Гоголь: Творческий путь - Страница 146

На западе появляется много работ формалистического характера, хотя и представляющих известный интерес, но рассматривающих зачастую творчество Гоголя крайне односторонне, как сумму художественных приемов, вне их соотношения с мировоззрением писателя, идейным содержанием его творчества. Таковы, например, работы Д. Чижевского[454] о композиции «Шинели», книга В. Сечкарева,[455] дающая во второй своей части формалистический анализ произведений писателя, и некоторые другие. Нередко, как это имеет место в такого рода работах, формалистические наблюдения сочетаются с самой откровенной мистикой и психопатологией. Примером такого «иррационального» истолкования творчества Гоголя может служить книга Владимира Набокова «Николай Гоголь»,[456] где автор, открещиваясь от «упрощенного», по его мнению, истолкования Гоголя как писателя-реалиста, от его социальной сатиры, предлагает видеть в его произведениях соприкосновение с мирами иными, «четвертое измерение» (противопоставляемое им пушкинскому творчеству в «трех измерениях»). В «Шинели» Набоков видит «гоголевский магический хаос», призывая проникнуть в «глубины» подсознательного, иррационального начала, якобы определяющего характер гоголевской повести. Даже самая глава о «Шинели» претенциозно названа «Апофеоз одной маски». Вокруг гоголевской «Шинели» ведутся особенно настойчивые и страстные споры. И это не случайно, так как эта повесть Гоголя явилась художественным манифестом гуманизма, горячего сочувствия к униженному, страдающему человеку, проникнута глубоким демократическим пафосом.

Один из американских критиков — Виктор Эрлих в статье «Гоголь и Кафка»[457] пытается вообще отвергнуть самое определение Гоголя как писателя-реалиста, выдвигая ревизионистскую «теорию» реализма. Реализм для Эрлиха заключается лишь в обилии внешних деталей, способствующих описанию социальной среды, в результате чего создается «иллюзия реальности». Для достижения такого «реализма» необходимо сочетание внешней правдоподобности деталей и правдоподобности сюжета. На примере повести Гоголя «Нос» он доказывает, что у Гоголя нет этого сочетания и отнесение Гоголя к числу писателей критического реализма поэтому якобы ошибочно. Поскольку в повести Гоголя и в повести Кафки «Превращение» существенную роль играют сны, то ими, по мнению Эрлиха, определяется «логика» сюжета, и Гоголь, так же как и Кафка, далек от реализма. Отождествляя повести Гоголя с патологическими произведениями Кафки, Эрлих зачеркивает сатирический смысл «Носа», не понимая, что реализм отнюдь не исключает фантастики и сатирической гротескности. Эрлих отрицает и тот факт, что «Мертвые души» — сатирическое произведение, разоблачающее самодержавно-бюрократический строй крепостнической России, и видит в них лишь абстрактную символику. В произведениях Гоголя, как и в произведениях Кафки, по словам Эрлиха, «сердцевина идейного интереса» не социальная, а этическая и метафизическая.

В своем отрицании реализма Гоголя, в извращении его творческих принципов В. Эрлих не одинок. Не менее бездоказательные суждения содержатся и в книге голландского исследователя В. А. Панненборг «Писатели сатирики. Характер и темперамент»,[458] где делается попытка объяснить творческие особенности писателя его «характером» и даже «темпераментом». Гоголь предстает под пером этого исследователя, как характер «скрытный» и «одинокий», как человек «презирающий людей в глубине своего сердца». Этими личными свойствами, присущими якобы Гоголю и сатирикам его «группы», Панненборг и пытается объяснить особенности их сатиры, как выражения личной «мести».

Не чем иным, как запоздалым проявлением фрейдизма, является по сути дела и доклад американца Мак-Лейна «Бегство Гоголя от любви», прочитанный в сентябре 1958 года в Москве на 4 Международном конгрессе славистов. Независимо от общей оценки фрейдизма перенесение его методов в литературоведение, кроме нелепых курьезов, никогда ничего не порождало, поскольку «подсознательное» начало в психологии писателя (а тем более половая патология) не в состоянии объяснить ни идейного, ни художественного своеобразия его произведений. В исследованиях такого рода обычно зачеркивается не только идейная направленность произведений Гоголя, но и их конкретное и реальное содержание, их историческая соотнесенность с действительностью, художественная сила и своеобразие образов.

Советские литературоведы исследуют творчество Гоголя в неразрывной связи его мировоззрения и творческого метода, стремятся определить как значение реалистических принципов Гоголя для развития всей русской литературы XIX века, так и своеобразие его художественного метода. Широко разработана проблема народности творчества Гоголя, его связей с фольклором, художественные принципы типизации, своеобразия его стиля, его словесного мастерства. Слабые стороны в мировоззрении писателя, его переход на реакционные позиции в «Выбранных местах из переписки с друзьями» рассматриваются не как патологический или мистический фактор, а как следствие идейной эволюции Гоголя, обусловленной историческими причинами.

Произведения Гоголя и в нашу эпоху сохраняют свою силу, свое художественное значение, потому что в них показана правдивая картина крепостнического общества, обладающая огромной обличительной силой. Перед все новыми и новыми поколениями в творчестве Гоголя раскрывалась обреченность и духовная нищета общественного строя, основанного на угнетении и принижении человека.

Его образы помогают нам разоблачать пережитки прошлого в сознании людей советской эпохи, вооружают нас на борьбу со всяческими проявлениями тех чуждых нам черт зазнайства, корыстолюбия, лицемерия, эгоизма, которые должны выжигаться огнем сатиры. Разоблачая современных хлестаковых и ноздревых, мы распознаем их по образным характеристикам Гоголя, явственно видим нити, связывающие их с прошлым.

Вместе с тем своими произведениями Гоголь воспитывает лучшие черты человеческого характера у советских людей. Внушая презрение и ненависть к тому, что порождено эксплуататорским строем, Гоголь тем ярче выдвигает такие положительные моральные качества человека, как любовь к родине, духовное благородство, которые возвышают его моральную красоту.

«Родник поэзии есть красота», — писал Гоголь. Показать эту красоту людям, донести до них ее источник, «заставить и других восчувствовать» красоту «творения» — такова задача, которую ставил перед собой писатель. Поэтому уродливому, пошлому миру «мертвых душ», с такой гневной и уничтожающей сатирической силой разоблаченному в его произведениях, Гоголь противопоставляет яркий и прекрасный образ народа, в котором с наибольшей полнотой воплотилась мечта писателя о красоте как главном начале, возвышающем жизнь человека.

Гоголевские традиции имели существенное значение и для основоположников литературы социалистического реализма — М. Горького и В. Маяковского. Уже ранние творческие искания Горького, такие его повести, как «Старуха Изергиль», «Макар Чудра» и многие другие, свидетельствуют о том большом значении, которое имели для Горького «Вечера на хуторе» и «Тарас Бульба» с их романтически благородными героями, с их пафосом живой, яркой и цельной в своих вольнолюбивых устремлениях личности человека из народа, тесно связанного с коллективом. Эту близость отметил А. Луначарский, который писал: «Гоголь, как и Горький, страстно хотел красоты».[459] Горький в рассказе «Коновалов» высоко оценил героический образ Тараса Бульбы, который героем рассказа воспринимается таким же защитником народа, как Степан Разин. В то же время Горький нередко упрекал Гоголя в односторонности, излишнем гиперболизме. В дальнейшем для Горького все большее и большее значение приобретают критические, отрицающие стороны гоголевского реализма, его принципы типизации. В «окуровском цикле» своих повестей Горький использует сатирическую манеру Гоголя в обличении праздной и пошлой жизни мещанского болота. В 1930 году Горький называет Гоголя в ряду тех мировых сатириков, о которых говорит: «… всё это были безукоризненно правдивые и суровые обличители пороков командующего класса…»[460] Вместе с тем Горький решительно протестовал против реакционных тенденций в творчестве Гоголя и неоднократно выступал с их критикой.[461]