Голос сердца (СИ) - Страница 5
- Почти три месяца… - ее голос превратился в шёпот. Она смотрела поверх моей головы, будто стыдилась того, что оказалась в положении.
- Почему мне не сказала? – Я рассердился, ведь тем самым она не позволила мне заботиться о ней. Лихорадочно припоминал, где объел, где не помог, не согрел вовремя, и злился на себя за это.
Эмили сглотнула, все еще пряча глаза. Ее тон, когда она заговорила, стал совсем безжизненным:
- Хотела прочувствовать, что это такое – быть матерью. Хоть недолго помечтать. Я знала, что когда узнаешь о беременности, ты примешь решение, которое мне не понравится: или уйдешь на фронт, что не устраивает меня… или потребуешь аборт, и мне придется с Ним расстаться, - она накрыла мою ладонь, теперь мы вместе грели нашего ребенка. А затем убийственно закончила: - Аборт еще успею сделать… плацента стоит бешеных денег, нам на полгода хватит…
- Ты что несешь?! – приходя в ужас от ее слов, заорал я и вскочил с места. Стул опрокинулся, Эмили отшатнулась, будто я собираюсь ее ударить, закрылась руками.
- Ты же понимаешь, что я права, - закричала она резким, сломанным голосом. – По-другому нам не выжить!
- Выжить! – ответил я грубо, сжимая кулаки. Моя ненависть к суровым испытаниям была настолько велика, что перед глазами заплясал огонь. Я не позволю жене и ребенку страдать, не позволю каким-то жалким техасцам уничтожить наш город.
- Ты не пойдешь на войну! – взревела Эми, испугавшись моей жесткой решимости. Ее губы задрожали, влажные глаза наполнились отчаянием. – Ты не бросишь меня одну.
Я мог бы многое сказать: и что у нас не осталось другого выхода, и что я давно собирался это сделать, просто тянул, ожидая подходящего случая, и что нет ничего важнее еще не родившегося ребенка, и что необходимо когда-то брать ситуацию в руки и формировать свое будущее, иначе его вообще не будет… но вместо тысячи слов я привлёк жену к груди, крепко обнял, чтобы она почувствовала себя хоть капельку защищённой. Так мы и стояли некоторое время, голодные, обречённые и отчаявшиеся.
- Я не хочу хоронить тебя, - плакала любимая, разрывая мне сердце. Сколько раз я ей уже клялся, что останусь в тылу? Десять? Двадцать? Не сдержал, получается, обещания.
- Этого не случится, - все, что мог теперь сказать. – Может, меня не отправят на передовую? Вторая и третья линия фронта не так опасны, - и тут же вспомнил, как теми же самыми словами отмахнулся от меня Джон Леон. И где он сейчас? Удалось ему осуществить задуманное?
- Себя не обманывай, - невольно повторила Эмили мой ответ Джону.
______________________________________________
Фронтовая граница где-то между Миссури и Иллинойсом, август 2570
Солнце нещадно палило в спину, и пучок высохшей травы, намотанный на голову, не спасал от адского пекла. Оставаясь на позиции, я периодически вытирал грязным рукавом пот с лица и шеи, мечтая о вечернем купании в бочке. Сжимая калаш, исступленно всматривался в дальний конец поля, но в мареве поднимающегося с потрескавшейся земли горячего воздуха не мог различить передвижение врага. А может техасские собаки, также как и мы разморённые беспощадной жарой, сделали перерыв?
Позади нас был город Эвансвилл, мы стояли насмерть. Причем в буквальном, к сожалению, смысле. Граница еще неделю назад находилась возле Провиденса, но наши линии обороны техасцы смели волна за волной. Будто беспомощные младенцы, солдаты наступательной армии Нью-Йорка, призванные освободить Провиденс и Мэдисонвилл, не только не добились поставленной цели, но бежали как трусы. Наша войсковая часть, последняя надежда Эвансвилла, встретила техасских собак массированным заградительным огнем, на время приостановив бойню. Увы, раненых не удалось спасти: поле, пролегающее между нашей линией обороны и техасской, обстреливалось слишком интенсивно. Ничего не сумев сделать, мы в отчаянии наблюдали, как не добравшиеся до родных окопов ньюйоркские солдаты медленно умирают от ран, потери крови и палящего солнца, как на вражеском конце поля живых забирают в плен, чтобы наверняка пытать. И знали, что тем временем техасские собаки группируют новые войска, чтобы смести последний защитный барьер и взять город.
Так мы сдавали города врагам. Ничего не могли поделать. Ввязавшись в войну, я стал со временем понимать страхи вернувшихся с передовой выживших солдат: техасцы в самом деле производили впечатление непобедимых воинов. И вскоре мне предстояло убедиться в этом лично, – первая и вторая линия фронта смяты, незаметно я оказался на передовой, и мне придется столкнуться лицом к лицу с неумолимо приближающейся смертью. Преодолеть слабость и страх, победить… или умереть, так и не увидев жену и ребенка.
После моей гибели ей будут выплачивать пособие еще пару месяцев… а затем она вновь начнет высыхать от голода. Так что мне нельзя умирать. Я должен выжить, чего бы мне это ни стоило.
Откинувшись на спину, я глотнул из фляги теплой вонючей воды, прищурился в бинокль, разглядывая нашу тыловую кухню, возле которой суетились рядовые бойцы. Втянул носом воздух, стараясь абстрагироваться от горького привкуса тлеющей после взрывов земли и тошнотворного запаха гниющих трупов, разбросанных на нейтральном (пока) поле. Слабый ветерок приносил аромат овсянки с синтетическим мясом. Каждодневный рацион не отличался разнообразием, но количественно кормили на фронте лучше, чем на заводе.
Невольно я вспомнил Эмили: как она там сейчас? Последнее ее письмо я получил еще в апреле, в нем она рассказала, что переехала в Индианаполис, и что все хорошо: продуктов хватает, поставили на медицинский учёт, относятся со вниманием. Я заскрипел зубами, вспомнив еще раз слова врача: если родится мальчик, материнское пособие будет платиться до его совершеннолетия, вне зависимости от того, погибнет ли отец. Они что, планируют вести войну вечно? И мой еще даже не рожденный сын уже сейчас отмечается в табеле как будущий солдат. Мне хотелось увезти семью на необитаемые земли, найти для нас тихое место за полярным кругом. Увы, мирного острова не существовало на обезумевшей Земле, а в космос человечество уже давным-давно не летало.
Я сжал калаш, качая головой: этот русский автомат – лучшее наследие, которое осталось нам от цивилизованного прошлого. Калаш да примитивные винтовки с пушками, танки-коробки времен почти доисторических – остальное сгинуло вместе с высокотехнологичными заводами, да вместе с умами, которые могли тот опыт повторить. Человечество систематически занималось пропагандой мирного образа жизни и десятилетиями уничтожало оружие и знания о его производстве, в итоге к началу новой мировой войны людям оказалось нечем воевать. Кто знает, а не было ли это сделано специально, чтобы сокращение численности населения прошло без вреда для окружающей среды, в которой еще хотелось жить просвещённым потомкам? Если это так, то тому, что это задумал и организовал, все удалось…
Я вяло проверил затвор: все было в порядке. Хотел попросить сигарету у лежащего в трех метрах от меня Ленни, молодого паренька из Буффало с такими светлыми волосами и ресницами, что он казался седым, но передумал, не желая помереть от рака. Я еще ребенка увидеть хотел.
- Ничего? – спросил я у Ленни, засовывая в рот травинку, чтобы отвлечься от навязчивой никотиновой зависимости.
- Третий день пошёл, - буркнул парень.
- Не надо было дожидаться, пока они соберутся с силами, - проворчал я, недоброжелательно косясь в сторону полевого командира. – Надо было идти в контратаку, а теперь что… теперь они уже подлечились и наверняка свежих бойцов подтянули.