Год выкупа - Страница 16

— Как же вымыться хочется! — вздыхаю я.

Принять бы горячий душ да переодеться в чистое — тогда, дон Луис, мне и вашего рая не надо.

— Соблаговолите, ежели вам угодно. Но только в моем присутствии! Я должен видеть все, что вы делаете.

— Что? Даже… гм… даже это?

Смутить его, оказывается, можно. А вот переубедить…

— Уж не обессудьте, сударыня. Я, конечно, отвернусь, но буду видеть достаточно, чтобы вы не отважились на какой-нибудь трюк. Смелости вам не занимать, и наверняка тут имеются неизвестные мне устройства.

Ах, если бы! Какая жалость, что нет у меня привычки держать в комоде под нижним бельем пистолет сорок пятого калибра.

До чего же трудно убедить Кастелара, что стоячий пылесос — не пушка! Приходится тащить штуковину в гостиную и демонстрировать. Улыбка делает испанца почти похожим на нормального человека.

— По мне, так лучше простая уборщица, она не воет бешеным волком, — комментирует он.

Оставив пылесос в гостиной, мы спускаемся в коридор и проходим на кухню. Там испанец восхищается газовой плитой с автоподжигом.

Чем не предлог, чтобы сказать:

— Хочу сэндвич с пивом. Сэндвич — это еда. А вам? Теплую воду и полусырую черепашину, как вы привыкли?

— Вы предлагаете мне свое гостеприимство? — удивленно спрашивает он.

— Можно и так сказать.

Поразмыслив, он отказывается:

— Премного благодарю, но у меня все-таки есть совесть, и я не могу преломить с вами хлеб.

Как трогательно! И забавно.

— Не слишком ли это старомодно? И если мне не изменяет память, это в ваше время Борджиа прославились своими проделками? Или раньше? Давайте считать, что мы враги, садящиеся за стол переговоров.

Он наклоняет голову, снимает шлем и водружает на кухонную стойку.

— Сударыня, у вас доброе и благородное сердце.

Пища восстановит мои силы — и, возможно, сытость обезоружит конкистадора. И не только сытость. Я могу быть соблазнительной, когда захочу.

Надо вытянуть из него как можно больше сведений. И быть начеку.

Ах, как бы все это было увлекательно — если бы не было так страшно.

Он наблюдает за моими манипуляциями с кофеваркой. Интересуется содержимым холодильника, вздрагивает при хлопках, когда я откупориваю пиво. Делаю глоток и протягиваю ему банку.

— Видите, не отравлено. Присаживайтесь.

Он устраивается за столом. Я вожусь с хлебом, сыром и прочей снедью.

— Необычное питье, — говорит он.

Надо думать, средневековое пиво сильно отличалось от нашего.

— Вы бы предпочли вино? У меня есть.

— Нет, мне нужен ясный ум.

Увы, от калифорнийского пива не сомлеет даже кошка.

— Сеньорита Ванда, расскажите о себе.

— Если вы, сеньор Луис, поступите так же.

Расставляю на столе тарелки. Беседуем. До чего же интересная ему досталась судьба! Хотя, по его мнению, моя ничуть не уступает. Но я-то женщина. С точки зрения средневекового испанца, моя жизнь должна быть посвящена воспитанию потомства, домашнему хозяйству и молитвам. Исключением из этого правила может быть разве что королева Изабелла Первая.

Вот и хорошо. Надо, чтобы он меня недооценивал.

А чтобы этого добиться, нужны специальные приемы. Жаль, что я не обучена восторженно хлопать ресницами и провоцировать мужчин на хвастовство.

Значит, нужно учиться на ходу.

Чтобы свидания не превращались в борцовские матчи, надо их своевременно прекращать. Так я и поступаю, если парень считает женщин существами второго сорта.

Впрочем, Луис ведет себя не по-скотски, он вежлив и выполняет обещания. Неуступчив, но деликатен… Убийца, расист, фанатик — плоть от плоти своего мира. Человек слова, бесстрашный, готовый жизнь отдать за други своя. Его амбиции достойны Карла Великого. Нежный полузабытый образ оставленной в Испании матери — женщины бедной, но гордой. У него нет чувства юмора, но он пылкий романтик.

Смотрю на часы. Близится полночь — мы засиделись.

— Так что же вы, дон Луис, намерены предпринять?

— Добыть оружие вашей страны.

Ровный голос, улыбка. Он видит, что я обалдела.

— Удивлены, сеньорита? Но в чем же еще я могу нуждаться? Я не намерен задерживаться здесь. Пусть сверху ваш мир похож на преддверие рая, но внизу это сущий ад. Тысячи несущихся куда-то с дьявольским ревом колесниц, чужой народ, язык, образ жизни… Повсюду буйствуют ересь и разврат. Не обижайтесь на меня. Я верю, что вы добродетельны, хоть и носите такое бесстыдное платье. Но разве вы веруете в Господа? Ведь ясно же, что в грош не ставите Его законы, касающиеся поведения женщины. — Он укоризненно качает головой. — Нет, я вернусь в эпоху, которая принадлежит мне и моей стране. И вернусь не с пустыми руками.

— Как вернетесь? — спрашиваю с ужасом.

Он теребит бороду:

— Я уже все обдумал. Не стоит брать одну из ваших повозок — для нее у нас нет ни дорог, ни топлива. Да и не сравнится она по изяществу с моей трофейной «Флорио». Но ваше огнестрельное оружие наверняка превосходит испанские аркебузы и пушки, точно так же как последние превосходят индейские копья и луки. Да, ваши ружья — это, пожалуй, наилучший выбор.

— Но у меня нет никаких ружей. И раздобыть их я не смогу.

— Вы знаете, как они выглядят и где хранятся. В армейских арсеналах, например. У меня будет к вам уйма вопросов в ближайшие дни. А выяснив все необходимое, я воспользуюсь очень хорошим средством, чтобы пройти незамеченным через любые двери и запоры и унести все, что мне приглянется.

А ведь и правда, у него неплохие шансы. И у него есть я: в первую очередь инструктор, во вторую — проводник. Как же мне уклониться от такой сомнительной чести? Ответить категорическим отказом и геройски погибнуть? Но он просто найдет другой способ добиться своего, а дядя Стив останется невесть где и невесть когда.

— И как же… вы собираетесь применять украденное оружие?

Он с пафосом отвечает:

— Я возглавлю армии императора и поведу их к победе. Отброшу турок, выкорчую лютеранскую крамолу — я слышал, на севере бушует мятеж. Усмирю французов и англичан. Будет и последний Крестовый поход. — Испанец переводит дыхание. — Но прежде всего я должен завершить покорение Нового Света и сосредоточить в своих руках власть над ним. И не потому, что пуще других алчу славы, а потому, что для сей миссии я избран самим Господом.

Голова идет кругом, стоит вообразить последствия реализации самой невинной из его затей.

— Но если вы это сделаете, все, что нас окружает сейчас, исчезнет! Меня тоже не будет — я просто не появлюсь на свет.

Он крестится:

— На все воля Божья. У вас есть выбор: послужите мне верой и правдой, тогда я увезу вас с собой и позабочусь о вашем благополучии.

Благополучие испанской женщины в шестнадцатом веке? Ну-ну. Еще не факт, что я жива буду. Ведь мои папа с мамой так и не родятся. Или родятся? Я в этом ничего не смыслю. Просто убеждена: дон Луис пытается управлять силами, которые непостижимы и для него, и для меня, и, возможно, для всех остальных — кроме, может быть, Стражи Времени, о которой он упоминал. Этот испанец точно ребенок, играющий на снежном пласте, готовом обрушиться лавиной.

Стража Времени! И мистер Эверард, являвшийся по мою душу в прошлом году. Он расспрашивал о дяде Стиве? Почему?

Потому что Стивен Тамберли на самом деле трудится не для знаменитого института. Он работает на Стражу Времени. Чья задача — предотвращение соответствующих катастроф. Эверард оставил мне визитку с телефонным номером. Куда же я засунула этот кусочек картона? Судьба всего мира нынче зависит от него.

— Для начала я хочу узнать, что случилось с Перу после того, как я… оставил эту страну, — говорит Луис. — А потом придумаю способ все исправить. Рассказывайте.

Я встряхиваюсь. Надо сбросить с себя ощущение кошмара. Придумать план действий.

— А что рассказывать? Я же ничего не знаю. Это было свыше четырехсот лет назад.

Напротив меня сидит призрак из давно минувшей эпохи. Призрак крепкий, жилистый и потный. Нас разделяют грязные тарелки, кофейные чашки и пивные банки.