Головнин. Дважды плененный - Страница 100

Экипаж утром возил воду с берега, матросы в речке стирали белье, а командир отправился в стан к индейцам. С большим почтением встретил его вождь Валенила. Узнав, что гость из далекой столицы России, он через переводчика-алеута попросил:

— Мы считаем русских своими братьями, в отличие от наших смертельных врагов, испанцев. Мы готовы со своими племенами стать под вашу державу.

— Сие большая политика нашего государя, но я доложу о вашем желании.

Все выпытывал Головнин у индейцев. Питались они неприхотливо — всем живым вокруг, кроме ядовитых змей. Охотились на оленей самые ловкие, напялив чучело головы оленя и прикрывшись шкурой, пробирались в пасущиеся стада и били зверя. В полях много дикой ржи, в лесу — желудей.

На следующий день вождь Валенила вдруг пожаловал на «Камчатку». Ходил по палубам, трогал пушки, одобрительно цокал языком. После угощения в каюте командира через алеута пояснил цель визита.

— Наши люди настолько преданы русским, что мы не в силах ждать решения вашего государя. — При этих словах Валенила привстал. — Мы очень просим дать нам российский стяг. Каждый раз, когда к этим местам приблизится русское судно, мы будем подымать флаг России. Это означает, что мы ваши подданные.

Головнин впервые столкнулся с такой неподдельной привязанностью и симпатиями к России. Он вызвал шкипера Петра Лобанова.

— Сыщи-ка самый крупный флаг российский, трехцветный, и принеси.

Увидев в руках у командира развернутый флаг, Валенила встал, отступил на шаг, приложил руку к сердцу.

— Береги сие знамя, — торжественно сказал Головнин, передавая ему флаг, — он стоит крови и жизни многих сыновей России.

Вождь бережно принял полотнище, приложил его ко лбу и сердцу.

— Мы будем оберегать его пуще наших жизней… Едва байдара отвалила от трапа, на верхней палубе, по кубрикам разлилась трель боцманской дудки, репетуя команду:

— По местам стоять! С якоря сниматься! Паруса ставить!

Шлюп, одевшись парусами, направился на рейд форта Росс. Головнин не терял надежды побывать в крепости, но океан и небо и на этот раз встали на его пути. На переходе ночью заморосило, небо заволокло тучами, утром нашел туман. «Камчатка» легла в дрейф, к борту подошла большая лодка.

— Господин Кусков приглашает вас и господ офицеров побывать у него, — передал командиру служитель.

— Передай нашу признательность Ивану Александровичу, но я в такую непогоду оставить под парусами шлюп не могу. А ты скажи ему, что мы ждем его самого в гости.

Кусков не замедлил себя ждать, привез свежие припасы.

— Вот вам копия акта, что вы просили. В нем значится, что земля здешняя навеки индейцами уступлена русским.

За ужином разговорились, Головнин хвалил Кускова, а тот вдруг сказал:

— Через годик-другой отъедем с супругой в родные края, на вологодскую сторону, уже порешили.

— С чего так? — удивился Головнин.

— Нынче мой благодетель Баранов Александр Андреевич покидает нашу землю. А я без него не смогу, пусто станет на душе.

Головнин разлил из графинчика наливки, чокнулись.

— Вы-то в какие места отсюда? — поинтересовался Кусков.

— На Сандвичевы острова.

— Хаживали туда наши посудины, благодатные места, рай земной, сказывают. Попутного ветра вам…

Покидая рейд, Головнин, скупой на похвалы, отметил множество славных дел Кускова, а в конце заметил: «Г-н Кусков умеет пользоваться добрым свойством климата и плодородием земли; он такой человек, которому подобного едва ли компания имеет другого в службе; и если бы во всех ее селениях управляли такие же Кусковы, тогда бы доходы ее знатно увеличились и она избежала бы многих нареканий, ныне директорами ее без причины претерпеваемых».

Покидая берега Калифорнии, командир «Камчатки» был свободен в выборе дальнейшего маршрута. Задание Адмиралтейства он исполнил и на Камчатке, и в Русской Америке. Теперь кратчайший путь на запад лежал через Филиппины. Но какой же моряк, при случае, минует Сандвичевы острова!

Острова эти открыл Кук и трагически окончил там жизнь. В этих местах после него бывали Лаперуз и Ванкувер.

Правда, Василий Михайлович выражает сомнение, достоверно ли, что Кук первым из европейцев ступил на землю Гавай?

Его колебания понятны. Географы в Европе не раз высказывались в пользу испанцев.

Вторично пересекала «Камчатка» Тихий океан. На это раз отсчет меридианов шел с востока на запад. И вновь командир в душе тешит себя надеждой, а вдруг замаячат вдали неведомые доселе острова?

Днем на салингах «бдили» самые остроглазые матросы, ночью их сменяли «слухачи». В тропической непроглядной тьме не обозначенные на карте рифы или острова частенько мореходы обнаруживали, когда форштевень с ходу упирался в песчаную отмель или, не дай Бог, врезался в коралловый барьер. Чуткие на слух матросы обычно намного раньше, за милю, улавливали шум прибоя и вовремя отводили опасность.

Чем ближе к тропикам, тем сильней печет солнце, на верхней палубе из пазов проступает смола. К ночи в каютах нечем дышать. Свободные от вахты офицеры и гардемарины располагаются неподалеку от мерцающей лампадки над нактоузом [69] компаса. Кто-то раскуривал трубочку, другие хрустели сухарями.

— Я вычитал у Лисянского, — прервал молчание Матюшкин, — что его шлюп напоролся такой же ночью на коралловый риф, а утром обнаружили неподалеку неизвестный остров.

— Нам-то такое ни к чему, — зябко передергивает плечами Феопемт Лутковский, — эдак во тьме-то, в океане, рыб кормить.

— А по мне, лишь бы землю какую разведать, а там хоть потоп, — смеется, раскуривая трубку, Никандр Филатов.

Оглядевшись по сторонам, Врангель грустно вполголоса добавляет:

— Нашему-то командиру услада была бы великая.

— Добро бы так, — соглашается Литке, — а то вон Крузенштерн сколь этот океан пропахал, а островок ему ни единый не встретился.

Но океан и в этот раз скрывал в тайниках неизведанное. Да и не так много оставалось на карте нехоженых путей. Взамен услады стихия больше недели изматывала души и тела моряков океанской зыбью.

В такие дни люди, свободные от вахты, отлеживались в кубриках, отсиживались в каютах, поднимались на палубу проветриваться, проводили время в разговорах, чтобы отвлечься от то и дело подступавшей к горлу тошноты.

Несмотря на разность характеров и вкусов, Врангель и Литке подружились с Матюшкиным. Сблизила их, конечно, страсть к морским странствиям. Испытание морем только усиливало их тягу к путешествиям, о чем и толковали сейчас.

— «Камчатке» нынче не везет с находками, а я слыхал Коцебу уйму островов открыл, — проговорил завистливо Литке.

— Так он плавает, как вольная птица, — ответил Врангель, — граф Румянцев снарядил его шлюп на свои деньги. Плыви, куда душа пожелает. Наша «Камчатка» — воинская, капитан всякую копейку бережет. Ему за каждый день ответ держать перед чинушами адмиралтейскими.

Матюшкин, как часто бывало, мечтательно произнес:

— А все же недурно бы нам когда-нибудь отправиться вояжировать круг света. Глядишь, повезет. Землицу неведомую отыщем…

Врангель добродушно усмехнулся:

— Мы с вами, Федор Федорович, беспременно странствовать будем, но прежде ваши мичманские эполеты шампанским вспрыснем. А нынче обозрим места, где Кук свои дни закончил. На сих островах, видимо, буйное племя обитает.

— Судя по впечатлениям Лисянского, этого нельзя предполагать, — сказал Матюшкин и засмеялся, — а вот другую приверженность сандвичан он подметил тонко. Его шлюп первым делом окружили кольцом обнаженные молодые туземки и всячески допоздна себя предлагали матросам. Командир оказался на высоте. Послушайте. — Матюшкин открыл книгу. — «Вечером опять многочисленное венерино войско окружило корабль, но я велел переводчику уведомить его, что никогда и ни одна женщина на корабль не будет пущена…»

Впечатления Лисянского скоро разделил и Головнин. За несколько миль до входа в бухту острова Овайги «Камчатку» встретили лодки островитян. На одной лодке привезли на продажу свиней, а на «некоторых лодках были молодые женщины, которых мужчины слишком вразумительно знаками предлагали к услугам матросов». Дальше больше. «Когда мы находились милях в четырех от залива, приехало к нам множество лодок, и почти на каждой из них были женщины, привезенные для гнусного торга».