Голоса летнего дня - Страница 39

— Ясное дело, в порядке. Пошел отсюда, — грубо сказал Бенджамин.

— Ты уверен, что можешь остаться в игре? — спросил Бенджамина тренер и плеснул ему в лицо водой из фляжки.

— Не надо, Бен, — сказал Луис. — Лучше посиди до конца этого периода на скамье запасных.

— Я о’кей, о’кей. — Бенджамин с трудом поднялся на ноги и стоял, пошатываясь. Если бы на поле не выбежал Луис, он бы пролежал еще с минуту. Вообще-то он чувствовал себя очень скверно. Его тошнило, перед глазами плавали круги, и ему следовало бы позволить увести себя на скамью запасных. Но с учетом того, что рядом суетился Луис — маленькая нелепая фигурка в коротких штанишках и с детским личиком, — об этом не могло быть и речи. — Пошел вон с поля, — грубо сказал Бенджамин брату. В свои девятнадцать он с обостренной чувствительностью относился к соблюдению так называемых внешних приличий. А в число последних вовсе не входило появление на поле кого-то из членов его семьи в разгар игры и на глазах трех тысяч болельщиков.

— Ладно, — сказал Луис. — Я уйду. Но только не строй из себя героя.

— Да, мамочка, — ответил Бенджамин. Эти слова давно уже стали расхожей семейной шуткой. Каждую субботу, перед тем как отправиться на игру, он выслушивал от матери долгие нотации и, уже выходя из двери с сумкой через плечо, говорил ей эти два слова. Позже, во время войны, перед самой отправкой на фронт, он сказал ей то же самое.

На протяжении почти восьми лет между ним и матерью шел постоянный спор на тему того, стоит ли ему играть в такой футбол или нет. На матче с участием Бенджамина мать побывала всего раз и пришла просто в ужас от грубости этой игры. И призналась, что более не в силах видеть, как ее сына метелят эти полоумные, по ее выражению, хулиганы. Правда, в тот вечер единственным ее комментарием было: «Почему это ты всегда встаешь с земли последним? Я уже раз двадцать подумала, что ты умер. И ты называешь это игрой?»

В замечании матери была доля истины. Сбитый с ног Бенджамин действительно старался пролежать на земле как можно дольше. Это давало возможность немного передохнуть, собраться с новыми силами. Он был не в самой лучшей спортивной форме, поскольку вечерами ему приходилось подрабатывать, допоздна торгуя газированной водой, и отоспаться как следует почти никогда не удавалось.

Мать была не из тех женщин, кто легко сдается. Она вступила в сговор с друзьями и членами семьи, и те дружно принялись уговаривать Бенджамина не играть больше в футбол. «Qoyim nochas, [35]что ты этим хочешь доказать?» То была самая расхожая фраза, которую слышал в те дни Бенджамин от родственников и знакомых. На самом деле фраза означала несколько другое: «На кой черт тебе понадобились эти нееврейские радости?» Подразумевались разного рода игры с силовыми приемами, борьба, альпинизм — словом, все те занятия, которыми не к лицу было увлекаться образованным и умным евреям. Всякий раз, слыша это, Бенджамин приходил в ярость. Слова эти просто бесили его, в них слышался отголосок гетто. И еще — то, что он называл глупым и высокомерным самомнением, несомненно, позаимствованным у врагов еврейской нации. Что евреи, видите ли, слишком умны, чтобы подвергать себя опасности.

— Помни, — сказал как-то один из друзей матери, преподаватель английского в высшей школе, тоже подключенный к этой «антифутбольной» кампании, — помни, все мы люди Книги. [36]И должны воздерживаться от насилия.

Бенджамин был достаточно воспитан, чтоб не вступать в споры с человеком, старше его по возрасту. И уж тем более — близким другом матери. А потому он не стал говорить преподавателю английского, что, по его мнению, сама Книга являла собой довольно хаотичную хронику бесконечных убийств, предательств, мародерства, насилия. И что все прочие расы, нации и народности тоже являются «людьми Книги». Что, кстати, вовсе не означало, что они сторонятся насилия. Ну, взять, к примеру, тех же греков. Человек, написавший «Эдип в Колоне», [37]сражался с самнитами [38]и был настоящим воином по сути и духу. «Анабазис» [39]был написан человеком, прошедшим с мечом в руке тысячи миль. Автор «Дон Кихота», романа, который действительно можно считать Книгой с большой буквы, был моряком и даже попал однажды в плен. Сэр Уолтер Рейли, чьи стихи учитель наверняка читал своим ученикам на занятиях по английской литературе, также был известен тем, что время от времени воевал.

Все люди Земли, вся человеческая раса, хотелось сказать Бенджамину, являются «людьми Книги». И претензии одного небольшого, рассеянного по всему миру племени на этот исключительный титул казались ему глупыми и самонадеянными сверх всякой меры. Но он заметил лишь:

— Спасибо за внимание и заботу, сэр. Но я все равно не брошу футбол.

— Но почему? — с явным раздражением в голосе спросил учитель. — Это бы доставило твоей матери столько радости.

— Не для того я родился на свет, чтоб доставлять матери радость, — ответил Бенджамин.

— Не стану передавать ей эти слова, — заметил учитель.

— Благодарю вас, — вежливо сказал Бенджамин.

А затем последовал неизбежный вопрос:

— Что ты хочешь этим доказать, Бен?

Отвечать Бенджамин не стал.

Он играл в футбол вовсе не для того, чтоб доказать что-либо. Он играл в футбол просто потому, что ему нравилось играть. Как нравилось читать Джона Китса, играть в бейсбол, заниматься боксом. Просто нравилось, и все. Отец хоть и не заступался за него — из уважения к матери, — но выражал сыну свое молчаливое одобрение, посещая матчи и получая удовольствие от созерцания игры. Если в отце и оставался отголосок гетто, то внешне это почти никогда не проявлялось.

Бенджамин только что поступил в колледж И вот очень холодным ноябрьским днем, когда земля промерзла до такого состояния, что мяч отскакивал от нее со звоном, Луис попал в очередную неприятную историю.

Борьба на поле шла страшно жесткая, игра складывалась непросто, противник попался сильный, и Бенджамину досталось за один период больше, чем за весь сезон. К тому же он вот уже семь дней был простужен и так устал к концу первого периода, что едва держался на ногах. За всю игру он не осилил продвижения и на пять ярдов, выронил мяч из ослабевших рук прямо посреди поля и с большим трудом прикрывал крайних нападающих, которые выходили на длинные пасы. Команда соперника давила, Бенджамин не удержал мяча в атаке на десятиярдовой линии, и другая команда не допустила «заноса» всего в нескольких футах.

Капитан команды Бенджамина взял тайм-аут. Хотел дать возможность своим игрокам передохнуть немного и разработать план обороны на следующие четыре розыгрыша.

Луис сидел на трибуне прямо позади здоровенного парня лет девятнадцати-двадцати, который то и дело доставал из кармана плоскую фляжку. Из нее он и его подружка отхлебывали по глотку, видимо, желая согреться. Когда Бенджамин выронил мяч из рук, парень с флягой презрительно засвистел и заулюлюкал.

— Эй ты, Федров, задница и придурок! — крикнул он. — Чего напялил футбольную форму? Тебе бы с девчонками в пинг-понг играть!

Зрители, сидевшие по обе стороны от парня с флягой, дружно заржали. Тут Луис, сидевший позади, наклонился и легонько стукнул парня по плечу.

— Ты, — сказал он, хотя парень был года на четыре старше и весил фунтов на восемьдесят больше, — давай вставай. — С этими словами сам Луис поднялся.

Парень с флягой обернулся и, смерив задиру презрительным взглядом, ухмыльнулся.

— Что это за муха тебя укусила, а, малыш? — спросил он.

— Слишком много болтаешь, — ответил Луис.

— Разве? — сказал парень. — Ну и что ты собираешься предпринять по этому поводу?

Луис снова хлопнул его по плечу, на этот раз посильнее.