Голодная гора - Страница 61

– Только один: не слишком увлекаться вот этим и пореже встречаться с Донованами.

Джонни отложил сигару.

– Кто, черт возьми, разносит сплетни вокруг Донованов? – злобно спросил он.

– Ты же знаешь, как у нас любят заниматься чужими делами, – отозвался Генри. – Если что случается в Дунхейвене, то уже через день об этом становится известно в Слейне. Джек Донован не слишком-то почтенный человек, тебе это известно. На его счету браконьерство и вообще всякое мелкое воровство. Кроме того, известно, что он хвастает в кабаках, будто его сестрица пользуется твоим благосклонным вниманием, – он, разумеется, употребляет не столь благопристойное выражение.

– Пошли они все к дьяволу! – заорал Джонни. – Почему, черт возьми, они не могут оставить меня в покое?

– Они и оставят тебя в покое, – ответил Генри, – если ты оставишь в покое вот это. – И он указал на графин.

Джонни откинулся на спинку стула и в упор посмотрел на брата.

– Легко тебе говорить, – сказал он. – Ты счастлив, у тебя хорошая жена, которую ты любишь. О чем тебе еще беспокоиться? У тебя есть Кэтрин. Позволь и мне иметь свою Кейт.

Он засмеялся и налил себе еще стакан портвейна.

– Мне до тошноты надоели разные советчики, которые указывают мне, что я должен делать. Довольно я терпел это в армии, не намерен выносить ничего подобного дома.

– Я не собираюсь тебе указывать, – спокойно возразил Генри. – Я только прошу тебя, остерегайся Донована. Если тебе угодно иметь связь с его сестрой, я не могу тебе запретить, но не теряй головы.

– Донованы мои друзья, – заявил Джонни. – Только они в наших краях отнеслись ко мне по-дружески, когда я вернулся.

– Очень хорошо, – сказал Генри, – больше я не скажу ни слова. Пойдем в гостиную и попросим Кэтрин нам немного поиграть.

Да, ему-то хорошо, думал Джонни, глядя, как его брат, стоя подле жены, переворачивает ноты а она смотрит на него с улыбкой. Ночью они будут вместе, она положит голову ему на плечо, а утром он проснется, и Кэтрин будет рядом с ним. И на следующий день, и еще на следующий. Если его что-нибудь рассердит, она его успокоит. Когда он устанет, она даст ему возможность отдохнуть. Когда ему будет весело, она разделит его веселье, а если ему взгрустнется, погрустит вместе с ним. Они принадлежат друг другу, она носит его дитя. А я никому не нужен. Я всего-навсего никчемный пьяница с дурным характером, и мое единственное удовольствие в жизни это заниматься любовью с сестрой моего привратника.

– Джонни, – вдруг сказала Кэтрин, поднимая глаза от нот и улыбаясь, – вы ведь погостите у нас немного, правда?

Генри, стоя возле жены и положив руку ей на плечо, тоже посмотрел на брата.

– Конечно, Джонни, мне бы очень этого хотелось. Я так часто отлучаюсь из дома, и мне было бы приятно знать, что ты находишься здесь, с Кэтрин. Я уверен, что тебе будет хорошо. Кэтрин об этом позаботится.

Джонни смотрел на них обоих – Кэтрин возле фортепиано, свет лампы освещает ее гладко причесанные волосы, а Генри, его брат, стоит рядом с ней и машинально перебирает кружево ее воротника. Этот жест, такой интимный, ворвался в мечтания Джонни, разрушив их до основания.

– Нет, – ответил он. – Живите себе спокойно здесь, а я возвращаюсь в Клонмиэр.

Первое, что сделал Джонни, приехав домой, это выгнал своего приказчика Адамса, заявив, что в будущем будет сам управлять делами по имению. Он покажет Генри и всем остальным, что он не так плох, как они думают. В течение месяца он вставал рано утром, отвечал на письма, обходил или объезжал клонмиэрское имение и даже дважды в неделю бывал на руднике. Но потом, к несчастью, простудился и на несколько дней слег в постель. Пока он лежал в своей спальне совершенно один, если не считать камердинера, который за ним ходил, он снова впал в депрессию, и та деятельность, которую он развивал в течение последних нескольких недель, показалась ему нелепой и бессмысленной. Чего он, собственно, добился тем, что ездил на Голодную Гору и сидел в конторе? Все сводилось только к тому, что он не давал работать Гриффитсу. В течение того часа, что Джонни находился в конторе, управляющий норовил оттуда улизнуть. То же самое было и с имением. Он бы уверен, что арендаторы его не любят. Никто не радовался его приходу – только Донованы. Что там говорить, думал Джонни, беспокойно ворочаясь в кровати, они мои единственные друзья. Всем остальным на меня ровным счетом наплевать. Я могу валяться здесь невесть сколько и сдохнуть, и все равно никто не придет. Однажды утром к нему заглянул его крестный отец доктор Армстронг и прочел ему лекцию о воздержании. «Никто, кроме тебя, не виноват в том, что ты оказался в таком положении, только ты сам», – сказал он без тени сочувствия и минут двадцать распространялся на тему о вреде алкоголя, а ближе к вечеру Джонни, который в это время всегда чувствовал себя хуже, велел своему человеку принести из погреба бутылку портвейна, после чего немного оправился, настолько, что надел халат и поужинал перед камином в столовой жареной грудинкой с картофелем в обществе Джека Донована, который зашел его навестить и посочувствовать ему.

– Тут вот Кейт переживает, прямо захворала от беспокойства, что вас нет и нет, – сказал Джек. – Места себе не находила, пока я не пообещал, что сам пойду в замок. Иди, грит, повидай капитана. Как теперь-то ваше здоровье?

– Хуже некуда, черт возьми, – отвечал Джонни.

– Все потому, что лежите здесь один-одинешенек, капитан. Что лекарства, не родился еще тот человек, кому оно помогло бы. А вот то, что у вас в бутылочке, это самое что надо, оно живо поставит вас на ноги.

– Умные речи приятно и слышать, Джек. Клянусь Богом, ты единственный мой друг.

– Верно говорите, сэр. Только нынче утром Кейт мне говорила: распрекрасные, грит, у него друзья и родичи, они и не вспомнят о нем, покуда он не помрет. Я вот что вам скажу, сэр, вы для них слишком самостоятельный человек, в этом вся беда. Любите поступать по-своему, а почему бы вам этого не делать? Этот грязный тип Адамс, к примеру, ходит повсюду и болтает, что вы, дескать, ни уха ни рыла не понимаете в делах по имению. Я бы с него шкуру спустил, мерзавец он эдакий.

– Так и говорит?

– Конечно, и ведь только потому, что дела-то у него из рук уплыли. Вот что я вам скажу, капитан, я всегда готов вам помочь с имением, коли вам не захочется самому возиться.

– Это очень любезно с твоей стороны, Джек.

– Ну что вы, стоит ли об этом говорить. Мне это нисколько не трудно. Я-то выжму из имения гораздо больше, чем Адамс. Что вы скажете, если Кейт придет да уберется немного в доме?

– Буду благодарен, если она это сделает, – зевнул Джонни. – Никто из моих слуг и тряпкой не махнет, пока я здесь валяюсь.

Портвейн оказывал свое действие, тянуло ко сну, по телу разливалось благостное довольство, которого никогда не приносило лекарство этого старого дурака крестного, и как приятно, думал Джонни немного позже, снова лежа в постели, когда в камине ярко горел огонь, смотреть, как по комнате неслышно движется Кейт, задергивает занавеси, как бы отгораживаясь от серого ноябрьского вечера, складывает и убирает на место его платье, а потом, когда Джонни почти уже засыпает, она скользнет в постель и ложится рядом с ним. Он думает о доме в Ист-Гроув, о своем брате и Кэтрин, которые сейчас, наверное, пьют чай в своей гостиной. Потом Кэтрин будет играть на фортепиано, а Генри сядет поодаль, повернув свое кресло таким образом, чтобы видеть волосы жены, освещенные лампой.

У него своя Кэтрин, думал Джонни, а у меня – Кейт. Какое мне, в сущности, до них дело, черт возьми?

И притянув к себе сестру Джека Донована, он ищет забвения, а тем временем наступает ночь, и дождь продолжает барабанить по стеклам окон.

По мере того как зима шла к концу, Джонни все труднее становилось обходиться без общества Донованов. У Джека был острый, несколько хитроватый ум, и Джонни вскоре обнаружил, что он знает хозяйство Клонмиэра, как свои пять пальцев. Он улаживал все дела с арендаторами, платил жалованье слугам – одним словом, взвалил на свои плечи все то, чем не желал утруждать себя сам хозяин.