Голод богов (1) - Страница 49

… Прежде, чем рассказывать дальше, я бы выпила еще кружечку эля, — сказала Лена.

— Хорошая мысль, — согласился Каммерер, переворачивая на решетке большущий кусок мяса. Это был уже второй — от первого остались только воспоминания.

— Максим, вам не говорили, что вы — самое хитрое чудовище на Земле и в ее окрестностях?

— Мне говорили и похуже, — ответил он, — а что я такого сделал в данном случае?

— Вы лестью и обманом заманили меня сюда, а теперь мне не хочется уходить. И в результате я говорю вам массу вещей, которые вообще-то вам сообщать не собиралась. Например, сейчас я расскажу вам о любопытном разговоре с Антоном после благополучного вызволения участников того памятного рейда из варварского плена.

— Простите, прекрасная леди, вы сказали «после вызволения»?

— Ну да, — подтвердила она, — кстати, может, вы все-таки нальете мне эля?

— О, конечно, — сказал Каммерер, наполняя обе кружки, — и каким же образом этот разговор состоялся?

— По моему коммуникатору, — пояснила девушка, — Антон оставил его у себя и, в результате, мы смогли связаться с ним уже находясь на базе.

— Интересные факты всплывают… Так о чем был разговор?

— Сначала — как обычно, о том, кто — злой Карабас-Барабас, а кто — добрый папа Карло, и у кого должен спрашивать Дуремар разрешение на сбор пиявок в пруду черепахи Тортилы. И лишь после перешли собственно к кукольному театру с золотым ключиком, буратинами и мальвинами, а также к параметрам поля чудес в стране дураков.

— Гм… Не уверен, что правильно понял вторую половину вашей реплики.

— А первую? — спросила она.

— Первая — это обычный разбор полетов в стиле «ну, ты и сволочь», когда аргументы по существу с успехом заменяются длинными, тщательно продуманными оскорблениями. Верно?

— В общем — да. Но в какой-то момент аргументы, все же потребовались. И Антон заявил, что вся деятельность института — это грандиозное свинство, построенное на замалчивании того факта, что эвритяне — это те же земляне.

— … Только заколдованные, — пошутил Каммерер.

— Нет, — серьезно сказала девушка, — просто земляне. Тот же биологический вид. Старый добрый Homo sapiens. Они даже способны к скрещиванию с нами. Вы знали это?

— Знал. Собственно, это одна из причин, по которой я намерен добиться закрытия Института.

— Закрытия Института? — переспросила она.

— Ну да, а что вас так удивило? Нюрнбергское правило никто не отменял — эксперименты над людьми, без их осознанного добровольного согласия, запрещены. У эвритян такого согласия никто не спрашивал. Рискну предположить, что если речь идет о землянах, им надо оказать реальную помощь, а не устраивать из их планеты заповедник экспериментальной медиевистики.

— Постойте, но доктрина Горбовского… Нельзя лишать человечество его истории… Мнение Мирового Совета…

— Мировой Совет моментально изменит свое мнение, как только речь зайдет о Нюрнбергском правиле. На счет «лишать истории» — это просто фарс взрослых дяденек, которые в детстве не наигрались в солдатики. Есть одно человечество, у него одна история и она никуда не денется — будет такой, какой будет.

— То есть, — уточнила Лена, вы предлагаете рассматривать эвритян, как землян, терпящих бедствие.

— Гм… Ну, примерно так, — согласился Каммерер.

— Примерно как? Это вам не какая-нибудь периферийная колония землян, у которых случилось страшное хрен поймешь и они ждут не дождутся, когда прилетит отдел ЧП КОМКОНА-2 и всех от этого хрен поймешь спасет. Вам приходилось сталкиваться с ситуацией, когда терпящие бедствие совершенно не желают, чтобы их спасали? Когда им очень даже нравится терпеть бедствие? Когда оно, по их мнению, не бедствие, а наоборот, нормальная жизнь?

— Приходилось.

— И что?

— Сначала я объяснял им, что они терпят бедствие.

— А вдруг вы не правы? Вдруг на самом деле они совсем даже и не терпят бедствие, точнее — настоящее бедствие для них это вы со своей «помощью»? Вроде того спасателя, тащившего из моря русалку.

— Если бы жители Запроливья чувствовали себя, как русалка в море, вряд ли они бы приветствовали приход войска Хозяйки, — заметил Каммерер.

— Так ведь войско Хозяйки никого не собирается спасать, — возразила Лена, — оно просто возвращает старые порядки.

— Тот самый кодекс Литена?

— В том числе. Но вообще-то дело не в самом кодексе, а в его принципе. У каждого человека, даже у раба, есть имущество, которое никому не позволено отбирать без компенсации. Каждый человек обязан что-то делать, а ничего больше делать не обязан. Никто не может безнаказанно принуждать его к тому, что он не обязан делать — даже лендлорд или король. Между прочим, лендлорд должен защищать жителя своей земли перед королем, община может обвинить перед королем своего лендлорда, а свободный защищает своего раба, если того в чем-то обвинили. Жители платят деньгами и службой лендлорду, лендлорд — королю. В городах функции лендлорда выполняет магистрат. И, наконец, никто не может обвинять другого, не предоставив свидетелей и иначе, чем в публичном суде. Это в общих чертах.

— И это действовало? — поинтересовался Каммерер.

— Скорее да, чем нет, — ответила Лена, — авторитет кодекса Литена был крайне высок — поскольку основывался не только на авторитете самого императора, но и на авторитете гораздо более древнего мифа. Считается, что Литен просто повелел записать этот миф. Сам кодекс начинается словами: «Во времена наших великих предков, для сохранения мира и спокойствия в стране, особым собранием были обсуждены заранее все поводы к тяжбам, раз и навсегда вынесено по каждому отдельное справедливое решение, которого и должно держаться в дальнейшем, о чем любой, кто вершит суд, присягнет почитаемым нами ведомым и неведомым богам». За нарушение такой присяги, закапывали живьем в землю. Когда уже значительно позже императору Дескаду понадобилось переступить через кодекс, он вынужден был сперва полностью запретить культ старых богов и насильственно ввести новую религию. А также учредить Святой Орден.

— … Который впоследствии и сожрал империю, — добавил Каммерер.

— Вернее, сожрал Метрополию, — уточнила Лена, — а империя развалилась. И наступили «темные века». На это обстоятельство весьма активно напирал Антон.

— В каком смысле «напирал»?

— Речь в общих чертах шла о следующем. «Темные века», которые известны в истории Земли и в которые около 300 лет назад вступили доминирующие культурные центры Эвриты, не являются неизбежными. Я потом проверила — и действительно: на Саракше и Гиганде их не было. Там, вместо тысячелетней культурной деградации с последующим медленным возрождением, были лишь геополитические кризисы, длительностью не более века. Распались старые империи, родились новые, а затем начала развиваться машинная цивилизация. По каким-то причинам, там не возникло развитых религиозных систем и институтов, играющих существенную роль в обществе. Религии, возникнув, как им и положено, в эпоху первичной социализации, в период формирования первых империй утратили свое регуляторное значение, сохранившись лишь на уровне хозяйственных верований и связанных с ними обычаев.

— И что из этого следует? — спросил Каммерер.

— Из этого следует очередной вопрос: что является правилом, а что — исключением. Если «темные века» на Земле и Эврите — общее правило, а их отсутствие — исключение, то Гиганде и Саракшу, даже с учетом их весьма не мирной истории, просто повезло. А если наоборот…

— … То Земля и Эврита — это жертвы несчастных случаев. Я правильно понял?

— Примерно так, — подтвердила она.

— Хорошо. Снова задаю тот же вопрос, — сказал он, — что из этого следует?

— Если исключения — они, то ничего не следует. Но, похоже, что они как раз общее правило, а исключения — мы. Жертвы несчастных случаев, как вы выразились.

— Ага. Значит, Антон хочет попытаться ликвидировать последствия несчастного случая?