Голод богов (1) - Страница 60

— Какой пафос, — издевательски произнес Бромберг, — а теперь слушайте меня. Ни черта вы не найдете.

— Это почему? — спросил Каммерер.

— Потому. Вы все-таки не полный кретин, в отличие от некоторых, и можете без лишних подсказок догадаться.

— Ах, вот даже как…

— Именно так, Максим. Я тоже сначала не поверил.

— А я и сейчас не поверил. С какой стати им это делать?

— А нам с какой стати? Если там зачем-то болтаемся мы, то могут зачем-то болтаться и они. У меня никак не получалась цельная картина, пока я не сообразил, что игроков там на одного больше, чем кажется. Вот тогда все встало на свои места. Понимаете?

— Может — да, а может и нет, — сказал Каммерер, и после некоторой паузы, добавил — эту версию мы тоже проверим.

— Алло, Максим, о чем это вы? — спросил Комов.

— Да так, один старый спор… Давайте, все-таки, вернемся к делам института. Здесь не место обсуждать вопросы, связанные с тайной личности.

— Действительно, — вмешался Клавдий, — давайте поговорим об очевидных вещах. Я не знаю, кто забросил на Эвриту эту модернизированную Жанну д'Арк. Допустим, я даже поверю, что не вы, а, например… хм… ваши коллеги. Но модернизированного Жиля де Рэ ей доставили именно вы, Айзек. И обычная вялотекущая крестьянская война тут же превратилась в нашествие Аттилы с непременными Каталунскими полями в финале. На вашей совести четверть миллиона убитых людей, это до вас доходит — или нет?

— Ой, надо же! — Бромберг в притворном ужасе всплеснул руками, — людей! С каких это пор, Клавдий, вы стали считать эвритян людьми? С сегодняшнего дня? Может, даже приказ по институту издали: «в связи с последними научными данными, считать эвритян людьми, которые звучат гордо и созданы для счастья, как птицы для полета?»

— Не паясничайте, Айзек, — строго сказал Горбовский.

— Ему это скажите. Моралист нашелся. «На вашей совести, четверть миллиона». Просто Сенека какой-то, с нравственными письмами к Лицинию. А кто изображал разгневанного божьего ангела? Кто объявил священную антицветочную войну, а Клавдий? Кто сбросил на мирно трахающихся фермеров воздушный десант фанатиков-садистов?

— А не вы ли мне это посоветовали, Айзек? Разве не вы убеждали здесь всех в необходимости такого десанта? И убедили, черт вас возьми.

— Какого — такого? — спросил Бромберг, — я подсказал вам план военной операции. А вы устроили массовое аутодафе. Такого совета я не давал. Это была ваша собственная грандиозная глупость, из-за которой провалилось все дело.

— Но ваши намеки на отношение церкви к празднику тао… Такое решение напрашивалось само собой. Вы прекрасно это понимали и предвидели.

— Ах, мои намеки? Мое предвидение? Понятно. Блаженны нищие духом. В смысле, идиоты, органически не способные предвидеть последствия собственных действий. За их ошибки всегда отвечают другие, да, Клавдий?

— Айзек, я признаю, что я был идиотом, позволив втянуть институт в вашу интригу.

— Ну, значит вы не безнадежны, — неожиданно улыбнувшись, сказал Бромберг, — и, между прочим, все не так уж плохо получилось.

— Что? — изумленно переспросил Бадер, — я не ослышался? Вы сказали «не так уж плохо»?

— Я бы даже сказал, очень неплохо, — уточнил Бромберг, — давайте объективно, без всяких морализаторских сентенций, оценим результат, и вы убедитесь, что я прав.

— Давайте. Это даже интересно.

— Только попрошу меня не перебивать, хотя, уверен, у многих будет такое желание.

— Не будем перебивать, — пообещал Горбовский.

— Вспомним, для чего создавался институт экспериментальной истории, — начал Бромберг, переходя на привычный стиль университетского лектора, — исключительно для того, чтобы найти и реализовать способы ускорения прогресса культур, находящихся на до-машинной стадии развития. В качестве научных полигонов были выбраны Эврита и Саула. Теперь посмотрим, чего удалось достичь в этой области. В отношении Саулы вообще говорить не о чем, поскольку там еще не завершено даже формальное описание местной культуры в принятых исторических терминах. В отношении Эвриты итог двадцатилетней работы можно было до недавнего времени оценить, как близкий к нулю. Все активные операции сводились к спасению локальных культурных центров и отдельных ученых, с работами которых интуитивно связывались некоторые надежды на возрождение. Акцентирую ваше внимание на слове «возрождение». Базисная теория исторических последовательностей, которой руководствовался институт, исходила из того, что культура неизбежно проходит по пути «античность — средневековье — возрождение — просвещение». По этой шкале представительные культуры Эвриты находились на стадии раннего средневековья, примерно образца VII века по земным меркам. Считалось само собой разумеющимся, что им предстоит пройти через средневековье и возрождение, чтобы достигнуть просвещения. Никто не предпринимал попыток вернуть культуру на пару столетий назад и срезать этот бессмысленный крюк длиной 10–15 веков, чтобы перейти из античности непосредственно к просвещению и машинной цивилизации образца земного XIX века. Эта возможность просто не рассматривалась, поскольку базисная теория была основана на постулате: «все гуманоидные культуры развиваются ровно также, как земная». Порочность такого постулата следует, во-первых, из кибернетики, указывающей на непредсказуемость развития сложных социальных систем с запаздывающим управлением. Во-вторых, из феноменологии, указывающей на конкретную реализацию этой неустойчивости в виде исторической «петли» между IV и XVIII веками. В-третьих, из ксенологии, указывающей на отсутствие подобной петли в истории, например, Саракша — что может подтвердить присутствующий здесь Максим Каммерер, который очень хорошо знает эту планету. Максим, вы подтверждаете?

— Да, действительно, — согласился Каммерер, — на Саракше машинная цивилизация выросла непосредственно из эпохи античных империй. Правда, это вылилось в две атомные войны с интервалом около 30 лет. В последней из них я имел возможность участвовать лично и, доложу вам, это выглядело не очень красиво. Точнее, просто отвратительно выглядело.

— А если отбросить лирику? — спросил Бромберг, — на сколько эти войны затормозили прогресс?

— Ну, не знаю. Лет на 100, наверное. Может быть, на 150, хотя вряд ли.

— Благодарю вас, Максим. Итак, описанный мной переход не только теоретически возможен, но и был практически реализован естественным путем по крайней мере, в одной из планетарных культур. Издержки такого перехода были в десять раз меньше по времени, чем та «петля», которая имела место на Земле, или та, которая, вне сомнений, имела бы место на Эврите.

— Имела бы? — переспросил Комов.

— Да. Имела бы, если бы институт не отказался от негодной «базисной теории» в пользу по-настоящему научного метода и не реализовал активную операцию по отсечению уже начавшей развиваться «петли». В результате стрелки исторических часов Эвриты можно смело переводить примерно на тысячу лет вперед.

— При чем тут институт? — хмуро поинтересовался Клавдий.

— Считайте это компенсацией за причиненные вам и вашим сотрудникам неудобства, — спокойно ответил Бромберг, — несколько дней позора не слишком большая цена за триумф.

— Бойтесь данайцев, дары приносящих, — процитировал Слон, — Клавдий, я бы на твоем месте послал этого типа подальше с его предложениями. В свое время мы этого не сделали, но лучше поздно, чем никогда.

Бромберг вздохнул и грустно улыбнулся.

— Уважаемый Теминалунго, я отдал должное вашей проницательности еще в прошлый раз. Вам всего чуть-чуть не хватило аргументов, чтобы блокировать планируемое развитие событий. Но сейчас я играю в открытую. Я честно говорю: и вам, и мне нужно, чтобы авторство эксперимента на Эврите было признано за институтом. Вам — чтобы сохранить лицо. Ведь если события будут представлены общественности в их, так сказать, первозданном виде, то к вам на всю жизнь прилипнет клеймо злобных, жестоких, бездарных и безответственных недоумков. Мне — чтобы в глазах общественности теория исторической неустойчивости исходила от официально признанной науки и была подкреплена ее авторитетом. Дутым, зато большим.