Голоса в моей голове - Страница 2

– Территория для высокоинтеллектуальной молодежи, не ведающей о табаке? – Спросил я, вернувшись в реальность.

– Территория театра, то бишь общественного заведения, – почти моментально отрезала она, – так что брось сигарету.

Скорее всего, она была достаточно самоуверенной, потому что после сказанных слов развернулась и с победоносным видом зашла обратно в здание. Меня, к сожалению, или к счастью, не взволновали ее слова, поэтому я выкурил всю сигарету и только потом сдвинулся с места.

Гуляя по вечернему городу и сталкиваясь с идущими мне навстречу пустыми лицами, я все чаще вспоминал эту девушку, которая, как мне показалось, играла именно в той пьесе, которую мне посчастливилось увидеть. Время клонилось к десяти, поэтому я повернул обратно и с уверенным видом пошел к зданию театра в ожидании той дамы. Зачем я это делал, не знаю до сих пор.

Я простоял с незажженной сигаретой во рту не совсем долго, но за это время любой намек на людей исчез с улицы, и причина моего существования в этом месте торопливо вышла, пытаясь закинуть на плечо сумку. На этот раз на ней не было того нелепого наряда, а волосы аккуратно лежали на плечах. Наши взгляды встретились, но это не помешало ей пройти мимо, не сказав мне ни слова.

– В чем дело? – Спросил я, догнав ее.

– Ты о чем? – Испуганно ответила она, не остановив шага, и притворилась, словно совсем не узнает меня.

– Ты ничего не сказала по поводу сигареты, – промямлил я, продолжая держать ее во рту.

– Мне все равно, если честно.

– А в театральном платье тебе не было все равно.

Она резко остановилась, взглянув на меня строгим, уставшим взглядом.

– С тобой все в порядке? Ты хочешь, чтобы я сделала тебе замечание?

– Было бы неплохо, – усмехнулся я.

Она вытащила сигарету из моего рта и, грубо бросив на землю, стала демонстративно ее топтать.

– Доволен?

Я засмеялся так, чтобы не обидеть ее, но все же легкая неприязнь проскочила между нами.

– Ты такая смешная, – сказал я.

Она не обратила на эти слова внимания, но, заметив, что я все еще продолжаю идти рядом с ней, остановилась и посмотрела на меня взглядом мученика, но какого именно мне не известно. Как же приятно было осознавать, что мне все же удается разглядеть ее лицо. Казалось, ничего прекраснее этого момента не происходило со мной на протяжении долгих лет.

– Слушай, – начала она, вздохнув, – чего тебе?

– Ничего, – беззаботно ответил я, покачав головой.

Девушка возмущенно развела руками, пытаясь самой понять причину моего глупого и бесцельного поведения, и вновь устало вздохнула. Кажется, в ее голове созревали подходящие для ситуации слова. Я понял это по легкому движению губ и почти незаметным попыткам открыть рот. Однако, она гордо промолчала, покачала головой и снова поспешила в неизвестном мне направлении.

14

Возвращение домой всегда было для меня одним из самых прекрасных моментов. Однако обстановка моей квартиры порой угнетала: я так давно здесь не появлялся, что ней я казался таким чужим и беспомощным существом, что заставляло задуматься о переезде, ибо меня, человека достаточно свободного, ничего нигде не держало. Единственное, что притягивало меня в моей обители – балкон – символ фальшивой свободы, старательно дополненной безмолвными встречами с внутренним «я». Я включил одну из песен Queen (не подумайте, что я фанат, мой девиз – избегай любого культа, ибо это начало конца) и, слегка пританцовывая, выкурил сигарету, пытаясь максимально точно спародировать какого-нибудь пафосного актера из какого-нибудь не менее пафосного боевика.

Электронная почта оповещала о нескольких письмах, которые я не торопился открывать. Я уже заранее знал, что они «подписаны рукой» мамы и сестры, интересующихся о моем здоровье и состоянии. Я получил от них более пятидесяти писем, но до сих пор не понимал, какую они преследуют цель, изображая (хоть и неосознанно) из себя любящую семью. Я был бы намного лояльнее, будь они со мной искренними и открытыми. Их постоянно скептический настрой по поводу моего образа жизни был куда приятнее лживых переживаний и неохотной (хоть они этого и не признают) поддержки всех моих необдуманных решений.

Стоя на балконе и отдаваясь беззаботным мыслям, съедающим мой уставший разум, я невольно наблюдал за торопливым потоком людей под окнами. Моя квартира находилась недалеко от центра города, в связи с чем здесь всегда было многолюдно. По улице брели полуживые люди с такими потупленными глазами, что вызывало ощущение полного отсутствия у них самообладания. Я видел, как опрятная красивая девушка, разговаривая по телефону, прошла мимо бездомного (как я подумал) парня и вдруг остановилась. Лицо ее скорчилось в опечаленной гримасе, она что-то сказала в трубку, покопалась у себя в сумке и пошла обратно к тому парню, протягивая купюру. Тот неосознанно выхватил деньги из ее рук и, схватив свои пожитки, побежал прочь. Девушка недолго стояла в позе напрочь ошеломленного человека, потом выругалась в трубку, облегчила сердце и тоже пошла прочь. Она не была готова к той настоящей поддержке, которую оказывают бездомным. Скорее всего, ею руководило чувство долга. И это вовсе не говорит об ее лицемерной душе или недостаточном желании помочь бедному парню. Это говорит о ее безудержном стремлении, но неспособности быть похожей на людей, бескорыстно помогающих другим. Весь этот самобытный альтруизм не может быть присущ всякому доброму сердцу. Каждый из нас имеет свои пробелы, которые не стоит заполнять ради шаткого места в изменчивом обществе. Хотя бы для внутренней гармонии. Конечно, дело не только в этом, но, рассматривая большую проблему, часто приходится проводить параллели с ее небольшими, но значимыми частями.

Когда мне опротивело бессмысленное наблюдение за людьми, я опустился в кресло, в унынии которого провел оставшийся вечер. Обычно мой день заканчивался изнуряющим состоянием не столько тела, сколько души. Моральные принципы, не позволяющие мыслям легко отречься от тела и уйти на покой, угнетали каждую прожитую мною ночь. Так комично и грустно! Конечно, вас могли заинтересовать эти принципы, но единственное, что уместно о них сказать, – мои убеждения редко сходились с устоями окружающих, почти никогда. Но мне было наплевать, как в принципе любому другому уважающему себя человеку. Общественное мнение меня не особо волновало, в отличие от самих людей и образа их жизни. Я понял, что каждый из нас волен в своих действиях, конечно, если они не касаются жизни других. Какими же бесцеремонными бывают порой люди, развязно болтая о том или ином знакомом без толики сочувствия или безразличия. Но сколько же презрения в их словах! К чему я? Все эти болтуны обвиняют нас в игнорировании общественных устоев, но своего ярого протеста увидеть не могут. На самом деле, это не так важно. Важно то, что именно из-за таких людей беззащитные и робкие притворяются фальшивой копией искусственного идеала. Что может быть страшнее общественной кары? Вот о чем думает большая часть населения. А о том, чтобы провести дни жизни по своему желанию, даже не задумываются. Идиоты.

К удивлению, эти мысли нахлынули на меня, как нежданный ураган. Я еще долго пытался вспомнить, откуда вдруг могли возникнуть такие взгляды на жизнь, но ничего умного в голову не приходило. Мне лишь оставалось согласиться с тем, что это остатки идей, которые я оставил в прошлом, но и в это верилось с трудом. Помню раньше я как-то справлялся с обуревающими мою голову переживаниями, но сейчас от них было тяжело избавиться.