Голод (СИ) - Страница 20

 Сеск усмехнулся, стало сразу понятно на что намекает босс. Фабрегас даже бровью не повел, смотрел прямо на тренера.

- Челси клуб с богатыми традициями, с потрясающей историей. Мы с вами не просто кучка высокооплачиваемых спортсменов, мы – лицо этого клуба.

Тренер повернулся к окну, задумавшись на мгновенье.

- Каждый человек должен иметь представление о хорошем и плохом, правильном и неправильном, добре и зле.

Тренер снова взглянул на Сеска, впрочем, как и все, кто сидел в зале.

-  В Саудовской Аравии за воровство до сих пор отсекают руку, а прелюбодеяние женщины наказывается побоями камнями. Просто подумайте об этом.

В зале повисла тишина. Сеск взглянул на Сесара, который сидел впереди и, несмотря на всеобщие унижение Фабрегса, не выглядел счастливым. Даже наоборот, казался еще несчастнее, чем до этого. Испанец осунулся, под глазами пролегли черные тени.

- Ну да ладно, давайте вернемся к нашим баранам и подумаем, как будем играть против Сити завтра, - развернулся тренер к плазме, что висела на стене, где к тому времени появилась расстановка игроков на поле.

Матч прошел ужасно. Футбол командная игра, а когда против тебя кроме одиннадцати игроков соперника играют еще десять игроков своей команды, результат выходит плачевным. Сеска заменили довольно быстро, тренер махнул на него рукой, усадив на лавку. Он сполз по сидению, зарывшись в воротник толстовки, печально наблюдая за действием на поле. Уже выходя из раздевалки, он проверил телефон. Таня так и не перезвонила. На парковке он крепко выругался. Кто-то проколол переднюю шину, и Сеску пришлось долго возиться, меняя колесо.

Фабрегас поехал домой, чуть не раздавив стайку журналистов, дежуривших у выезда из клуба. Он мчался привычной дорогой, не сбавляя скорости, когда крутанул руль, поворачивая в сторону Таниного дома. Он вбежал на нужный этаж, надавил на звонок несколько раз и, несмотря на то, что он точно слышал какое-то шуршание, ему никто не открыл. Сеск сполз по полотну, прижался затылком к дереву, вытянул ноги, усаживаясь на коврике, вздохнул, закрыв глаза.

- Я знаю, что ты там, - зашептал Фабрегас, - ты нужна мне. Открой, пожалуйста…

Он просидел так довольно долго, повторяя одно и тоже, умоляя поговорить с ним. Спускающейся по лестнице люди, странно смотрели на парня, что грел пятой точкой пол, разговаривая с дверью. Когда Таня наконец открыла, Сеск ввалился в квартиру, ударившись затылком и оказавшись у ее ног.

 - Чай будешь? – приподняла бровь русская, скрещивая руки на груди.

Это был другой Сеск: повзрослевший, изменившийся, до боли в сердце несчастный. Все то время, пока Сеск умолял ее открыть, Таня плакала. Тихо, почти беззвучно, сидела по другую сторону двери и наматывала сопли на кулак. Плакала она редко, но сегодня сдержать слез не могла. Лучше бы он оставил ее в покое, не бередил душу, шел искать утешения в другом месте, но почему-то Сеск пришел к ней.

Надежда ядовитой змеей шевелилась внутри, царапая сердце и душу холодной чешуей. А что если  не безразлична? Вдруг нужна именно она. Эта мысль согревала и в тоже время обжигала сильнее, чем кипяток из чайника, что свистел на плите.

 Она поставила перед ним чашку, стараясь не дышать слишком громко, ибо грудную клетку разрывало от чувств.

- Что происходит, Сеск?

Попыталась спросить, как можно более непринужденно, но без труда догадалась, что одноклубники устроили ему бойкот. Сеск не жаловался. Он ни слова не сказал о Сесаре или дерьме, что происходило внутри Челси, его волновало другое.

- Они не пасуют на меня, - поднял свои темные, полные тоски глаза Сеск, - а какой я футболист без мяча?

Ей так хотелось подойти, обнять его, прижать к себе, забирая часть переживаний, но она сдержалась, знала, что пропадет, растворится в этом мужчине, теряя остатки сердца, что лихорадочно трепыхалось внутри.

Сеск сжал горячую чашку, сделал глоток, облизал губы, не сводя со стоящей у холодильника Тани глаз.

- Они нарочно теряли мои пасы.

- Готовы были даже просрать очки, чтобы только твоя передача не стала голевой, – плюнула Таня, усаживаясь напротив Сеска, подбирая под себя ноги, - тоже мне монахи, половину из них мужей из семей увели, а не жен!

 Сеск рассмеялся.

- Спасибо тебе.

- За что?

- Впервые смеюсь за последнюю неделю.

- Всегда пожалуйста, - улыбнулась Таня, подперев щеку и подсовывая Сеску сладкую булочку.

Но Сеск тут же стал серьезным, схватился за ложку, покручивая ее в руках, затем взглянул на Таню:

- Прости меня, что втянул тебя в это дерьмо.

- Эй, эй! Стоп! Я тоже там была, и ты меня не насиловал Фабрегас, - их глаза встретились. - Ну почти.

На этот раз они посмеялись вместе.

- Жалеешь? – спросила, а сердце перестало биться, страшась ответа.

В ответ Сеск покачал головой отрицательно.

- Не думала, что Сесар такой, вытащил наши отношения на всеобщее обозрение, - встала, собирая чашки, смывая крошки со стола.

- Скучаешь по нему? – спросил резко, даже грубо, всматриваясь в лицо.

- Нет, - честно ответила Таня, а он продолжал смотреть, будто боялся пропустить какую-то важную эмоцию, даже прищурился, изучая.

Таня вымыла посуду, вытерла чашки полотенцем и медленно повесила на крючок, а Сеск так и сидел, не отрывая от нее глаз.

- Что планируешь делать дальше? – шмыгнул носом, прикусывая свои идеально-очерченные губы.

Таня старалась не обращать внимания, она и раньше заводилась, глядя на них, а теперь, зная о том, что они умеют…

- Вообще-то я собиралась пойти в магазин, - убрала она волосы за уши.

- Отлично, я с тобой, - поднялся Фабрегас, пожимая плечами, - я превосходно ношу тяжелые пакеты, особенно на дальние расстояния.

Рядом с ним всегда было жарко, захотелось распахнуть окна. Воздух искрился, потрескивая. Они долго рядились, кто выйдет из кухни первым, но, когда разобрались, Таня остановилась.

- Мне нужны всякие скучные штуки. Туалетная бумага и средства для мытья посуды.

- Супер, обожаю туалетную бумагу! – закивал Сеск, пока Таня копалась в сумочке.

- Рвать или раскатывать по полу? – серьезно спросила Таня, выпуская его из квартиры.

- Обматываться, - замер Сеск в проеме, отвечая серьезно, прожигая темными, как ночь глазами.

Таня рассмеялась первой, делая над собой усилие, чтобы не коснуться его шершавой щеки.

С Таней стало легче, она успокаивала одним своим присутствием. Все проблемы куда-то исчезли, а боль притупилась. На какое-то время стало не очень важно, что карьера катилась под откос, а половину земного шара считало его сраным ублюдком.

 Таня заставила его улыбаться. Ему очень нравилось сидеть на ее кухне, пить чай, есть булочки и смеяться. Раньше он не замечал ее остроумия. Это редкое, очень особенное качество в сочетании с красотой и сексуальностью девушки, будоражило. И это была еще одна проблема, которая на время затмила все неприятности на работе.

Он хотел ее. Хотел, когда она смеялась, хотел, когда пила чай, когда обозвала педиками половину его команды, когда она сидела, стояла и мыла посуду. Он пытался гнать мысли о том, как прижимается к ее телу, подходит сзади, не давая вымыть эту чертову тарелку, усаживает на полированную столешницу и берет между солонками и перечницами. Конечно, влечение никуда не делось, а, кажется, даже обострилось за последнею неделю. Но он сдержался, потому что не желал, чтобы она решила, будто его интересует только это.

Они спускались по лестнице, направляясь в магазин, когда Сеска снова накрыла реальность. Он не видел выхода из сложившейся ситуации. Фабрегас жил футболом, таким он был всегда, с самого детства.  И Аспиликуэта сделал это совсем не потому, что ему так нравился образ рогоносца. Он отомстил ему, зная, что это уничтожит Сеска, против него ополчится команда и руководство. Сесар выживал его из клуба, по всей видимости, осведомлённый об услових контракта Сеска. Возможно, в его договоре был точно такой же пункт.