агентом Пендергастом как место для медитаций и восстановления духа. Теперь он сидел на скамейке из резного дерева кейяки, находящейся на каменной дорожке и наблюдал за крошечным прудом с золотыми рыбками. Он сидел неподвижно, глядя на темную воду, где оранжево-белые рыбки двигались хаотично, словно тени.

Обычно, это убежище приносило ему отдых от всех забот, или, по крайней мере, хотя бы временное забвение. Но сегодня, отдыха не получилось.

Телефон зазвонил в кармане его пиджака. Это был его личный телефон, и знали его меньше полдюжины человек. Он посмотрел на экран, но номер звонящего был скрыт.

- Да?

- Агент Пендергаст. – это был сухой голос безымянного агента ЦРУ, которого он встретил на полигоне два дня назад. Раньше голос этого человека был слегка саркастичен, словно он был оторван от обычных будней. Сегодня сарказм отсутствовал.

- Да? – повторил Пендергаст.

- Я звоню, потому что знаю, что ты предпочитаешь узнавать плохие новости раньше, чем оставаться в неведении.

Пендергаст чуть сильнее сжал трубку.

– Продолжай.

— Плохая новость заключается в том, что у меня вообще нет никаких новостей.

— Понятно.

— Я использовал кое-какие серьезные навыки, потратил много денег и обратился за помощью как здесь, так и за границей. Несколько агентов под прикрытием рисковали своим разоблачением, так как возможно некоторые иностранные правительства скрывают информацию, связанную с операцией «Лесной пожар». Но я ничего не добился. Нет никаких признаков того, что Альбан появлялся в Бразилии или где-либо за границей. Никаких данных о его въезде в страну – я использовал систему распознавания лиц на таможне и службе внутренней безопасности, но безуспешно. Никаких зацепок, которые могли бы хоть как-то нам помочь, нет ни на местном, ни на федеральном уровне.

Пендергаст воспринял это молча.

— Все же возможно, что-нибудь и всплывет с неожиданной стороны, может из какой-то базы данных, что мы пропустили. Но я исчерпал все стандартные способы, и даже чуть больше.

Пендергаст продолжал молчать.

— Мне жаль. – Продолжал голос из телефона. — Для меня... это более чем просто унизительно. С моими возможностями, я привык к успеху. Я боюсь, что я показался слишком самонадеянным на нашей последней встрече, что дал вам надежду.

— Не нужно извиняться, — сказал Пендергаст. – Я не надеялся. Это дело слишком сложное.

Наступило недолгое молчание, прежде чем голос в телефоне заговорил снова.

— Есть кое-что, что вы хотели бы знать. Лейтенант Англер, главный следователь нью-йоркской полиции по делу вашего сына… Я просмотрел его внутренние отчеты. Он интересуется вами.

— Правда?

— Ваше нежелание сотрудничать… и ваше поведение – пробудило его любопытство. Ваше присутствие при вскрытии, к примеру. И ваша заинтересованность в том куске бирюзы, который вы убедили полицию отдать вам на время, и теперь, насколько я понимаю, не торопитесь отдавать обратно. У вас будут проблемы с Англером.

— Спасибо за совет.

— Не обращайте внимания. Еще раз, я сожалею, что не смог найти больше. В любом случае, я продолжаю наблюдать. Если я еще как-то могу быть вам полезен, звоните на основной номер в Лэнгли и попросите сектор Ю. А я, в свою очередь, сообщу вам, если что-то найду.

Телефон замолк.

Пендергаст на мгновение замер, уставившись на свой мобильный телефон. Затем он сунул его обратно в карман и направился по каменной дорожке к выходу из чайного садика.

***

В большой кухне, находящейся в личном пространстве квартиры, экономка Пендергаста, Куоко Ишимура, резала зеленый лук. Когда агент вошел в комнату, она взглянула на него, и жестом показала, что на автоответчике ожидает сообщение. Пендергаст кивнул в знак благодарности, затем продолжил путь по коридору до своего кабинета, вошел, снял трубку, и, не садясь за стол, включил автоответчик.

«Эм, эх, мистер Пендергаст» — это был торопливый, с придыханием, голос доктора Падена, музейного минеролога, — «Я изучил образец, который вы оставили мне вчера, с помощью дифракции рентгеновского излучения, светлопольной микроскопии, флюоресценции, поляризации, диаскопического и эпископического освещения, а также с помощью других тестов. Это определенно натуральная бирюза: твердость 6, показатель преломления 1,614 и удельный вес около 2,87, и, как я уже говорил, нет никаких признаков стабилизации или восстановления. Однако, я заметил некоторое, хм, любопытное явление. Размер вкраплений очень необычен. Я никогда не видел таких полупрозрачных, паутинной формы вкраплений. И цвет.. Этот камень не происходит ни из одной из известных шахт, и нет никаких сведений о его химическом составе в базах данных.. короче, я, хм, полагаю, что это редкий экземпляр из маленькой шахты, которую будет сложно определить, и времени потребуется больше, чем я ожидал, может намного больше времени, так что я надеюсь, что вы подождете и не будете просить вернуть камень, пока я...»

Пендергаст не стал слушать оставшуюся часть сообщения. Одним движением пальца он удалил его и повесил трубку. Только тогда он сел за стол, поставил локти на полированную поверхность, оперся подбородком на сцепленные пальцы и уставился в одну точку, не видя ничего.

***

Констанс Грин сидела в музыкальной комнате особняка на Риверсайд-драйв, тихо играя на клавесине. Это был великолепный инструмент, созданный знаменитым Андреасом Ракерсом II в Антверпене в начале 1650-х годов. Кромка великолепного твердого дерева была в позолоте, а на внутренней сторонке крышки инструмента были изображены пасторальные рисунки прыгающих на зеленой поляне нимф и сатиров.

Пендергаст не был поклонником музыки. Но, так как вкус Констанс по большому счету ограничивался барокко и ранним классическим временем – она была превосходной клавесинисткой, и Пендергаст получил удовольствие, приобретя для нее лучший инструмент того времени. Остальная комната была меблирована просто и со вкусом. Два старых кожаных кресла стояли перед персидским ковром, а с двух сторон располагались две лампы Тиффани. В одной из стен находился встроенный книжный шкаф, заполненный оригинальными изданиями нот композиторов семнадцатого и восемнадцатого веков. Противоположную стену занимали полдюжины выцветших рукописных партитур, написанных от руки Телеманом, Скарлатти, Генделем и другими композиторами.