Голова античной богини - Страница 5
Папа даже руль бросил от возмущения.
— Ох, Серёга, серый ты как туман! Это такой металлический пенал, залитый сургучом. Там древние греки хранили рукописи… Их всего-то нашли — раз-два и обчёлся!
— Век живи — век учись, — спокойно сказал Станислав Сергеевич.
Папа засмеялся.
— У меня на это дело пунктик. Ты извини, давай о чём-нибудь другом.
Всё это было очень интересно, и Витя слушала во все уши, но потом папа и Станислав Сергеевич стали вспоминать своё детство — и началось: «А помнишь?..»
Перебивая друг друга, они вспоминали каких-то неведомых Володек, Осек, Генок, какой-то знаменитый поповский сад, голубей и фальшивого немого — и тут уж ничего нельзя было понять.
Вите стало скучно, она украдкой покосилась на Андрюху — тот тоже сидел с кислым выражением лица, вертел головой. Встретившись глазами с Витей, он сразу ощетинился, как ёжик, и сердито засопел.
Вите сделалось смешно, она едва слышно фыркнула и стала глядеть по сторонам.
По рассказам папы она представляла городок тихим, патриархальным, эдаким островком, которого не коснулось стремительное наше время. А за окном проплывали огромные дымящие заводы, многоэтажные дома, точь-в-точь похожие на дома где-нибудь в районе Весёлого посёлка в Ленинграде.
Но вот, достаточно попетляв, машина зашелестела улочкам старого города. Тонко вырезанные, дрожащие листья акаций и широкие, как ладонь, платанов почти смыкались над головой, образуя зелёный свод, тротуары были выложены потрескавшимися известняковыми плитками. Одноэтажные дома с разноцветными ставнями, которыми на ночь от лихого человека закрывались окна, стояли в густой, осязаемой — хоть ножом режь — тишине. Возле одного из таких домиков машина остановилась. Все вышли.
— В этом доме я прожил два года, и было мне столько же лет, сколько тебе, — задумчиво сказал папа, — Дом этот построил какой-то купчишка, потом в нём жил его сынок и служил во время оккупации полицаем. Потом жили мы — бабушка и я. А теперь живёт чудесная семья: жена — медсестра, а муж на судоремонтном работает, и у них есть мальчишка, похожий на любопытного медвежонка, мы с ним уже подружились.
Будто в подтверждение этих слов, на крылечко вышла красивая статная женщина, приветливо поздоровалась — и тут же из-за юбки выглянула круглая потешная мордаха, вымазанная вареньем.
Все невольно рассмеялись.
— А соседом был мой лучший друг — Стас, то бишь Станислав Сергеич, — продолжал папа, — и мы с ним совершали великие подвиги, за что частенько бывали биты.
Капитан притиснул к себе Андрюху.
— Где наши? — спросил он.
— Кто где, — степенно ответил тот, — дед с бабулей в вечерней смене, мама в гостинице, на дежурстве.
Папа рассмеялся.
— Слышишь, Стас, как говорит этот туземец: где, гостиница. Его бы не дразнили, как нас, этой проклятой буквой «г».
Андрей выговаривал букву «г» мягко, по-южному. Станислав Сергеевич серьёзно сказал:
— Времена меняются, Костик, народ не тот на улице. Улица не та. А была-то улица — ого-го!
— Улица была — дай бог! — подтвердил папа. — Вспоминать сейчас удивительно.
— Время, Костик, время было такое, — сказал Станислав Сергеевич, — многого не пожелал бы я нашим ребятам…
Взрослые ещё о чём-то толковали, о своём. Андрюха угрюмо молчал. Смертное оскорбление походя нанесла ему эта конопатая ленинградская штучка. Ему, приморскому человеку, Андрюхе, бесстрашно заплывавшему до таких пределов, что и берега-то с густыми лежбищами курортников, исступлённо хватающими, впитывающими любой, самый завалящий солнечный лучик своими северными голубоватыми телами, не было видно. А если и видно, то так — без подробностей. Удивительный народ курортники! И эта девчонка наверняка такая же. Андрюха был убеждён: дай возможность — и пляжники перехватывали бы друг у друга с груди и боков долгожданные ультрафиолетики и сажали бы их на свои тела, как рассаду в огороде.
Странная девчонка была языкатая не по-южному — сдержанно и язвительно. Отбреет — и глядит спокойными глазами, будто слова сказаны между прочим, вскользь. Лицо невинное, и обидный смысл доходит не сразу, и тем обиднее.
В этот первый день Станислав Сергеевич забросил домой чемодан, переоделся в старые джинсы, рубаху и сандалии на босу ногу, взял Андрюху, и все вместе поехали на песчаную отмель, где в брезентовых палатках расположилась экспедиция подводных археологов.
Витин папа жил в рыбачьей избушке — глинобитной мазанке с толстой земляной крышей, — отчего в доме в самую свирепую жару было прохладно. В избушке находился штаб. На стеллажах, тщательно рассортированные, пронумерованные, лежали находки, в пристройке стоял компрессор для зарядки баллонов аквалангов, а сами акваланги, ласты и маски аккуратно были развешаны на деревянных колышках-вешалках. Гидрокостюмы сушились на распялках.
Коса, состоящая из мельчайшего белоснежного кварцевого песка, глубоко вдавалась в море, изгибаясь наподобие турецкого ятагана. Чуть поодаль виднелись строения рыбоколхоза, в бухте покачивались на якорях сейнеры и дубки. Среди них плот археологической экспедиции, собранный из порожних бочек из-под солярки, покрытых досками, выглядел неуклюжим и громоздким.
Рабочий день экспедиции давно кончился, все разбрелись кто куда, было безлюдно. Папа и Станислав Сергеевич, не переставая спрашивать друг у друга: «А помнишь?», побрели куда-то вдоль самого уреза воды. Было очевидно, что им очень хочется поговорить наедине. Витя и Андрюха остались вдвоём. Андрюха топтался на одном месте и, всё отворачиваясь, наблюдал за Витей украдкой. Его и раздражала эта девчонка с мальчишечьим именем — независимостью своей, насмешливым большим ртом — и чем-то притягивала, а чем — он и сам не понимал.
— Чего это у тебя глаза бегают, как два мышонка? — неожиданно спросила она. — Совесть нечиста? Мой папа говорит, что только люди с нечистой совестью не могут глядеть другим людям в глаза.
— Что-о?! — оторопел Андрюха. — Ну, знаешь! Не будь ты девчонкой, вот ткнул бы я тебя головой в песок, чтоб язык прищемила!
— А ты попробуй, — весело предложила Витя.
— Так девчонка же, слабый пол, — растерялся Андрюха.
— Давай-ка, давай, — подзадоривала Витя, — только ты меня не бойся, жив останешься. А то я гляжу, здорово ты меня боишься…
— Я-а-а?!
— Ага. Ты. Я обычно таких, как ты, в узелок завязываю. Чтоб помнили о своём нахальстве.
— Ну, давай, — улыбнулся Андрюха и пошёл на Витю.
Он осторожно взял её за предплечья, не сильно толкнул, но сопротивления не почувствовал. Витя вдруг резко подалась назад, дёрнула Андрюху на себя. Она упала на спину, выставив ногу, Андрюха не удержал равновесия, подался вперёд, напоролся на эту ногу и, будто подброшенный пружиной, перелетел через голову и воткнулся в песок.
Но что интересно: у вскочившего мгновенно Андрюхи были насмешливые глаза. Да и слишком уж легко попался он на этот незамысловатый приём, хотя Витя сразу почувствовала, как только Андрей взял её за руки, что он гораздо её сильнее.
— Повторить? — спросила Витя.
— Повтори, — усмехнулся Андрей.
«А не поддался ли он?» — мелькнула у неё мысль.
Витя рассердилась. Ещё этого не хватало!
Она снова вцепилась в Андрея, и неясная мысль стала уверенностью — она просто не могла сдвинуть Андрея с места. Теперь он открыто улыбался.
«Неужели правда — поддался?» Витя рассердилась всерьёз, а мальчишку это, кажется, веселило. «Противный какой тип, — сгоряча подумала Витя, — попробуй сдвинь его — шкаф, да и только».
Неожиданно ей стало смешно. «А ведь парень-то, кажется, ничего! И не так он прост, как кажется. Замысловатый мальчишка! И зря я к нему полезла. Какая это муха меня укусила?» — подумала она.