Голова Медузы
Избранные рассказы. Том 1 - Страница 2

В ответ ему посылал мой супруг огромные камни. Теми камнями можно было сокрушить и колесницу и того, кто на ней находился. Но крылатые кони спасали Кронова сына от гибели. Теми конями правил стоявший рядом с Зевесом один из олимпийских богов…

С гудением летели скала за скалой; целые горы метал, не зная усталости, покрытый жгучими ранами, змееногий сын Геи. Но не ведали промаха громовые Зевсовы стрелы, и одна за другой вонзались в необъятное тело Тифоя. Горячая красная кровь растекалась, дымясь, по окрестным долинам.

Все горы, бывшие около, разбросал мой супруг и, не имея больше оружия, побежал в каменистую Фракию. Там продолжал он борьбу, но, наконец, изнемог и бросился в море, стремясь укрыться в Сицилию, чтобы освободить там пленного гиганта Энкелада и с его помощью биться с Зевесом.

Но с тех пор, как он бросился в волны, и сто змей над плечами его зашипели, виясь в окровавленной пене, я не видала больше Тифоя… Как он погиб — доселе мне неизвестно.

Но тот, ради чьих ласковых слов я изменила супругу, сам изменил мне. Немного прошло дней, и по ясной лазури примчался ко мне хитроумный сын Майи. Он не был более льстив, как в тот миг, когда умолял вернуть свободу отцу своему. Лицо его осенено было притворной печалью.

— «Прекрасная нимфа», — начал он речь, забывая, как ранее звал меня своею царицей, — «сын Крона всем сердцем хотел бы теперь же исполнить обещание свое — разделить с тобой власть над Олимпом и сделать тебя женою своей, но боится он Геры. Эта супруга его ревнива и не потерпит свержения с трона. Боясь, чтобы она не повредила тебе, Зевс не решается дать тебе ног вместо хвоста, ибо тогда ты всех богинь превзошла бы своей красотою, и не только Гера, но и все остальные бессмертные жены и девы Олимпа не успокоились бы, пока не умертвили новой соперницы. Желая тебя от них защитить, Зевс повелевает тебе удалиться в страну вечно воюющих с грифами аримаспов и там, на далеких гранях земли, его ожидать… Ты сохранишь навсегда юность свою и красоту. Придет час, и предстанет перед тобою владыка богов, даст тебе белые стройные ноги богинь и сделает своею подругой… Отправляйся ж теперь за пределы власти ревнивых олимпийских богинь и жди терпеливо исполнения клятвы.

Но не думай покидать земли аримаспов! Если ты оставишь ее, великие беды навлечешь на свою прекрасную пышноволосую голову».

И Гермес сам проводил меня в пределы дикой страны, где, питаясь мясом коней, живут свирепые стрелки-аримаспы.

Пусть Зевс забыл обо мне; сердце мне шепчет, что настанет день, когда он, быть может, помимо желания, придет на эти равнины и вспомнит изгнанницу…

Но все же, о странник, передай додонским жрецам, что я ожидаю великого бога… А теперь ложись спать… Не хочешь? Тебя смущает двойная улыбка моя, и ты говоришь, что уже отдохнул и спешишь обратно на родину? — Иди! Никогда никого не удерживала насильно под кровлей своей дочь Хризаора. Я люблю только бесстрашных и сильных…

Буря утихла теперь, и спокойно блестят под мягким светом луны снеговые поляны. Не ищи встреч с окрестными жителями. Здешний народ свиреп; он не знает законов гостеприимства и жалости к путникам. Вокруг крытых соломой жилищ торчат на высоких жердях черепа чужестранцев… Далеко обходи эти жилища; не прельщайся дымом от их очагов.

По пустынным равнинам белого чистого снега держи путь прямо на тот вдали чернеющий лес. Там ты увидишь замерзшую реку. Вдоль ее берегов иди в сторону противоположную той, где утром появится солнце. Эта река приведет тебя к морю. Боги ветров помогут тебе добраться оттуда на родину.

Иди же, о путник, но не забудь того, о чем просила тебя Ехидна, дочь Каллирои…

…Звуки Орфеевой лиры наполнили Тартар. Замерло печальное шествие к Лете дев Данаид. Заслушавшись дивной мелодии, остановил свою скучную работу Сизиф, и коршуны, косясь головою, перестали терзать измученного распростертого Тития. Пройдя мимо них, Орфей внезапно замер на месте, пораженный новым неожиданным зрелищем. Еще колеблясь, остановилось в воздухе над потухавшим пламенем раскаленное большое колесо. При красноватом свете углей на закопченном ободе его что-то белелось. Голова с темными прядями сбившихся кудрей бессильно свесилась на широкую грудь перевитой крепкими путами человеческой фигуры.

Страдалец и певец встретились удивленными взорами.

— «Кто ты?» спросил Орфей.

— «Играй!» послышался в ответ хриплый умоляющий голос: «играй еще! Мне отрадно тебя слушать. Боль утихает от звуков». И Орфей заиграл.

— «Так!.. Тише!.. Можешь ли ты вместе играть и слушать?»

Фракиец, перебирая струны, кивнул в ответ головою.

— «Я тот, кого ненавидят боги, а люди называют нечестивым. Я сын Флегия, Иксион, отомстивший за обиду Кротону. Я показал ему на нем самом, каково трогать чужих жен. Ни чудовища, ни гиганты, ни непреклонный Прометей, ни чета Алоидов, ни сама царственная Гера не могли нанести Зевесу такой обиды, как я. Велики мои муки, но утешением мне служит, что страдает также и он. Ибо, кроме позора молвы, я принес ему и мучения ревности. Всякий раз теперь, как глядит он в ясные очи своей Геры, ему хочется прочесть в них истину. И мучится он не менее моего, ибо огонь, который терзает сердце сына Реи, вряд ли слабее, чем пламя Аида…

Играй, о певец, быть может, я хоть на миг забуду свои муки»…

Несколько времени слышались одни только тихие струнные звуки. Орфей, желая развлечь страдальца, старался играть что-то веселое.

Струны смеялись…

Иксион встряхнул головою.

— «Нет, не могу!» — произнес он. — «Моя мука, вероятно, все-таки сильнее, потому что сам я тоже не знаю, отомстил я или нет. Геру ли заключил я в объятия, попав на Олимп, или это был только призрак, Нефела, созданная хитрою богиней?..

Жалкие мы люди: ловим божественную красоту, а в руки нам достается лишь мечта, лишь призрак прекрасного…

Все равно! я знаю Зевса. Он должен страдать. Разве он может верить своей гладко причесанной Гере. Ведь она женщина. В ее глазах не прочтешь правды. И Зевс знает это.

Мы оба страдаем. Но кто из нас страдает напрасно — это знает только она, прекрасная богиня с большими ясными глазами, где не прочтешь ни злобы, ни торжества, ни стыда!..

На Олимпе все было тихо, когда я туда прокрался, ступая, как вор. Гордо сияли яркие звезды на черно-синем небе. Покинув погруженную в сон супругу, Зевс опустился на землю, смотреть ночные пляски ореад при полной луне. Спальный покой его был весь залит серебряным светом. На широком, работы искусного Гефеста, ложе виднелась одинокая спящая фигура. Тихо и ровно дышала божественная грудь… Да, это была она. Это было не облако! Зачем облаку сопротивляться? Облако не может иметь такое твердое тело, такие нежные, но сильные руки…

И она могла бы ими защищаться гораздо решительнее, если б хотела. Хотела…

Разве облако может хотеть? Разве оно натирается благовонным елеем?.. Нет, это была сама Гера, и ее держал я в объятиях в ту душную ночь на облитом лунным сияньем Олимпе!..

Помню я разбудивший меня от сладкого сна раздирающий душу крик: — „То была не я, о, супруг! Обманчивое облако, Нефелу, подсунула я дерзкому безбожнику. Я обманула его, Зевс. Вот оно, это облако!“ Легкий полувоздушный призрак заколыхался около моего плеча, но не успел я, приподнявшись на царственном ложе, его коснуться, как Гермес, Гефест и Паллада влекли уже меня сильными руками вон из чертога Зевса.

На пороге покоя в последний раз оглянулся я на царственную Геру.

О, как была она хороша, полуодетая, посылавшая вослед мне звонкий презрительный смех и гневные взоры.

Но я знаю, что глаза ее умеют быть вовсе не грозными.

Знает это и он, мой враг, обрекший меня на вечные муки, он, который мучится вместе со мною…

И лишь ей одной известна истина… Ее очи… О, эти очи!.. Певец, твои струны смеются; мне больно!.. Пусть лучше адское пламя, чем этот насмешливый хохот, этот смех, который звенит теперь в моих ушах!.. Уйди!»…