Гоголь: Творческий путь - Страница 137

Не смог преодолеть этого схематизма и Гоголь, пытаясь создать положительный образ преуспевающего помещика, каким является у него Костанжогло. Если Манилов и Тентетников понятия не имеют о сельском хозяйстве, никак не вникают в его ведение, то Костанжогло, по словам Платонова, «землевед такой, у него ничего нет даром. Мало, что он почву знает, как знает, какое соседство для кого нужно, возле какого хлеба какие дерева». Костанжогло отличается необыкновенной энергией, вникает в каждую деталь своего хозяйства, заставляя и других работать с непривычной для крепостного труда интенсивностью: «У меня работай — первое; мне ли, или себе, но уже я не дам никому залежаться. Я и сам работаю как вол…» — говорит о себе Костанжогло. Гоголь всячески стремится подчеркнуть, что он экономен, чрезвычайно бережлив даже в своем домашнем быту, презирает всякую роскошь и барские помещичьи затеи.

Однако образ Костанжогло подсказан Гоголю не столько реальной жизнью, сколько рецептами современной публицистики, ратовавшей за «образцового» помещика-хозяина, способного противостоять дворянскому разорению. Так, Д. Шелехов в «Библиотеке для чтения» еще в 1836 году рисовал облик «рассудительного хозяина», весьма схожий с Костанжогло: «Уменьшение дворни, истребление псовой охоты, сокращение обширных английских садов, простая и скромная жизнь без шумных пиров, бесконечно продолжительных и нелепо роскошных, — все это под конец года сбережет рассудительному хозяину большие денежные капиталы на дела благоразумные и на цветущее состояние его хозяйства».[404]

Костанжогло соединяет в своем лице помещика и фабриканта: в имении он завел мануфактуры для тканья сукон, для варки клея. Но Костанжогло не хочет признавать себя промышленником, по его словам, фабрики у него «сами завелись». В то же время Костанжогло — противник фабрикантов, противник капиталистических отношений. Он держится за крепостную мануфактуру, пытается сочетать рационализацию помещичьего хозяйства с патриархальными началами. Поэтому он осуждает «умников», устроивших «конторы» и «мануфактуры», тех помещиков, которые «торгашами поделались», завели прядильные машины и ткут «кисеи шлюхам городским». Костанжогло считает, что помещик должен прежде всего «возделывать землю»: «Не говорю не заниматься другим, но чтобы в основание легло хлебопашество — вот что. Фабрики заведутся сами собой, да заведутся законные фабрики, — того, что нужно здесь, под рукой человеку на месте, а не эти всякие потребности, расслабившие теперешних людей. Не эти фабрики, что потом, для поддержки и для сбыту, употребляют все гнусные меры, развращают, растлевают несчастный народ. Да вот же не заведу у себя, как ты там ни говори в их пользу, никаких этих внушающих высшие потребности производств, ни табака, ни сахара, хоть бы потерял миллион. Пусть же, если входит разврат в мир, так не через мои руки. Пусть я буду перед богом прав…» Предприимчивый и оборотистый делец, заводящий фабрики и мануфактуры, у которого «всякая дрянь дает доход», выступает у Гоголя как защитник патриархальных начал и обличитель капиталистического «разврата». Костанжогло один из вариантов «примирения» непримиримых противоречий. В том и сказался утопизм Гоголя, что реальные противоречия действительности он пытался «лечить» нереальными, фантастическими средствами.

Образ идеального помещика не получил убедительных, жизненных и типических черт. Костанжогло так и остался схематическим резонером в духе стародумов XVIII века. Не случайно, что и «показ» Костанжогло осуществлен лишь через его речи, никаких характерных признаков, индивидуальных черт в нем не дано.

Самое описание имения Костанжогло хотя и сделано в духе характеристики поместий в первой части, однако также имеет слишком общий, бесцветный характер, отчасти повторяя описание деревни Собакевича: «Избы все крепкие; улицы торные; стояла ли где телега — телега была крепкая и новешенькая», даже «мужик попадался с каким-то умным выражением лица». Характерно, что Чичиков, рассматривая «жилище» этого «необыкновенного человека», не смог найти в нем никаких индивидуальных черт. «Чичиков с любопытством рассматривал жилище этого необыкновенного человека, который получал 200 тысяч, думая по нем отыскать свойства самого хозяина, как по оставшейся раковине заключают об устрице или улитке, некогда в ней сидевшей и оставившей свое отпечатление», — говорит Гоголь, как бы раскрывая здесь свой обычный художественный прием. Однако по убранству комнат Костанжогло нельзя было вывести никакого заключения и об их хозяине: «Комнаты все просты, даже пусты: ни фресков, ни картин, ни бронз, ни цветов, ни этажерок с фарфором, ни даже книг». Эта спартанская простота обстановки должна подчеркнуть простоту самого Костанжогло, однако бледность описания не помогает созданию образа. Да и сам Костанжогло показан на редкость бесцветно. Гоголь упоминает лишь о том, что он человек «лет 40», «живой, смуглой наружности, в сертуке верблюжьего сукна» и в «триповом картузе». Сверх этих беглых, весьма невыразительных и скудных подробностей мы больше о Костанжогло ничего не узнаем. Эта бедность красок совершенно не похожа на обычную для Гоголя живописную манеру изображения. Схематичность, нежизненность облика Костанжогло не менее явственна и в его речевой характеристике.

Костанжогло говорит книжными цитатами, во многом совпадающими с высказываниями Гоголя в его «Выбранных местах из переписки с друзьями». Напомним хотя бы мракобесное рассуждение Костанжогло о том, что мужика не следует учить грамоте. «Думают, как просветить мужика, — с возмущением говорит Костанжогло. — …Что пишут теперь эти щелкоперы! Пустит какой-нибудь молокосос книжку и так вот все и бросятся на нее… Возделывай землю в поте лица своего, сказано. Тут нечего мудрить…» И по содержанию и по стилю эти рассуждения совпадают со словами самого Гоголя в письме «Русский помещик»: «Учить мужика грамоте затем, чтобы доставить ему возможность читать пустые книжонки, которые издают для народа европейские человеколюбцы, есть действительно вздор». Вообще самый образ Костанжогло и его рассуждения являются как бы пересказом положений письма «Русский помещик». Костанжогло в своих рассуждениях развивает основную мысль письма Гоголя, его обращение к помещику: «… будь патриархом, сам начинателем всего и передовым во всех делах».

Не менее схематичен и другой «положительный» персонаж поэмы — откупщик и миллионер Муразов, способный, по характеристике Костанжогло, управлять «целым государством», совмещающий деловые качества с патриархальными добродетелями и выступающий носителем религиозно-нравственного начала. Богатство не мешает Муразову сохранить патриархальную простоту: он живет в неприхотливой комнатке, одевается по-купечески и является правдолюбцем в духе славянофильских утопий. Муразов выступает моральным судьей и благодетелем Чичикова, наставляет на путь истинный промотавшегося Хлобуева, посылая его собирать по городам и весям на построение храма.

Если в лице Костанжогло Гоголь хотел показать идеального помещика, сумевшего сочетать рационализацию крепостного хозяйства с патриархальными устоями, то Муразов идеальный христианин. Он ведет аскетический образ жизни, ходит в поддевке и проповедует «слово божие», высказывая те идеи, которые так полно развиты были Гоголем в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Проповедь Муразова сводится к религиозному увещанию о «благоустройстве душевного имущества», из-за отсутствия которого, по его словам, все «грызут и едят друг друга». Этот ханжески-елейный облик откупщика-христианина, так же как и фигура Костанжогло, ничего общего не имел с действительностью, благодаря чему Муразов и выступает как навязчиво-поучающий резонер.

В главах и фрагментах, посвященных Костанжогло и Муразову, меняется и метод повествования. Автор как бы передоверяет здесь речь Костанжогло или Муразову, ограничивая свою роль лишь скупыми ремарками фактического характера, отказываясь и от иронии и от лирических отступлений. Благодаря этому повествование приобретает сухой, книжный характер, тем более что речь Костанжогло лишена живых разговорных красок и интонаций, которые обычно отличают гоголевских героев. Костанжогло говорит словно цитатами из сельскохозяйственных книг и статей. Под стать ему и Муразов, который уснащает свою речь благонамеренными прописями и перлами церковного красноречия: «Без помощи свыше ничего нельзя. Но молитва собирает силы. Перекрестясь, говорит человек: «Господи, помилуй», — гребет и доплывает до берега».