Годы возмездия. Боевыми дорогами от Керчи до Праги - Страница 4

Изменить размер шрифта:

Ставка пыталась применить аэросани, прислали два батальона. Пока те подходили, наступила оттепель, и они из района Котельниково никуда не сдвинулись.

Таким образом, шуму было много, а результата никакого. Потом нас упрекали, говорили: «Вам дали авиацию, аэросани, а вы не могли их использовать». Это даже больше, чем издевательство.

Предвзятая оценка обстановки и принятые на этом основании самовластные решения приводили нашу армию к тяжелым напрасным жертвам, к изматыванию командных кадров.

Сталин так всех подмял, что ему никто не противоречил. Если я и высказывал свои соображения, то только иногда и довольно робко, зная его нередко необоснованный взрывной характер. Когда я чувствовал, что Сталин положительно настроен, тогда более настойчиво докладывал свои предложения, и он часто принимал их.

Под конец Сталинградской битвы отношение Сталина ко мне изменилось в худшую сторону по вышеизложенным причинам.

Сталин, безусловно, все понимал, он знал, что я был прав и в своих предложениях в отношении замысла удара на Ростов, и в отношении ликвидации окруженных под Сталинградом немцев, и в защите Хрущева. Сталин, повторяю, все понимал, он был умный человек, но в связи с его тщеславием ему иногда изменяла природная мудрость.

После беседы с Маленковым я предстал перед Маршалом Советского Союза Сталиным и перед ГКО.

Всего за несколько дней до этого Сталину было присвоено самое высокое воинское звание.

Впервые увидел я Сталина в военной маршальской форме при всех регалиях. На кителе сияют маршальские погоны с симметрично расположенными гербами Советского Союза и яркими снежно-белыми звездами. Синие с красными лампасами новые брюки навыпуск безукоризненно отутюжены. Все с иголочки. Я представился Сталину по всем правилам военного ритуала:

– Товарищ Маршал Советского Союза, по излечении прибыл в ваше распоряжение генерал-полковник Еременко.

Сталин смутился от моего рапорта, замешкался. Поздоровался кивком головы. С остальными товарищами мы поздоровались за руку.

После Сталинградской битвы – это моя первая встреча со Сталиным и членами ГКО.

Еще в вагоне я по своей наивности предвкушал теплую беседу по Сталинградской победе, которую встречу в ГКО.

В это время мы все находились под благоприятным и радостным впечатлением, связанным с величайшей победой на Волге, всколыхнувшей весь мир. Вся мировая печать трубила об этой победе, перепевала ее на все лады и определяла ее значение как решающий фактор для исхода всей второй мировой войны.

Я, по правде сказать, ожидал поздравлений с победой и т. д. Но ничего подобного не было, даже никакого намека.

После приветствий Сталин сразу же заговорил о Калининском фронте, с первых слов обрушившись на М.А. Пуркаева и Д.С. Леонова. Сказал, что они плохо работали, и подчеркнул, что боевое питание и снабжение войск исключительно запущены, люди умирают от голода, причем не оттого что паек мал, а потому что не обеспечен подвоз продовольствия. Войска Калининского фронта погрязли в бездорожье, боевые позиции и тыл не устроены. Комфронтом отсиживается в штабе, в войсках не бывает, истинного положения не знает. Много неприятных слов было сказано и в адрес Военного совета фронта. Сталин объявил, что я назначен на должность командующего Калининским фронтом. В Генеральном штабе я ознакомился с обстановкой на фронте. В тот период войска Калининского фронта подошли к Средне-Русской возвышенности – к Бельско-Духовщинской гряде Валдая. Противник, заняв этот выгодный природный рубеж, быстро создал здесь сильную оборону, используя болота, озера, леса и другие естественные препятствия. Всю зиму 1942/43 г. вплоть до апреля войска фронта вели бои местного значения, решая задачи частного тактического порядка.

Соседом справа был Северо-Западный фронт (командующий генерал-полковник И.С. Конев), а слева – Западный (командующий генерал-полковник В.Д. Соколовский). Не могу не сказать несколько теплых слов об этих военачальниках, заслуженно пользующихся авторитетом в военных кругах и широкой популярностью в народе. По службе мне приходилось часто соприкасаться с ними, особенно с И.С. Коневым. В первые недели войны мы вместе служили на Западном фронте, в ту пору Иван Степанович был командармом и подчинялся мне. Затем я был некоторое время в его подчинении при переходе 4-й ударной армии из состава Северо-Западного в состав Калининского фронта. Были мы с Иваном Степановичем соседями и в последний период войны, командуя Украинскими фронтами, он – 2-м, я – 4-м.

Перед Калининским фронтом действовали части 3-й танковой армии противника под командованием генерал-полковника Рейнгардта и части 4-й полевой армии под командованием генерал-полковника Хейнрици.

Дорога в прифронтовую полосу, куда мы выехали из Москвы на машине, была нелегкой, она шла по земле, недавно освобожденной от гитлеровских захватчиков: через Клин, Калинин, Ржев на Торопец. Командный пункт Калининского фронта располагался в 35 км западнее Торопца.

Путь, которым я ехал, был мне хорошо знаком. Зимой 1942 г. 4-я ударная армия вела здесь наступательные бои. Все вокруг говорило о том, что в этих местах прошел ураган войны. Города были разрушены, деревни и села сожжены фашистскими варварами. Куда ни взглянешь, всюду руины, пепел да кое-где полуразбитые трубы – признаки того, что когда-то здесь жили люди. Единственными живыми существами были одичавшие кошки, изредка встречающиеся среди руин. И только дорожные указатели-ориентиры позволяли установить название населенного пункта.

Глядя на эту тяжелую картину, невольно думалось: «Родная земля! Сколько страданий изведала ты. Кто только не пытался завладеть твоими богатствами: орды печенегов, половцев и татар, полчища польских и шведских интервентов, тебя хотели поделить империалисты Америки, Англии и Франции; неоднократно пытались завладеть тобой немецкие захватчики, начиная с псов-рыцарей. Сколько жизней отдали твои сыны, сколько крови пролили за то, чтобы ты жила, дорогая Родина». Верилось, что в последний раз изгоняем мы врага, что никогда уже больше не ступит его нога на нашу священную землю.

Вот и Торопец. Командный пункт размещался близ дер. Подсосенье, в наскоро сколоченных из досок и фанеры домиках и землянках, разбросанных по лесу на довольно значительном удалении друг от друга в целях маскировки.

На КП фронта я встретился с генералом армии М.А. Пуркаевым (командующим фронтом), членом Военного совета генерал-лейтенантом Д.С. Леоновым и начальником штаба фронта генерал-лейтенантом В.В. Курасовым, которого я хорошо знал еще по 4-й ударной армии. Высокий, стройный, с неизменной улыбкой, Курасов всегда имел свое мнение и умел отстаивать его, оптимист по характеру, он всегда сохранял спокойствие и хладнокровие. О лучшем начальнике штаба фронта нечего было и мечтать.

Товарищи кратко познакомили меня с положением дел на фронте, а вечером В.В. Курасов подробно доложил мне о состоянии войск фронта, о ходе боевых действий и о противнике.

Вслед за мной на фронт прибыл секретарь ЦК ВКП(б) и начальник Главного политического управления Красной Армии генерал-лейтенант А.С. Щербаков. Его приезд был вызван тем, что фронт переживал тяжелое состояние в боевой службе, и особенно в хозяйственных делах. Щербаков должен был выяснить причины создавшегося тяжелого положения и помочь исправить дело, главным образом в вопросах обеспечения продовольствием. Он оставался на фронте в течение 5 дней. В его присутствии были проведены два очень важных совещания с аппаратом тыла фронта и с начальниками тылов армий по вопросам организации снабжения войск.

А.С. Щербаков оказал большую помощь фронту. Он встретился со всеми руководящими политработниками армий, корпусов и дивизий, глубоко вникая в конкретные вопросы партийно-политической работы, которую следовало направить на исправление положения и подъем боеготовности и боеспособности войск. Характерным для деятельности А.С. Щербакова было умение направить энергию коммунистов на решение конкретных и наиболее острых вопросов боевой деятельности и жизни войск. Одной из тяжелейших проблем было тогда налаживание питания личного состава, что объяснялось перебоями в подвозе, связанными с весенней распутицей и недостаточной требовательностью к службе снабжения в предшествующий период. Как это ни странно, на Калининском фронте бытовала некая «теория» о закономерности случаев дистрофии, истощения у солдат из-за недостаточного питания. Эту «теорию» в какой-то степени поддерживал начальник санитарного управления фронта генерал-лейтенант медицинской службы А.И. Бурназян, а также начальник управления продснабжения фронта генерал-майор интендантской службы Ф.С. Саушин. Они не смогли своевременно опровергнуть «теоретические» выкладки некоторых медиков, которые считали, что в нашей армии нормы продовольственного питания якобы занижены и недостаточны для поддержания нормальной жизнедеятельности организма в тяжелых фронтовых условиях. А.С. Щербаков подошел к решению этого вопроса с партийной принципиальностью, потребовал проверки соответствия фактически выдаваемого солдату пайка установленным нормам. Оказалось, что в некоторых частях в связи с трудностями подвоза, связанных с весенней распутицей, начальники продслужб и старшины рот прибегали к различным способам «экономии» на солдатском желудке. Это явилось причиной случаев дистрофии. При выдаче довольствия сполна в соответствие с утвержденными правительством нормами и при правильной организации по приготовлению пищи ее калорийность вполне достаточна для того, чтобы воин был здоровым, сильным и боеспособным.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com