Голем должен исчезнуть (СИ) - Страница 2

-Такие тяжелые времена наступили, вот даже в гостиницу не пошел, чтобы сэкономить.

Впервые, за не помню, сколько дней, вкусно и безобразно поел чем попало, расслабился, толчками что-то тягуче вспоминал: мелькали прерывистые цепочки разно фигурных пятен, то ли людей, то ли ощущений, потом наплывали четкие контуры последних событий и снова размытый, текучий, словно фильм с испорченной пленкой, коллаж не обличий, а видений. Очнулся, с удовольствием коснулся компьютера с чувством давно забытого праздника, включил и погряз в информационной заразе. Вынырнул где-то часа через полтора - вспомнил о флэшке, единственном предмете, каким-то образом, связывающим те самые разорванные цепочки в символы требующие осмысления. Видео: небольшая группа зыбко вспоминаемых мужчин; жаркое обсуждение научной проблемы; разговор и обо мне; кто они - сложное опознание чего-то знакомого или знакового... горячо и густо в голове... прова...

Удовольствие возникало в момент, а не после; только спустя некоторое время, довольно значительное, я начинала смаковать подробности, детали, мизансцены - и равноценен был материал послевкусия: то ли примерка и покупка лакомой обновки в бутике, то ли победный раунд задания; проигрышный - не рассматривался, даже теоретически. Приятным было то, что Г. открылся с новой стороны; хотя, скорее всего причина в доверии, которое заработала точным исполнением, а может быть, необходимость хоть с кем-нибудь общаться по-людски. Он теперь не только давал общие указания, но и стал выслушивать меня, и даже прислушиваться, хотя, скорее всего это лишь мой домысел - фантазия уветливого сознания. Дан очень сжатый срок и опять нет никакой информации о параллельных исполнителях, хотя уже давно пора привыкнуть к скрытному постоянству Г., правда случайно увидала Виктора недавно, и стало мне от этого нехорошо - очень длинный шлейф "утопленников" тянется за ним, так их называет шеф. Его методы не облегчают работу - они вынуждают быть постоянно начеку; скорее всего этим он пришпоривает нас всех и, обязательно, вносит толику подозрения. В тоже время он позволяет себе поработать и добрым следователем: в конце разработки он пообещал мне прикрытие (при неудачном развитии событий) на самом высоком уровне - практически с верхних этажей серого здания. По наивности - сперва, не понимала, потом разобралась, наконец: ему не просто удобно - разделять и, соответственно, контролировать, он получает удовольствие от наших взаимоотношений, как получают его посетители детской площадки зоопарка, где за незатейливыми, потешными сражениями молодняка, чувствуется твердая рука селекционера. Вчера начала работать по материалам: с флешками, с рассылками и статьями по теме - попыталась вникнуть в предмет исследования. Непонятно, зачем такая углубленность в то, что через месяц-другой станет прахом? Каждый раз удивляюсь количеству. Качество мне не оценить - я ведь не исследователь, просто - исполнитель. С позавчерашнего дня активно занимаюсь техническим обеспечением операции - то, что я люблю больше всего (шучу - шучу); но без скрупулезного входа и выхода в активную фазу не стоит начинать вообще. Я вспоминаю, как меня экзаменовали в далекой юности, лет этак восемь тому назад, тогда я практически провалилась на авиабилете, предполагая, что суетность меня не красит и, оставляя выход за рамками особого внимания. И пусть исход был не до конца реальным, досталось обучение больно - два шрама на память: один на моем запястье - постоянное напоминание о переэкзаменовке, другой - у косметолога, за первый приличный гонорар. Но такое испытание лучше западает в душу (да именно в душу потому, что обычные лекции - для любителя); и так как я в данный момент пространно рассуждаю и даже могу увидеть докладчика в зеркале - понятно какой диплом я все-таки получила - красный! Немного гнетет внутренняя тема: с одной стороны - отброшенные розовые сопли близких взаимоотношений, с другой - умножение лишних троп на пути к цели. Но многие мысли - отягчают решение и съедают время. Назойливое либидо напоминает о себе почему-то в неурочный час, и пусть ты выставляешь его в окно на свежий ветерок, оно снова ломится к тебе через дверь. И тут, кстати, работа, которая не только захватывает и отрывает от любых щелей бытия, в том числе и физиологических, но и вбрасывает тебя в иной мир разнонаправленных векторов. Обидно только, когда используют тебя лишь в роли привлекательной маскарадной штучки, и ты вынуждена усиленно скрывать свой потенциал, только изредка высвобождая стихию того, о чем все так любят поговорить, немногие - смачно делать. Интересно увижу хотя бы по касательной кого-либо из нашего бюро по заявкам или опять Г. развел всех по разным углам, да ещё поставил ширмы. Я не думала никогда раньше об усталости - в моем возрасте, в самом деле, нормальные люди в подобных обстоятельствах и не беспокоятся: шикарная гостиница, практически открытая кредитка, да и вовсе не противный клиент, к тому же по-питерски стеснительный и милый. Но накапливается другого рода напряжение - изнеможение актера, который служит без антракта. Сегодня, напоследок, я должна прилечь в его номере; вчера позволила ему выговориться, не перебивала, выглядела полной дурочкой, с восторгом и раскрытым ртом, смиренно внимающей откровениям гения. И он поддался: в конце вечера положил мою руку в свою и с чуть осоловевшим коровьим взглядом вылизал меня с головы до ног. Я не выдержала такого сложно изысканного обхаживания, и накрыла его сладким поцелуем. По-моему, столь откровенная сессия потрясла его до такой степени, словно перед ним разверзлись то ли райские, то ли адские кущи. Можно сказать - подобный отрок мне попался впервые - я, может быть, и поиграла бы с ним в жениха и невесту..., но не на службе. После церемонного прощания я вернулась в номер, в ванной яростно натерла свою киску сверху донизу и ещё... Отпустило немного, и потом, уже, в постели, в полузабытьи, со сладкой тоской мечтала об Андрее: после весенних каникул на сочинской Ривьере мы ни разу не были вместе; казалось, каждый из нас боялся показать большую зависимость друг от друга; казалось, за камуфляжем страсти укрываешься от возникающих привязанностей.

Вечер следующего дня. Я и Алик, так он попросил себя называть, в ресторане "Ассамблея" отмечаем знакомство, его успешную командировку, близких и дальних друзей, соратников, в самом конце особо вспрыскиваем за города-герои Санкт-Петербург и Москву. В процессе теплейшего общения Алик развязывается и буйно фонтанирует: мол, ждет его Нобелевка, мол, революция в медицине и биологии, мол, завтра на конгрессе он задаст перцу этим иностранным снобам, правда пока не знает в каком салоне будет мероприятие, то ли в Круглом, то ли " Санкт-Петербург" (а красиво было бы возвести миру истину в зале, названном в честь родного города), и, если я пожелаю, он закажет мне приглашение. Сначала я слушаю его в пол уха, задание по научной тематике я не получала, да и с биологией я не очень; но по мере его излива мне становится интересно - не просто интересно: при самом примитивном анализе понимаешь откуда тянутся заказчики и какова цена вопроса. При этом во всем его задиристо-гонористом потоке чувствуется истинная правдивость слов: и неожиданная смерть профессора, вроде от кровоизлияния (знаю я эти спонтанные медицинские сюрпризы), и синтезированные молекулы от производных селеногидантоинов, и, самое главное, полученные соединения противоопухолевой и антиоксидантной активности, по простому - лекарство от рака! К концу монолога он, правда, иссякает и когда мы, наконец, пристраиваемся в его номере, нужды в хорошей дозе депрессанта уже нет - он и так уже между явью и сном; я немного добавляю в воду растительного седативного, и моя миссия на этом заканчивается. Посылаю Viber-ом 111 и могу, точнее обязана к 23.30 оставить сию обитель, несбывшегося порока. Несколько часов я решаю посвятить себе любимой, да и алиби не за половицей же хранить; иду в салон красоты - чищу перышки и коготки, потом в лобби-бар на клубнично-имбирное гаспачо под итальянское пино нуар - вино избыточное в своем непостоянстве: каждый глоток - словно первое откровение, а для особо мятежных натур - причащение. И меня это беспечное вино, оглашенное Дженис Джоплин, пропитанное хриплым глубоким стоном-извержением в её бессмертных опусах: "me and M.C. Gee" и "Cry Baby", не помню, на каком глотке заводит и встряхивает не по-детски: я решаюсь на поступок, который в трезвом уме и четкой памяти мне не свойственен, даже противопоказан - я решаю перед отъездом заскочить к Алику.