Голландия и голландцы. О чем молчат путеводители - Страница 7

Причина вторая: русские сломали хребет гитлеровской Германии; если бы не русские войска, страна так бы и осталась немецкой провинцией.

И наконец, третья и, может быть, самая главная причина: оба раза русские ушли восвояси, предоставив голландцам управлять страной по собственному усмотрению!

И нетрудно догадаться, как распорядились голландцы. Они немедленно вернули из Лондона королеву Вильгельмину, возглавлявшую там правительство в изгнании, и вновь посадили ее на трон.Так что взаимная преданность нации и династии прямо удивительна. И день рождения королевы – всего лишь повод эту преданность продемонстрировать и таким образом отблагодарить Оранских за то, что они сумели довести эту маленькую и мало приспособленную для жизни страну в целости и сохранности до наших дней.

Наутро я встал рано и вышел на крыльцо гостиницы. По обе стороны расселись похожие на цыганок-гадалок кусты шиповника. Солнце закрыло небольшое облако, на землю упала тень, и сразу стало холодно. Подул резкий ледяной ветер. Я вернулся в вестибюль, взял кофе и в ожидании своих спутников стал рассматривать иллюстрированный журнал с фотографиями поп-звезд в быту, не переставая удивляться, кому это может быть интересно.

Позавтракав, мы, уже не плутая, подъехали в центр Гауды на машине и, оставив ее на парковке, пошли смотреть церковь Святого Иоанна Крестителя. Этот собор – единственное место в Нидерландах, где удалось сохранить такое количество витражных окон шестнадцатого века, а именно шестьдесят четыре штуки. Вообще говоря, рука не поворачивается (или язык не поднимается? – у меня всегда с этим путаница) называть их штуками – такие окошки высотой метров в тридцать пять и шириной метров в десять, каждое из которых представляет собой многофигурную композицию на библейские и исторические темы. Справедливости ради надо сказать, что не все витражи относятся к шестнадцатому веку, есть и поновее, начала семнадцатого, а три витража были созданы уже в наше время. Два из них выполнены в двадцатые – тридцатые годы в реставрационной мастерской Яна Схаутена в Дельфте и посвящены гигантской работе по восстановлению витражей. Один витраж изображает руки дарителей, предоставивших средства на реставрацию, а другой – символический – называется «Восстановление храма» и изображает строительство храма в Иерусалиме после возвращения иудеев из вавилонского плена. Третий, «новый» витраж смонтирован в 1947 году и посвящен освобождению Голландии от немцев.

Описывать витражи – дело совершенно невозможное. Попробуй описать словами хотя бы одно, а не шестьдесят четыре, многофигурное полотно Босха или Брейгеля! Чтобы не описать, а просто рассмотреть только один витраж, уйдет не менее получаса. Поэтому ограничусь замечанием, что витражи хорошие. Прямо скажем – неплохие витражи. Может быть, поедем как-нибудь в Гауду еще раз – разглядеть их поподробнее.Впечатляет другое – любовная тщательность, с какой местные жители их берегут. С каждого витража сделаны многочисленные полномасштабные цветные копии на картоне, снаружи витражи покрыли защитным стеклом, чтобы уменьшить вредное воздействие уже далеко не такого чистого, как в шестнадцатом веке, воздуха и избежать всяких непредвиденных случайностей.

Интересно, что во время войны гаудичи (или как их назвать – гаудяне?) разобрали оконные витражи (тысяча семьсот пятьдесят квадратных метров!) и надежно спрятали, заменив обычным стеклом, так что немцы, имевшие планы вывезти витражи в Германию, остались ни с чем. И мы можем легко представить, как это было.

Является, наверное, в церковь немецкий офицер. Он, как все офицеры, в мундире и с моноклем. Собака с ним, наверное.

– Кто у вас тут за главного? – говорит. – Подать его сюда.

Поискали кругом и нашли какого-то перепуганного аббата. Волокут его, ни слова не говоря, на допрос.

– Я требую немедленно показать мне ваши знаменитые окна, – строго говорит офицер. – У меня есть приказ немедленно вывезти этот шедевр средневекового зодчества в нашу родную нацистскую Германию.

– Ах, окна, – говорит аббат с облегчением, – окна – пожалуйста. Да вы заходите, не стесняйтесь. Чего там! Будьте как дома.

И тут аббат прикусывает язык и пугается. А вдруг собака что-нибудь унюхает? Может, это какая-нибудь специальная собака – на витражи?

– Собачку-то, между прочим, у входа оставьте, – осеняет его. – Церковь все-таки… Не на охоте…

С этими словами заходят они в церковь Святого Иоанна Крестителя. И у офицера, наверное, вытягивается лицо. Даже монокль, наверное, из глаза выпал.

– Да, – говорит, – действительно… окна…

– Окна исключительно большие, – говорит аббат. – Вот это, например, двадцать метров в высоту. Вот это – двадцать пять. А вот это, боюсь соврать, чуть ли не тридцать. Или даже тридцать пять.

– Теперь я вижу, – говорит офицер, – что те, кто меня послал, ничего не смыслят в искусстве. Что ж я, по-ихнему, простое стекло попру в нашу родную нацистскую Германию? У нас там этого добра и так достаточно.

– Может, переплетики возьмете? – сжимаясь от внутреннего хохота, говорит аббат. – Они все-таки почти что из чистого свинца. Пулек там понаделаете или чего…

– Ай, ну что ты, сукин сын, меня расстраиваешь, – говорит офицер, – какие еще переплетики? Или ты намекаешь, что у нас пуль мало?

– Ну что вы, ваше благородие, – говорит аббат, – пуль у вас хватает. Я ж хотел как лучше. Нет – и не надо.

Так и ушел немецкий порученец с голым носом. И собака ничего не пронюхала. А настоящие-то стекла после войны вынули из загашника и в 1947 году вставили на свои места.Впрочем, сам способ надувать захватчиков не нов. Например, когда британский пират Генри Морган захватил Панаму, дон Хосе, испанский губернатор, припрятал все сокровища, а алтарь из чистого золота, слишком тяжелый, чтобы его можно было быстро вынести и спрятать, приказал выкрасить в белый цвет – кому нужен гипсовый алтарь? И англичане ушли восвояси, ругаясь из-за малой добычи. Алтарь потом, наверное, долго отскребали от краски. Особенно не торопились. Кто их знает, этих англичан, вдруг опять заявятся?

Так все и было. Немцы, наверное, до сих пор простить не могут, что их так провели.

На осмотр церкви у нас было всего лишь часа полтора – на этот день была намечена экскурсия в Гаагу. Но все же перед отъездом я настоял, чтобы мы зашли в разрекламированный Альбертом табачный магазин в Гауде. Дело в том, что Гауда – единственное место в мире, где до сих пор производятся традиционные длиннющие глиняные трубки – такие можно увидеть на старинных голландских полотнах: сидят солидные купцы и ведут неторопливый разговор, покуривая белые полуметровые трубки. Пару лет назад Альберт подарил мне две такие трубки, но курить их я, к сожалению, не умею, так что они составляют просто экспонаты моей небольшой, но растущей коллекции.

А эти трубки, как мне кажется, сыграли немалую роль в формировании национального характера голландцев. Сидят себе депутаты парламента, обсуждают какой-нибудь насущный вопрос, а в зубах у них длиннющие хрупкие трубки. Особенно руками не помашешь и в драку не полезешь – трубку жалко. Но вернемся в магазин.

Хозяин, небольшой мужественный голландец с расщелиной между передними зубами, был невероятно рад, когда я завел с ним разговор о трубках – теперь это такая редкость, сказал он. Когда я спросил, нет ли у него «Латакии», он долго смотрел на меня, не говоря ни слова.

– У меня есть чистая «Латакия» – сказал он тихо.

Последнее требует пояснений. «Латакия» – редкий и специфический сорт табака с ярко выраженным смолистым запахом и вкусом. Его происхождение овеяно забавной легендой. Много лет назад урожай табака, собранный в сирийской деревне Латакия, оказался слишком велик, и крестьяне не смогли его продать. Поскольку такое случилось впервые и у них даже не было специальных помещений для хранения табака, излишки раздали местным жителям, которые развесили его для просушки над своими очагами. Когда табак наконец просох, он приобрел невероятно резкий, странный и экзотический запах, поскольку топили жители главным образом верблюжьими, так сказать, кизяками. Запах и вкус этого табака настолько интенсивен, что в чистом виде он не используется – добавление даже трех процентов «Латакии» к смеси уже придает ей волнующий пряный аромат. Смеси с «Латакией» очень быстро завоевали широкую популярность, особенно в Англии.