Голос ночи - Страница 4

Рой вернулся на кухню:

– Никого. Пойдем немного поиграем с поездами.

– А где они?

– В гараже.

– Чьи это поезда?

– Моего старика.

– И тебе не разрешают прикасаться к ним?

– Пошел он. Он не узнает.

– Рой, я не хочу проблем с твоими предками.

– Бога ради, Колин, как они узнают?

– Это и есть твой секрет?

Рой уже двинулся в сторону гаража, но обернулся:

– Какой секрет?

– У тебя есть секрет. Тебя от него распирает.

– Как это ты догадался?

– Я вижу… то, как ты ведешь себя. Ты испытывал меня, чтобы убедиться, можно ли мне доверить свой секрет.

Рой покачал головой:

– Какой ты проницательный.

Колин, смутившись, пожал плечами.

– Да, да. Ты прямо читаешь мои мысли.

– Так ты действительно испытывал меня?

– Ага.

– И вся эта бессмысленная чепуха про кошку…

– …Была правдой.

– О да!

– Лучше поверь.

– Ты опять испытываешь меня.

– Может быть.

– Так секрет существует?

– И какой!

– Поезда?

– Не-е. Это только крохотная его часть.

– А остальная?

Рой ухмыльнулся.

Что-то неуловимо странное в его усмешке, в блеске голубых глаз вызвало у Колина желание попятиться. Но он не сделал ни шагу.

– Я расскажу тебе о нем, – сказал Рой, – но только когда буду готов.

– А когда это будет?

– Скоро.

– Ты можешь доверять мне.

– Только когда я буду готов. А сейчас пошли. Тебе понравятся поезда.

Колин пошел за ним через кухню и белую дверь. Вниз спускались две небольшие ступеньки, затем гараж – а в нем модель железной дороги.

– Ух ты!

– Ну как? Кайф!

– А где твой отец ставит машину?

– Обычно на проезжей части, здесь для нее нет места.

– Да-а. А когда он собрал всю эту чепуховину?

– Он начал собирать, когда был еще ребенком. И каждый год добавлял новые модели. Сейчас его коллекция стоит более пятнадцати тысяч долларов.

– Пятнадцать тысяч! Интересно, кто заплатит такие деньги за кучку крошечных паровозиков?

– Люди, которые будут жить в лучшие времена.

Колин моргнул:

– Что?

– Так говорит мой старик. Он говорит, что люди, которым нравятся модели железных дорог, должны жить в лучшем, более правильном мире, чем наш.

– И что он хочет этим сказать?

– Черт возьми, если бы я знал. Но он так говорит. Он часами может рассуждать о том, насколько мир был совершеннее, когда в нем были поезда, а не самолеты. Он может надоесть до смерти.

Модель железной дороги была установлена на высокой платформе, которая занимала площадь практически всего гаража, рассчитанного на три машины. С трех сторон было достаточно пространства для прохода, а с четвертой, где находилась панель управления, стояли два табурета, небольшая скамеечка и шкафчик для инструментов.

Блестяще задуманный и тончайше выполненный миниатюрный мир располагался на платформе. Здесь были горы и долины, ручейки и реки, озера и луга, усеянные крошечными полевыми цветами, леса, где дикий олень выглядывал из тени деревьев, деревни, фермы, сторожевые посты, словно сошедшие с почтовых открыток. Здесь были и настоящие люди, занятые своей обычной работой, миниатюрные модели машин, грузовиков, автобусов, мотоциклов, велосипедов, чистенькие домики с частоколом, четыре изысканно выполненные железнодорожные станции: одна в викторианском стиле, одна – в швейцарском, одна – в итальянском и последняя – в испанском, – а также магазины, церкви, школы. Узкоколейные железнодорожные пути разбегались по всему этому пейзажу: вдоль рек, через города, сквозь долины, вокруг гор, по эстакадам и постам, к станциям и от станций, вниз и вверх, вперед и назад, образуя петли и прямые, резкие повороты, дуги и спуски.

Колин медленно обошел всю панораму, изучая ее с благоговением. Иллюзия не исчезла и при детальном рассмотрении. Даже с расстояния в один дюйм сосновые леса казались настоящими, каждое дерево было выделано с необыкновенной тщательностью. Дома были завершены до последней детали: настоящие окна, телеантенны, укрепленные тонкими тросами, не забыты даже сточные трубы. Пешеходные дорожки уложены крохотными камешками. И машины были не просто игрушками. Это были безукоризненно сделанные точные копии реально существующих автомобилей. В тех, которые не были припаркованы на улицах и вдоль проезжей части, находились водители, а в некоторых и пассажиры, и даже кошки или собаки на заднем сиденье.

– Что из всего этого отец сделал своими руками? – спросил Колин.

– Все, кроме поездов и нескольких моделей машин.

– Фантастика!

– Чтобы сделать один такой домик, нужно не меньше недели, а то и больше, если в нем есть что-то особенное. Он тратил месяцы, чтобы соорудить станции.

– А когда он закончил это?

– Он еще не закончил. Он не закончит это до своей смерти.

– Но нельзя уже сделать больше. Больше нет места.

– Больше – нет, а лучше – да, – сказал Рой, и в его голосе прозвучал металл, а зубы были плотно сжаты, хотя он и продолжал улыбаться. – Старик продолжает совершенствовать свой проект. Все, чем он занимается, когда возвращается домой, – это починкой этой чертовой штуковины. Я не уверен, что у него остается время, чтобы трахнуть хоть изредка старушку.

Подобные слова смутили Колина, и он ничего не ответил. Он чувствовал себя менее искушенным, чем Рой, и старался изменить себя, но никак не мог научиться чувствовать себя комфортно при употреблении крепких выражений и разговорах на сексуальные темы. Кровь бросалась в лицо, внезапно немел язык и пересыхало горло – и он ничего не мог с собой поделать. Колин чувствовал себя ребенком и глупцом.

– Он запирается здесь каждую чертову ночь, – продолжал Рой с тем же металлом в голосе. – Он даже ужин свой иногда поедает здесь. Он – сдвинутый, впрочем, как и она.

Колин много читал о разных вещах, но с психологией был плохо знаком. Однако продолжая любоваться этой очаровательной миниатюрой, он вдруг поймал себя на мысли, что это беспощадное внимание к деталям сродни фанатичной настойчивости в достижении чистоты и порядка, которая была столь очевидна в бесконечной борьбе миссис Борден за поддержание в доме такой стерильности, как в операционной.

Он подумал: действительно ли родители Роя «сдвинутые»? Конечно, они не были парой бредящих лунатиков, они не были невменяемы. Они не зашли так далеко, чтобы сидеть в углу, разговаривая сами с собой и глотая мух. Может быть, они были совсем чуть-чуть сумасшедшие. Такие мягко свихнувшиеся. Может быть, по прошествии времени они станут хуже, свихиваясь все больше и больше, пока через десять или пятнадцать лет не начнут глотать мух. Здесь было о чем поразмыслить.

И Колин решил, что если они с Роем стали друзьями навеки, то он будет посещать его дом только в ближайшие десять лет, а потом, поддерживая дружбу с Роем, постарается избегать миссис и мистера Борден, чтобы, когда они окончательно свихнутся, они не заставили бы его глотать мух или, что еще хуже, не зарубили бы его топором.

Он знал все о маньяках-убийцах. Он видел их в фильмах «Психи», «Смирительная рубашка», «Что случилось с малышкой Джейн». И в дюжине других тоже. А может, в сотне. И он точно запомнил в этих картинах, что сумасшедшие предпочитают грязные убийства. Ножом, или ножницами, или сечкой, или топором. Их никогда не застать за каким-нибудь бескровным убийством – скажем, газом, или ядом, или таблеткой.

Рой сел на табуретку напротив панели управления.

– Подойди сюда, Колин. С этого места ты увидишь гораздо больше, чем с любого другого.

– По-моему, мы не должны разгуливать здесь, если твой отец запрещает это.

– Колин, расслабься, ради всего святого.

Со смешанным чувством нежелания и любопытного ожидания Колин сел на другой табурет.

Рой аккуратно повернул диск на панели. Он был подсоединен к реостату, и верхние гаражные огни слабо замерцали.

– Как в театре! – воскликнул Колин.

– Нет, – ответил Рой. – Это больше похоже… на… Я – Бог.