Голос погибшей планеты - Страница 3

— Спасибо вам, господин офицер! Мне сейчас станет лучше.

Я оглянулся. На меня смотрели затуманенным взглядом огромные черные глаза, опушенные длинными ресницами.

— Разрешите, я провожу вас? — спросил я.

Женщина бросила на меня удивленный взгляд, и я понял, что она поражена моей просьбой — ведь среди наших офицеров было принято считать туземцев людьми второго сорта, почти обезьянами.

Она шла с трудом, и я поддерживал ее за хрупкую, тонкую талию, ощущая, как лихорадочная дрожь сотрясает ее тело. По дороге к дому она короткими, отрывистыми фразами рассказала о себе.

Ее звали Фати. Она вдова, муж ее четыре года назад был убит пьяным солдатом базы. Работает посудомойкой в одном из местных ресторанчиков. В этот вечер она, как обычно, после работы спешила домой к дочери, когда на нее напали подвыпившие парни в военной форме.

Маленький домик прятался в тени пальм и большелистных бананов. В нем светился слабенький огонь масляной коптилки.

Женщина шла с трудом, обвисая на моей руке, маленькая и беззащитная. В дверях к ней бросилась крошечная девчурка:

— Мама! Я так ждала тебя! Я так хочу кушать! — проговорила она на туземном наречии, которое я уже понимал.

Женщина без сил опустилась на низкое ложе. Я окинул взглядом единственную комнатку домика — низенький столик, несколько циновок, матрацы и подушки, убогая посуда.

— Крошка моя, Нази! — не то проговорила, не то простонала женщина. — Мне нечем тебя накормить. — И пояснила, вскинув на меня огромные печальные глаза: — Я несла еду, но насильники выбили ее у меня из рук.

Я вспомнил о двух плитках шоколада, которые я купил для себя в ресторанчике, и предложил их девчушке.

— На. Поешь. Это очень вкусно.

Девочка сверлила меня недобрым взглядом и покачивала головой.

— Нет! У белых дьяволов нельзя ничего брать.

Она взяла шоколад только из рук матери.

Это прозвище — «белый дьявол», эти детские глазенки, переполненные страхом и ненавистью, снились мне всю эту ночь. И тогда я впервые подумал и понял, почему мы для местных жителей только ненавистные «белые дьяволы». Ведь мы заняли их землю, ведем себя на ней как хозяева, наводим свои порядки, нарушаем их обычаи и жизненный уклад. А что мы даем этим людям взамен? Разговоры о том, что мы защищаем их? От кого защищаем, если никто не собирается нападать на эту бедную, выжженную солнцем землю…

На следующий день я был дежурным по базе. А через день вечером я, накупив в гарнизонном магазине печенья, различных продуктов, конфет, постучал в двери маленького домика на окраине городка.

Открыла мне Фати. Она, наверное, недавно вернулась с работы и кормила дочь какой-то черной кашей. Увидав меня, маленькая Нази, словно мышонок, ускользнула в самый дальний угол, поблескивая оттуда испуганными, озлобленными глазенками. А мне почему-то очень хотелось, чтобы эти глазенки, темные, как космическая глубина, смотрели на меня приветливо и ласково.

— Зачем вы все это принесли, господин? — чуть слышно проговорила Фати, когда я выложил из пластмассовой сумки груду продуктов. — Все это стоит больших денег…

Я ответил:

— У меня хорошее жалованье. — И предложил: — Давай поужинаем вместе, втроем. Приготовь, если можно, ужин.

Готовить Фати умела, и очень скоро на столе уже стояли кушанья и очень вкусный чай. Девочка ела с аппетитом, но по-прежнему бросала на меня взгляды испуганного пойманного зверька. Не раз я ловил и взгляд ее матери — встревоженный и выжидательный.

Часа через два я ушел. И пожимая тонкую ладошку Фати, я впервые увидел в ее темных глазах искорки доверия.

— Спасибо тебе, добрый господин! — проговорила Фати.

— Можно иногда навещать вас с дочерью? — спросил я.

Фати криво усмехнулась:

— Зачем ты спрашиваешь, господин? Ты же знаешь, что вам все можно…

— Я не хочу быть нежеланным гостем, — пояснил я. — Скажи, можно мне приходить к вам?

— Приходи! — как-то безразлично ответила Фати.

Я стал приходить в маленький домик. И радовался тому, что с каждым моим посещением взгляд Фати становился приветливее и теплее. И маленькая Нази привыкала ко мне.

Как-то она взяла из моих рук игрушку, прижалась худеньким тельцем к моему колену и, подняв бронзовое личико, улыбнулась ясно и доверчиво.

В этот вечер, когда я собирался уходить, Фати вдруг закинула мне на плечи тонкие горячие руки и прошептала:

— Может быть… ты… останешься?!

И я остался…

Не знаю, наверное, я очень скверный человек, потому что любил сразу двух женщин. Они были очень, разные: Ва, напоминавшая бурный и чистый горный ручей, своенравный и шумливый, и Фати — тихая, теплая и нежная струйка, ласкающая сердце.

Об этом я подумал уже сейчас, вспоминая прошлое, такое прекрасное и невозвратимое.

А тогда я не думал — я просто жил, просто наслаждался возможностью дышать всей грудью, ощущать свое сильное молодое тело, смотреть на лакированные листья пальм, на золотистые пески пустыни…

Круглые сутки, свистя реактивными двигателями, над пустыней вдоль горного хребта кружили наши бомбардировщики, вооруженные атомными бомбами. Каждые четыре часа одна группа самолетов приземлялась, а другая взлетала и принималась кружить над пустыней, военной базой, городом. Эта вечная нелепая карусель, сжиравшая огромные суммы денег, называлась «непрерывной боевой готовностью».

Раз в несколько дней с дьявольским гулом с нашего космодрома — площадки сплавленного в стеклообразную массу песка взмывали в небо самолеты-ракеты, вооруженные лазерным оружием. Они уносились в космическое пространство для того, чтобы после различных маневров, затрудняющих слежение за ними, подчалить к астероиду, ставшему спутником Желтой планеты. Там, в специально оборудованном герметическом бункере — огромном стеклянном гробу, дежурила очередная смена разведчиков-наблюдателей, круглые сутки следящая за территорией Синей республики.

Когда-то, когда я ходил еще в первые классы начальной школы, на нашей планете было более десятка государств и каждое из них жило по своим обычаям и законам. Самыми крупными и сильными из них были наша Фиолетовая республика и Синяя республика. Нашу страну возглавлял президент, а страну синих — председатель республики. Все государства оказались присоединенными — одни к Фиолетовой, другие к Синен республике.

Командующий нашей базой офицер-космонавт высшего класса Со любил в высокопарных фразах расшифровывать несуществующую мудрость колоссальной глупости, называемой «непрерывной боевой готовностью». На офицерских совещаниях, в нашем клубе за бокалом ледяного коктейля наш «бочонок» произносил громкие речи. И при этом его красное рыхлое лицо принимало совершенно идиотское выражение, а крошечные свиные глазки воинственно поблескивали.

— Мы щит нашей страны, мы ее воздушные часовые, — громыхал наш «пустой бочонок». — Наши стратеги, открывшие состояние непрерывной боевой готовности, сделали гениальное военное открытие. Да, я, старый вояка, не боюсь назвать это открытие гениальным. Над сотней баз день и ночь кружат наши бомбардировщики с атомными бомбами. И если синие когда-нибудь осмелятся нанести по нашим базам ракетный удар, сотни крылатых атомных орлов — с наземных баз и из космоса — устремятся к земле наших врагов и превратят ее в безжизненную пустыню.

«Бочонок» так надоел нам своим громыханием, что насмешливый и языкастый военный инженер Гу как-то спросил его:

— Простите, мой командир! А вы не знаете, сколько денег ежедневно сжигают наши крылатые орлы, летающие над базами?

Конечно, Гу не получил от нашего командующего вразумительного ответа. Но зато, мне кажется, он заслужил немилость начальства, потому что его вскоре перевели на Северную базу, где жить труднее и беспокойнее, чем у нас.

Впрочем, никто из нас, мне думается, не принимал всерьез ни самого нашего командира, ни его «громыхающих речей». Не верили мы и в близкое нападение синих и их союзников. Ведь только дети, еще не начавшие ходить в колледж, могли поверить в глупость о счастье погибать в бою. Может быть, раньше воинственные идиоты и получали удовольствие, протыкая огромными шомполами себе подобного или получая дубинкой удар по собственной пустой голове. Но в наши дни тысячи, миллионы людей в первые же часы войны погибли бы, так и не увидев врага. Да, мы знали это.