Гоголь в Москве (сборник) - Страница 15

В марте 1840 года в Москву для свидания с сыном приехала мать Гоголя с дочерью Ольгой. Они остановились также у Погодина. Оставаясь одна, девочка часто играла на рояле. Сам любя музыку, Гоголь решил дать сестре музыкальное образование, но препятствовало местожительство Погодина: едва ли бы преподаватель согласился ездить сюда через всю; Москву. Впоследствии Ольга Васильевна вспоминала, что брат возил ее «каждый день к Нащокиным, туда приходил учитель. Потом сказал мне: «Поживи у Нащокина, потому что мне некогда каждый день возить тебя». Пришлось оставаться…»²⁰ В. С. Аксакова тогда же писала братьям, что приятель Белинского «Лангер будет давать уроки»²¹. Но по неизвестным нам мотивам этот популярный московский композитор от уроков уклонился. В: А. Нащокина, на чьей квартире проходили музыкальные занятия сестры Гоголя, пишет: «…мы пригласили… знаменитого тогда Гурилева»²². Нередко приезжал и сам Гоголь. Зная его страстную любовь к песне, едва ли мы ошибемся, предположив его встречи с А.Л. Гурилевым. Композитор жил в те годы на Трубяной улице в доме Турунова (ныне Неглинный проезд, № 18; дом перестроен).

Нередко в эти дни Гоголь читал свои произведения у знакомых, вызывая неизменный восторг слушателей. 5 февраля С.Т. Аксаков писал сыновьям: «Вчера вечером… Гоголь… прочел первую главу из итальянской повести… Прелесть, очарование!»²³ Он же вспоминает, что «6-го мая Гоголь прочел нам уже 4-ю главу «Мертвых душ»²⁴.

Федор Антонович Моллер. Автор одного из лучших портретов Н.В. Гоголя

20 февраля Т.Н. Грановский сообщал Н.В. Станкевичу: «Вчера была среда и чтение у Киреевских… главное украшение вечера был отрывок романа, еще не конченного, читанный Гоголем. Чудо. Действие происходит в Риме. Это одно из лучших произведений Гоголя»²⁵. А весной он же рассказывает Я.М. Неверову о «Мертвых душах»: «Я слышал чтение нескольких глав – чудо! Так же при мне читал он первую главу романа, взятого из итальянской жизни, – Аннунчиата. Талант его еще выше стал…»²⁶ О чтении у И.В. Киреевского вспоминает и С.Т. Аксаков, указывая в то же время, что сатирическое дарование Гоголя встречало нередко и полное неприятие: «… Были люди, которые возненавидели Гоголя после самого появления «Ревизора». «Мертвые души» только усилили эту ненависть. Так, например, я сам слышал, как известный граф Толстой Американец (выведенный в «Горе от ума» и отмеченный эпиграммами Пушкина. – Б.З.) говорил при многолюдном собрании в доме Перфильевых, которые были горячими поклонниками Гоголя, что он «враг России и его следует в кандалах отправить в Сибирь». В Петербурге было гора и более таких особ, которые разделяли мнение графа Толстого»²⁷. Генерал С.В. Перфильев был довольно близко знаком со многими московскими литераторами. Мемуары современников вспоминают С. В. Перфильева как участника гоголевских именинных обедов, на которые писатель приглашал лиц, коротко ему знакомых. В том, что Гоголь бывал у Перфильевых запросто, убеждает нас также его записка Погодину от второй половины апреля 1842 года: «Перфильев просит тебя сегодня в три часа обедать. Я бы и сам поехал, но, кажется, мои ноги не пустят. Так распухли и разболелись»²⁸. Перфильевы жили в 1839 году в Богословском переулке, дом не известен; с 1842 года – в Калашном переулке, № 3 (дом не сохранился).

Рассказывая с данном пребывании Гоголя в Москве, С.Т. Аксаков указывает, что он «…много работал; но сам он ничего о том не говорил. Он приходил к нам отдыхать от своих творческих трудов»²⁹.

Исследователи творчества Гоголя считают, что здесь, в Москве, в начале 1840 года были отделаны «Тяжба» и «Лакейская». Безусловно, шла работа и над «Мертвыми душами». В их тексте можно проследить ряд московских впечатлений. Биограф Гоголя В.И. Шенрок пишет: «Примеров же ясных указаний на известную местность, произведшую впечатление на Гоголя, или на событие можно привести довольно много»³⁰. Иногда изменялся даже готовый текст поэмы. Так, например, в шестой главе первоначально неясное и расплывчатое описание деревни Плюшкина в последующей редакции уже исходит из конкретной московской местности, что особенно любопытно, соседствующей с домом, где в то время жил С.Т. Аксаков: «Заглянул бы кто-нибудь на рабочий двор, где под крышами, сараями лежали целые сотни поделанных на запас колес, бочек, ведер, которые никогда еще не употреблялись, – ему бы показалось, что пришел в ту широкую часть Москвы, где в воскресный день, начиная от Плющихи до Смоленского рынка, все занято торгом деревянной посудой, навезенной мужиками окрестных деревень, где крашеное и некрашеное дерево темнеет и желтеет вплоть до самого Дорогомиловского моста». В окончательной (печатной) редакции мы находим уже новую картину: место действия переносится в Москву же, но на щепной двор. Очевидно, Гоголь искал подходящей иллюстрации своему описанию в форме сравнения и именно с этой целью делал наблюдения в разных пунктах Москвы, меняя, может быть, не раз составленный план и уже готовый текст задуманного описания³¹.

В.В. Каллаш полагает, что живописные вывески, так красочно описанные Гоголем в первой главе поэмы и которые как бы характеризуют город N, где развертываются события первого тома «Мертвых душ», имеют безусловно в основе московские оригиналы. Он считает, что эти строки гоголевской поэмы есть результат живых наблюдений, в доказательство чего приводит документальное описание московских вывесок в «Молве». Действительно, и тематика и изображения вывесок здесь настолько родственны, что трудно не согласиться с тем, что Гоголь описывал лично им подмеченное и отобранное как своеобразную и типичную деталь³².

«Далее, в одиннадцатой главе первого тома, автор говорит о том, что, наконец, после долгих приготовлений, «представилось Чичикову поле гораздо пространнее: образовалась комиссия для построения какого-то казенного, весьма капитального строения». В первоначальных редакциях находится более прямое указание на то, какую именно комиссию разумел здесь Гоголь: это была именно комиссия при построении храма Спасителя в Москве («Составилась комиссия постройки храма Божия»). «Комиссия, – говорится в первоначальной полной редакции, – как водится, подвизаясь с ревностью и усердием, приступила к делу. Но климат что ли мешал или огромность храма была причиною, только целые четыре года равняли они место для фундамента, и все еще ни один кирпич не был выведен; но зато явление случилось другого рода: фундамента не выводили, а в других частях города очутилось у каждого члена комиссии по каменному дому в три этажа весьма недурной гражданской архитектуры»³³. Как видим, эта редакция, измененная впоследствии, очевидно, по цензурным обстоятельствам, почти в точности передает существо негласного процесса комиссии по сооружению храма – памятника Отечественной войне 1812 года на Воробьевых горах, от которого так жестоко пострадал совершенно невиновный архитектор А. Л. Витберг³⁴. Многогранно и разносторонне вплетает Гоголь московский материал – события, типичные детали, жанровые сцены – в прихотливую ткань своей поэмы.

Уже с конца марта 1840 года он начинает готовиться к новому отъезду за границу. Стесненный в средствах, он в прибавлениях к № 28 «Московских ведомостей» помещает публикацию о желании найти себе спутника. Объявление это было повторено в № 29 и № 31. Небезынтересен черновой текст этого объявления: «Некто, не имеющий собственного экипажа, желает прокатиться до Вены с кем-нибудь, имеющим собственный экипаж, на половинных издержках. Оный некто – человек смирный и незаносчивый: не будет делать во всю дорогу никаких запросов своему попутчику и будет спать вплоть от Москвы до Вены. Спросить на Девичьем поле, в доме Погодина, Николая Васильев[ича] Гоголя»³⁵. Однако шутливый тон этого объявления оказался неприемлемым для цензуры. В. С. Аксакова писала братьям 16 апреля 1840 года: «Гоголь ищет попутчика и объявлял в газетах о том, только не тем смешным объявлением… вообразите, что этого не пропустили»³⁶. Гоголь был вынужден сохранить в тексте объявления лишь сугубо деловую часть.