Голому рубашка. Истории о кино и для кино - Страница 4

Я, разумеется, приехал в назначенный час в кинотеатр «Москва» и был очень обрадован, что Гайдай пришел на эту (не могу подобрать другого слова) дружескую вечеринку, где было много актеров, снимавшихся в его фильмах, людей, работавших с ним и просто почитателей его таланта, каким был и я. Он, как всегда, был прост, шутил, улыбался, с легкой иронией принимал тосты в свою честь, и я не заметил тени ущемленного самолюбия, которое могло возникнуть, мне кажется, у многих менее известных и любимых зрителями режиссеров, если бы их юбилей был отмечен только так.

И третья, самая печальная встреча с Гайдаем произошла вскоре после «юбилея» на его похоронах.

Я приехал с цветами к Дому кино, к центральному входу, по опыту зная, что прощание со всеми значительными (я не говорю, великими) кинематографистами всегда проходило в Большом зале Дома кино. И вдруг узнаю, что идти надо в Белый зал. Может, не к месту вспоминать гробовщика Безенчука из «Двенадцати стульев», но у того была строгая градация, как, в зависимости от ранга, следует хоронить покойника. При жизни Гайдая ругала наша «умная критика», приструняли руководители Госкино, снисходительно отзывались о нем многие ведущие кинематографисты. Но после смерти такой мастер, Народный артист РСФСР, Народный артист СССР, Лауреат Государственной премии должен был быть похоронен с подобающими его рангу почестями. Так вот Гайдаю после его смерти чиновники Госкино, Союза кинематографистов, дирекция Дома кино, Правление Союза кинематографистов, не знаю кто, но ясно, что какие-то очень нехорошие люди вынесли такое решение — хоронить Гайдая по второму разряду.

И сейчас, когда я слышу с экранов телевидения страстные речи известных кинематографистов, восхваляющих Гайдая и его фильмы, я не всегда уверен, что эти люди в свое время не травили мастера и не приложили свою руку к его похоронам.

Я, моя жена Оксана и директор нашей студии Владимир Соколов приехали в Дубай (ОАЭ) в конце декабря 1996 года, чтобы подготовиться к съемкам фильма «Импотент». Второго января в Дубай должны были прилететь актеры Михаил Державин, Наталья Селезнева, Владимир Грамматиков и остальные члены съемочной группы. Занятые организационными вопросами, мы как-то позабыли, что на носу Новый год, и спохватились только часов в 10 вечера. Где встретить Новый год? В номере отеля? Ведь известно, что как встретишь Новый год, так и весь год пройдет. Нет, надо в ресторане — с музыкой, с восточным колоритом, и хорошо бы посмотреть шоу с настоящим танцем живота. С этим настроем мы отправились в ближайший приличный ресторан и узнали, что никакого новогоднего шоу сегодня вечером там нет, спиртные напитки запрещены и вообще Новый год у мусульман совсем в другое время. Так что сегодня — не их праздник.

Надо найти европейское заведение, решили мы, и направились к многоэтажному отелю. Там узнали почти то же самое, с той только разницей, что поужинать без спиртного у них можно.

— Поужинать мы можем и у себя в номере, — усмехнулся наш директор.

— Не может быть, чтобы такое событие нельзя было отметить в этом современном городе! — сказал я. — Надо искать!

Оказалось, я был неправ. Везде нас ждала неудача: по случаю Нового года никаких шоу и банкетов с выпивкой нигде не было, можно было просто поужинать, даже под музыку. А не выпить традиционный бокал шампанского — какой же тогда Новый год?

Жизнь в Дубае замирает где-то после двух часов ночи, и потому в это предновогоднее время улицы были заполнены шумной толпой; в скверах молодежь играла в бадминтон, уличные едальни и магазины бурлили в обычном режиме, но никакого, привычного для нас предновогоднего ажиотажа не наблюдалось. Становилось ясно, что Новый год, а уже было без 20 минут двенадцать, мы по всей вероятности встретим на улице (даже в отель мы не успеем доехать.) И, несмотря на то, что у директора в портфеле была бутылка «Советского шампанского», не сможем распить ее — за это здесь положена тюрьма. Это мы знали точно. Полицейский-араб нам рассказывал, что в тюрьмах у них полно наших туристов, которые, распив в номере водку выходили на улицы, горланя «Подмосковные вечера», «Калина красная», и тут же получали срок — месяц тюрьмы по лунному календарю. Как нам объяснил все тот же полицейский, это чуть меньше обычного месяца, но для нас было достаточно одного слова «тюрьма», чтобы забыть о своей бутылке шампанского.

И когда мы уже почти смирились, что Новый год мы встретим, блуждая по улицам Дубая, вдруг Оксана показала на стеклянное здание, очень напоминающее московские стекляшки-забегаловки. Это уже был добрый знак. К тому же через стекла мы разглядели лица, явно вписывающиеся в эту почти московскую архитектуру, — там сидели наши. Мы тут же бросились к зданию и чуть замешкались, не зная где вход в него. Тут же все физиономии за столом в окне повернулись в нашу сторону и, моментально распознав в нас своих, стали энергичными жестами указывать, где вход в это заведение. Уже было без пяти двенадцать, когда мы влетели в зал.

Что нам сразу бросилось в глаза и запомнилось на всю жизнь. Люди, сидевшие за длинным накрытым столом, все как один держали одну руку под столом и пожилой мужчина, то ли их начальник, то ли тамада, произносил речь. Увидев нас, группа одними глазами и многозначительными улыбками дала нам понять, что здесь все нормально. А мы это уже и сами поняли.

Мы тут же заняли соседний столик, директор достал под столом из портфеля бутылку шампанского, торопливо, но в то же время беззвучно открыл ее, и мы, под одобрительные и понимающие кивки соседней компании, подставили ему под столом фужеры. И тут грянул Новый год! О приходе его возвестил не традиционный бой кремлевских курантов, не сигналы точного времени, не Биг Бэн, как можно было ожидать за границей, не тост тамады с соседнего столика. С улиц Дубая вдруг раздавались многочисленные сигналы клаксонов автомобилей — высоких тонов, низких, длинных, коротких, отрывистых, в эту какофонию вплетались музыкальные сигналы с «Кукарачей», «Роза Мундой», с еще с какими-то мелодиями. Такого дружного многоголосья автомобильных сигналов я никогда до этого и после этого не слышал. Опешив от неожиданности, мы чуть не забыли про свое шампанское и спохватились только тогда, когда увидели, как соседи молниеносно опорожняли свои бокалы и к ним тут же подходили официанты и забирали бутылки с оставшимся шампанским.

— С Новым годом, друзья! — скороговоркой выпалил я.

Под несмолкаемый рев клаксонов мы дружно и быстро осушили наши фужеры и официант с извиняющимся лицом унес бутылку с оставшимся шампанским из-под ног нашего директора. Потом наши соседи рассказали, что об этом заведение их проинформировали еще в Москве работники турфирмы, продавшей им путевки. В Дубае оно единственное, где полулегально можно выпить по рюмочке водки или по бокалу вина, но ни в коем случае не больше.

— Ну и за это спасибо! — сказали мы хором.

А в памяти остался вроде бы безмятежный город, ведущий будничную правоверную жизнь, однако помнивший, что во всем мире происходит знаменательное для человечества событие — смена года. И автомобилисты Дубая (помнится, что большинство из них сидело за рулями своих американских и японских машин в куфиях и бурнусах) дружно, не сговариваясь, огласили город звуками своих клаксонов, приветствуя этот момент.

И помню, как Оксана тогда сказала:

— Может быть, это их диссиденты?

В 1984 году в составе группы членов Союза кинематографистов я первый раз попал во Францию. Мы были в Париже несколько дней (я писал в первой книжке про посещение дома-музея В.И. Ленина), потом поехали на Лазурный берег в Ниццу и несколько дней провели в Каннах, где в это время проходил знаменитый Каннский фестиваль. Потом через Марсель мы вернулись в Париж. Улетали в Москву из аэропорта Шарля де Голля, и наш рейс немного задерживался. Мы уже находились в нейтральной зоне, все сидели у назначенного нам для вылета выхода на посадку, а я решил все-таки еще прогуляться по капиталистической территории. И вот у одной из стоек я вдруг увидел, как работница аэропорта положила на стойку внушительную пачку полиэтиленовых пакетов с изображением верблюда и надписью «Кэмел». Тогда такие пакеты в Москве очень котировались, были предметом дефицита, и потому под хозяйственные нужды не использовались — в них никто не носил картошку, масло, макароны; они применялись почти как деталь туалета — считалось модным выходить с таким пакетом в город, неся в нем книжку или журнал. Пакеты эти могли попасть в нашу страну только из-за рубежа, притом привезенные, в основном, туристами или командированными.