Голод львят - Страница 47

Они были там. Позолота, монументальная лестница, пол из черной и белой плитки — казалось, вся эта республиканская роскошь нисколько их не трогала. Отсутствие Филиппа и Кароль облегчило соединение двух семей. С каким-то щемящим чувством Франсуаза отметила, что на матери было бирюзовое платье и шапочка из полевых цветов, которая ее вовсе не молодила. Ив Мерсье в жемчужно-сером костюме обливался крупными каплями пота и обмахивался шляпой. Эта явная элегантность по контрасту делала еще проще туалеты господина и госпожи Совло, выбравших для себя темные тона. Они стояли рядом с улыбающейся дочерью, одетой в шляпку из белой соломки и платье цвета розовой промокательной бумаги. Рядом с ней Даниэль — нескладный и серьезный, в темно-синем костюме, будто пришел к первому причастию, припозднившись по возрасту. Там были еще Жан-Марк, Мадлен, Аньес и несколько родственников Совло, которых Франсуаза не знала. После восклицаний и поцелуев Мадлен спросила:

— А Александр?

— Его задержал издатель, — пробормотала Франсуаза. — Он просит его извинить…

Еще пять минут все потоптались, затем появился представитель мэрии, одетый во все черное, с цепью на животе и с папками под мышкой. Тотчас все семьи, которые ждали снаружи, заторопились и вестибюль заполнился наплывом нетерпеливых посетителей. Теснимые со всех сторон невесты в белом защищали свои хрупкие уборы. Невозмутимый представитель мэрии произвел перекличку имен. Поскольку была суббота, бракосочетания шли одно за другим, как по конвейеру. Даниэла и Даниэль были в первой партии. Когда их пригласили, они прошли в двустворчатую дверь. Все гости последовали за ними. Переступив порог, Франсуаза увидела зал, украшенный пышной позолотой, с кессонным[9] потолком и скамьями, обитыми голубым бархатом. Жених и невеста расположились в креслах, стоящих напротив высокого письменного стола. Их близкие заняли места рядом с ними и у них за спиной. Свидетелями были Мадлен и дядя Даниэлы.

— Усаживайтесь поплотнее, дамы и господа, — сказал распорядитель. — Мне нужно разместить еще две свадьбы.

Действительно, следом за свадьбой Эглетьер — Совло появилась другая и еще одна. Вновь прибывшие рассаживались, разговаривая шепотом. Что общего между этими тремя парами? Повернувшись, Франсуаза увидела краснолицего и веселого парня с крупной девушкой в очках. Она вообразила его помощником мясника, который привык орудовать мясорубкой, а ее продавщицей, с улыбкой приветствующей клиентов и протягивающей им сдачу. А там, в конце, эта анемичная особа, украшенная флердоранжем, и этот худой и усатый молодой человек, может быть, они почтовые служащие? Когда сама она выходила замуж, народу было меньше. А ведь тоже была суббота… Она перевела взгляд на своего брата и будущую невестку. Сидя прямо за ними, Франсуаза видела только их головы, выступающие из-за спинок кресел. Соломенная шляпка Дани слегка покачивалась. Она болтала с матерью. «Что за идея отказаться от венчания!» — подумала Франсуаза. И вспомнила слова Даниэля: «Понимаешь, сначала посмотрим, как у нас будет складываться. Когда будем уверены, все урегулируем в церкви…» Разумеется, не он занимался этим низким расчетом. Мода на пробные браки как раз начинала распространяться. Франсуаза даже читала статьи в газетах на эту тему. Сколько католических семей вот так жили во грехе из-за избытка благоразумия! Мэр все еще не появлялся. Со своего цоколя бюст Марианны, символ Республики, строго взирал пустыми глазницами на беззаботные пары. Франсуаза чувствовала себя старой, разочарованной и словно очерствевшей от приобретенного опыта.

Внезапно все встали. Высокая решительная женщина, на груди которой лежал диагональю трехцветный шарф, заняла место на возвышении, позади стола. Мэр отсутствовал, она была его заместителем. Франсуаза подумала про себя, что не хотела бы предстать перед таким муниципальным чиновником в юбке. Впрочем, какой прок от того, что она сочеталась браком перед настоящим мэром и настоящим священником? Все снова сели. Заместитель мэра взяла слово. Примета времени — оказалось, что все три пары, собравшиеся перед ней, были слишком молоды, чтобы вступать в брак без разрешения родителей. Нежным и чистым голосом она описала им пропасть, отделявшую юношеские мечты от жестокой реальности супружеской жизни:

— Жизнь вдвоем возможна только в атмосфере взаимного снисхождения. Только желая счастья другому, вы построите свое собственное счастье…

Франсуаза вспомнила Александра, голого, бреющегося перед умывальником. Счастье другого! Об этом он совсем не заботился! Даже не изменил свою жизнь, женившись на ней. Просто обеспечил себе новую публику в доме. И речи не было о том, чтобы считаться с женой. Правда, со своей стороны, он и ее не просил об этом. Каждый сам по себе, встречались за столом, в постели… Она подумала, что он уже должен был закончить свой туалет. Конечно же, бродит сейчас по берегам Сены, задрав голову вверх, руки в брюки. Уединение — его страсть. Как могло случиться, что, несмотря на свое отвращение к расписаниям и правилам, он пошел на место преподавателя в Институте восточных языков? Желание донести свою любовь к русскому языку до учеников, неосознанное удовольствие от единения с молодыми? Она, так или иначе, бросила занятия и все свое время посвятила машинописному труду на дому для фирмы «Топ-Копи». Бог с ним, с дипломом! Надо же было жить. Сейчас она зарабатывала столько же, сколько и Александр.

Помощник мэра, в обычной манере восхвалив жар молодости, вспомнила о нуждах стариков и призвала присутствующих участвовать в благотворительной деятельности округа. Представитель мэрии прошел между диванами. Зазвенели монеты, падающие в корзинку. Закончив сбор пожертвований, он обратился к трем парам, попросив встать только их. Можно было подумать, что все находятся в классе во время опроса. Но на этот раз урок пересказывает учитель. Заместитель мэра читала отрывки из Гражданского кодекса: «…Необходима взаимная верность, помощь и поддержка… глава семьи… он выполняет эту функцию в общих интересах супругов и детей…». Позавчера Александр пришел домой в два часа ночи. Она печатала на машинке, ожидая его. Он был очень весел, слегка под хмельком. Сказал, что его «утащили» приятели. Не «утащила» ли его, скорее, какая-нибудь женщина? Франсуаза даже не задала ему этот вопрос, опасаясь, как бы он не ответил: «Да! Ну и что?» Голубой бархат, золоченые панели! В окно просматривался сад. «Жена наравне с мужем обеспечивает моральное и материальное руководство семьей, заботится о ее содержании, о воспитании детей и их дальнейшем устройстве…» Торжественность этих устаревших рекомендаций. Мирское счастье в формулировках. И за ним Александр, потягивающий сухое вино, уходящий, приходящий, свободный, циничный, насмешливый, неуловимый… Любила ли она его еще? Да, но с отчаянием, с беспокойством, как-то болезненно, неполнокровно, вымученно. С тех пор как она увидела его враждебное отношение к идее завести ребенка, у нее уже не было никаких иллюзий о будущем их семьи. Он потушил в ней всякую мечту о глубокой близости. Он ее подчинил, развратил до такой степени, что она искала в его объятиях уже только физическое наслаждение, необузданное и преходящее. Сначала ее шокировали некоторые из его требований. Теперь она на все соглашалась, все испытала и в погоне за наслаждением была подчас даже более страстной, чем он. Но, когда разъединялись тела, возвращалось дыхание, какое глубокое уныние охватывало ее, какой стыд!..

Даниэль сказал «да» твердым голосом. Соломенная шляпка наклонилась с шепотом согласия. Заместитель мэра объявила от имени закона, что они соединены брачными узами. Все было закончено. Отсутствие Бога оставляло ужасное ощущение. Ни молитвы, ни пения, ни слова, обещающего вечную жизнь. Одна вспышка, две вспышки — работал фотограф.

— Пожалуйста, подойдите и распишитесь, — сказал служащий. — Сначала месье, потом мадам, потом свидетели.

Даниэла и Даниэль наклонились как школьники над большой книгой записей актов гражданского состояния.